В добрый путь.

Она ёрзает по траве газонокосилкой, ступая по колючему следу босыми ногами. Её лёгкое платье кружит голову, когда ветер резким порывом норовит поднять его, но, всё же, не поднимает, и складки мельтешат перед глазами непонятным рисунком. Она смеётся. – Эй, что ты делаешь? Ты же так всю траву попортишь! – кричит ей, поднимаясь из кресла, Энджер. – А ты меня попробуй останови! – высовывает свой язык Джой и бежит, срезая траву перед собой и смеясь. Он не хочет признавать, но ему это нравится. Она знает. Полностью пустой дом, выставленный на продажу. То, что они остались совсем одни. Лето рассыпается перед ними ночами, что становятся всё длиннее, и греет в голову жарким, слишком слепящим солнцем. И ему нравятся её губы. Он валит её, громко рыча, на землю и приминает платье. Джой смотрит ему в лицо, разметав по траве свои раскрашенные синей краской волосы, смеясь, и он вздыхает, прикрывая глаза и наклоняясь ближе. К ней ближе. Что можно чувствовать дыхание на щеках. Что можно сплетать пальцы и трогать за руки. Что можно считать бешеные удары сердца. И она считает. Раз-два, раз-два. Он зарывается пальцами в её волосы, пропускает их ярко-синими прядями и смотрит в переносицу. От неё пахнет свежестью, чем-то ярким и сладким соком. И её покусанные смешно-по-детски губы кажутся слишком мягкими, непонятно. И он наклоняется ещё ближе, слыша её: – Давай же. И трогает аккуратно. Энджер боится раздавить её, нависая, и пытается отпрянуть, но Джой вцепляется в его рубашку и поднимается следом, не размыкая губы. Счёт сбивается, и лицо щекотно обдаёт чужим дыханием. А когда она отстраняется, он осторожно оттягивает её, придерживая со спины. Глаза Джой – яркие и весёлые. И она сцепляет за его шеей руки. – Ты испортила весь газон. – А ты – момент. И она валит его, смеясь, на землю, пока вокруг оседают летние сумерки, и в босых ногах путается трава, а в синих волосах – осторожные поцелуи. И он никогда это ей не скажет, но Энджер любит Джой. Она всё знает.