Прощай, дневник!
***
Ветерок залетел в окно, запутался в шторах. И вот рядом, в прохладной тени, появилась она. Сегодня выглядела женщина небрежно и неаккуратно, что было слишком нетипично для нее. Алекс неровной походкой подошла к столику, за которым сидели двое, и натянуто улыбнулась. От одного взгляда на новоприбывшую сердце Марии сжалось. Боль растеклась по венам, хмелем ударила в ее голову. Ей никогда так не хотелось кого-то убить. Кого-то, ставшего невероятно близким и родным за год, а после бессовестно предавшего. — Простите. Я подменила письма. Позаботьтесь о Анне, она твоя племянница, дорогая сестра. Прощайте! — бесцветно произнесла Крол. Весь ее вид говорил, что она пила. Много. Скорее всего дешевый безвкусный коньяк вперемешку с вином такого же качества. Больше она не смогла ничего произнести. Слезы душили ее. Никогда еще ей не хотелось отмотать время назад, вернуться в тот памятный день, когда Стражница свалилась на ее голову. Наверно, стоило сразу ее зачасовать. Или просто остановить ей время и рассказать обо всем старшим. А там будь что будет. Все же слишком много навалилось сразу на бедную женщину. Она просто не выдержала. Громкий хлопок, и вот Мария с Виктором снова наедине. На лицах их застыло удивление вперемешку со злостью. — Что с ней? — оправившись от шока, отрывисто пробормотала Ван. Роден лишь почесал затылок и предложил продолжить беседу.***
Она гнала себя все дальше и дальше, к самому вершине, откуда все смогут ее увидеть. Наивные. Они собрались внизу, думая, что Алекс собирается просто спрыгнуть вниз, не раскрывая крыльев. Толпа так глупа и предсказуема. Они никогда не могут на середине пути сменить направление и на работу надеть маскарадный костюм. Потому что боятся мнения других, так же загнанных в угол людей. Потому что следуют правилам, которые придумали сами. Почти так же, как власть, Крол любила безумства. Ей нравилось каждый день совершать маленький акт неповиновения против поднадоевших правил. «Если ты сегодня не раздвинула рамки, то ты прожила день зря» — эта фраза давно уже стала своеобразным девизом женщины, которому та следовала неуклонно. «Забраться на самую высокую башню чтобы зачасовать саму себя? Наверно, это будет идеальное завершение ее жизни. В меру безумное и, безусловно, красивое» — мельком подумала она, остановившись на самом краю. Почему папа тогда точно так же ушел? Алекс не понимала до этого момента, что тому просто жизнь стала в тягость, разносилась, как туфля. И с потолка уже растет петля. Она достала часовую стрелу. Главное в последний момент не испугаться. Подняла часовую стрелу и взмах — одна косая линия загорелась в душном вечернем воздухе. Еще взмах и вот он, предвестник ее смерти, огненный крест. Еще секунда. Последняя секунда. Но, о Великий Эфларус, ничего не произошло. Абсолютно. Руки и ноги на месте, тело тоже. Еще несколько тягостных секунд, как несколько последних вздохов умирающего. Впрочем, она и есть умирающий. И вот, наконец, она начинает чувствует приятный холод, окутывающий ее всю. Наверно, это и есть то, что называют объятиями смерти. Крол замечает, что тело ее рассыпается на тысячи маленьких синих бабочек с мертвенно-черной каймой по краю крыльев. Слишком красивая смерть для женщины, жившей слишком дрянной жизнью.***
Анна уже давно перестала плакать, хоть и до сих пор не понимала, зачем мать сделала это. Каждый раз, 19 июля, она поднимается на самый верх этой башни и зажигает свечу. Пламя ее, будто маяк, разгоняет полумрак летней ночи. Как бы юная Крол хотела повернуть время вспять и остановить маму тогда… Но река времени всегда течет в одном направлении, и изменить это, увы, не могут даже Повелители. Вчера Мария рассказала девочке, для чего нужна была та голубая брошь-бабочка, которую она подарила Алекс. Именно благодаря этому душа заблудшей женщины не осталась вечно страдать на бренной земле, а унеслась ввысь. И теперь это украшение сжимали теплые ладошки Анны. Так мать будто была рядом с дочкой. И так будет всегда. Мария с Виктором лишь участливо смотрят на уже девушку и вместе с ней вспоминают Алекс Крол. Женщину, которая любила власть больше всего на свете. И заплатила за нее своим безумством. А снег все также будет идти, и стрелки часов все также будут нас оповещать год за годом о очередной надежде на чудо.