Покориться врагу

Раньше я думал, что вопрос жизни и смерти — детское баловство. Что нет того, из чего невозможно было бы выпутаться. Что все идет по накатанной и ни за что не изменится. Как же я ошибался! Эта мысль пришла совершенно недавно, когда я уже разменял четвертый десяток, а количество седых волос на голове стремительно увеличилось. Ни жены, ни детей. Зеленые кадеты удивленно смотрели исподлобья, поражаясь моему одиночеству, но бывалые вояки уже не обращали внимания. Когда Алексеич приводит женщину, то сразу становится ясно — это баба. Найди генерал ту единственную, он бы не ходил с опущенным взглядом и нахмуренным лбом. Я не всегда был таким. Не стерлись с памяти деньки моего детства и юности, проведенные во дворе с ребятней. Сейчас почти все из них мертвы, пали в бою. Война жестока и косит всех без разбору. Я еще помню свою службу: мы думали, что на этом все закончится и веселые дембеля вернутся домой к семьям. И у меня она была. Жена, сын. Жену, признаться, никогда особо не любил, скорее считал товарищем. А сына любил. Ему было шестнадцать, когда в армию забрали. Война не дала ему доучится в школе, у него тогда экзамены как раз начались. Сына определили в десант. Он погиб на первом же задании. Жена тоже умерла, оставшись одна. Наш поселок, небольшой совсем, разгромили. Людей не трогали умышленно, жену ранило осколком. Тогда я окончательно сдался. Количество звезд на моих погонах стремительно росло, менялся мир вокруг, только душа навсегда осталась такой — неизменно черствой. Постепенно пришло осознание, что мир гибнет. Только вот, он этого не замечает. Смеется, веселится и ликует, уходя в бездну. А разве не так выглядит смерть мира? Бесконечные раздоры, споры. Нескончаемые войны, разрушительные, ведутся за славу и богатство, скрываясь под пеленой правды. Моя душа стала черствой, а сердце непробиваемым. Или это произошло, когда первая пуля попала в бронежилет? Но теперь это не важно. Я кидаю взгляд на спящего рядом, в соседнем спальнике. Он лежит ко мне спиной, из мешка видны только пшеничные волосы. Я прыскаю в кулак: он похож на бабочку, что вылазит из кокона. Он потягивается и открывает глаза, трет их для пущей уверенности. — Через пять минут буду брать деньги за просмотр! — сонным голосом оповещает он меня и ложится спать дальше. Сколько ему? Двадцать? Двадцать два? Совсем парень, а уже на передовой. Или пока? .. Это всегда казалось мне правильной тактикой, — выставлять в первые ряды пушечное мясо, но теперь… Попробуйте заглянуть в глаза, еще по-детски наивные, не знающие всех «прелестей» кровавой каши, и скажите: что вы там увидели? Страх, отчаянье, мысль, что-то, что ты делаешь — ради чего-то? Только ради чего? Призрачные парни, в любой момент готовые рассыпаться осколками, гонятся за призрачными, эфемерными целями, меняющимися каждый день, подразумевавшие собой только благо. Общее благо. Я хмыкнул. Вера в цели давно вышла из моей головы. Почему я все еще здесь, спросите вы? Война стала моей второй матерью, поле боя — домом. У каждого, кто проходит это, в сердце навек остается кровоточащая рана, которую может спасти только очередной бой. Спасти, но не вылечить — только остановить кровотечение. Это ведь так весело — заставлять кровь снова и снова вытекать из тела. Ретроспектива. Повествование от третьего лица. Хмурый день. Как, впрочем, и все остальные. Даже при сияющем солнце день на поле боя одинаково хмур. От линии горизонта отделяется небольшая точка. Со временем, она увеличивается, дозорный с вышки кричит, что ведут пленных. Только спустя час в лагерь прикатывают машины, до верху груженые молодыми парнями, пушечным мясом. Взгляд командира первой танковой дивизии оставался по-прежнему холоден, он бегло осматривал прибывший груз. Пленные, не пленные, а кормить всех нужно, да и места в лагере выделять. До сих пор он не понимал, почему бы не прикончить парней прямо на поле боя, чтоб не мучились? Парней завезли в квадрат, огражденный колючей проволокой и высокой сеткой. Среди толпы капитан заметил нескольких девушек. Молодые, зеленые совсем, они не понимали ужаса войны. Думали, что станут героями. Но теперь, скорее всего, умрут. — Женщин и мужчин отдельно, — приказал мужчина подчиненному. Тот ошарашено посмотрел на него, но слово капитана — закон. Парень повторил все громче и несколько машин сменили направление. День был окончен. Ночью, по традиции, все собрались в одну общую палатку. Играла музыка, пьяные вояки ржали (смехом назвать это было трудно) и чокались, выплескивая из кружек подпорченный стаут*. В очередной раз не выдержав общего настроения, капитан или Алексеич, как его обзывали друзья, а по факту Дмитрий, вышел из палатки в ночь. Несмотря на лето, холодный воздух резанул легкие. Изо рта вырвалось облачко пара. Холодно сейчас, наверное, пленным. Капитан развернулся на каблуках и потопал по застывшей грязи к огражденному квадрату. Молодые охранники играли в домино, сидящие недалеко делали ставки. Дмитрий поразился: они не опускают руки даже тут? Смеются, улыбаются, но в глазах все равно грусть. Капитан обходил квадрат по периметру. Почти никого не было, все столпились у двери делать ставки на игроков в домино, только редкие кадры попадались время от времени. Один из таких сидел в углу, прислонившись спиной к сетке. Мужчина не видел его лица, только затылок: прическа такая же, как у его сына. Даже цвет волос светлый такой, пшеничный. — Эй, ты в норме? — капитан окликнул парня, а тот резко вскочил на ноги, с вызовом посмотрев на подошедшего. Опустил взгляд на ремень и сглотнул, увидев пистолет. Спустя пару секунд, убедившись в том, что капитан не намерен стрелять, парень расслабился. — А что, не видно? — съязвил он. — Я о таком уюте и не мечтал! Евроремонт, свежий воздух, красивый пейзаж! Развлечения, — кивнул он на однополчан, не сводя взгляд с Дмитрия. — Не язви, — скривился капитан. — В твоем положении это неразумно, — хотя, пронеслась мысль, разве может двадцатилетний парнишка быть разумным? — Я может поболтать хочу. — Поболтать? — парень осмотрел капитана с ног до головы. Мысль, что такой солидный военный хочет поболтать не укладывалась в голове. Странно это. - Ну, болтайте. К шоку пленника, мужчина сел возле того места, где секундами раньше размещался он сам, разве что с другой стороны сетки. То ли тихая ночь повлияла на парнишку, то ли доверие капитана, повернувшегося спиной к врагу, но через минуту он вернулся в насиженное место, рядом с Дмитрием. — Так как ты здесь оказался? — На войне? Или в плену, в частности? — парень усмехнулся, но затем продолжил более грустным голосом. — Меня со школы забрали. Как только шестнадцать стукнуло. Сколько уже? Девять лет воюю, поди, — так ему уже двадцать пять. Выглядит куда моложе. — А вас сюда как занесло? Наверняка уже лет двадцать тут сидите? — Двадцать три, — по привычке исправил капитан. Двадцать три года длится война, двадцать три года он здесь. В семнадцать в армию, в двадцать на войну. Все четко. — Я Дмитрий, — он протянул ему руку, сквозь решетку смогло пролезть только два пальца. Парень рассмеялся и пожал их. — Я тоже. Димка для своих. Димка. В голове всплыли воспоминания. СМС-ки жены: «Димка, у нас мальчик». «Димка, купи хлеба». «Димка, как ты там?». «Димка, началась бомбежка. Все в порядке, все живы». «Димка, его забрали». На губах расцвела улыбка. Ностальгия. Дмитрий уже привык без сына, почти забыл его, но воспоминания все еще теплились в сердце и не давали ему окончательно очерстветь. — А знаете, вы вроде неплохой дядька. Как же вас занесло на ту сторону баррикад? Действительно. Война разбросала всех вне зависимости от их желания. Кто в каком городе жил — тот там и воюет. Где же все командные настроения? А вот нет их. Капитан повторил все то же самое Димке, и тот на секунду замолчал. — Тогда мы сможем дружить? Мужчина посмотрел на Димку. Такая искренняя улыбка, по-детски наивные глаза. Война еще не ожесточила его, и Дмитрий поймал себя на мысли, что не хотел бы этого. Волосы мальчишки были рассыпаны по лицу, даже легкая щетина казалась подростковой и несла свой шарм. — Ты совсем мальчишка… — прошептал Дмитрий и под удивленно-обиженным взглядом Димки подался прочь, в общую палатку. Мальчишка насупился и сел обратно, думая, что капитан отверг его дружбу. Он не видел, как мужчина впервые за двадцать три года напивается до поросячьего визга, чтобы хоть как-то прийти к правильному решению, которое на трезвую голову почему-то никак не приходит. Не знал, как долго переписывался с враждебным штабом, строя планы по примирению. Не видел, как во время его сна капитан приходит и долго смотрит на взрослого ребенка. В конце концов, не понимал всех чувств, что пробудил он в черством прагматике с дырой на месте сердца. Перспектива Мир. Капитан, нет, теперь просто Дмитрий, не думал, что сможет увидеть его. Хоть когда-нибудь. Всего один взгляд, один разговор способны так изменить ход истории. Один год прошел до того момента, когда война наконец смогла закончиться. Капитан никогда не подозревал, каково это — видеть слезы счастья на глазах мужчин, боевых соратников, которые возвращаются домой. Предстоит еще много работы, ведь война не прошла без последствий. — Пап, — раздался голос из кухни. — Ты мороженое шоколадное ешь? — Шоколадное мороженое - зло! — прозвучал ответ с гостиной. — Неси ванильное! Когда в дверях появился пошатывающийся Димка с мороженым «пирамидкой», мужчина усмехнулся, забрав свою порцию. Все-таки, хорошее это дело — мороженое. Даже шоколадное. *** Стаут (Stout)  — очень темное, почти черное пиво, очень горькое, глубоко перебродившее, но — разное по крепости. Доля карамельного и/или цветного солод может быть до 20%. При изготовлении таких пив часто дополнительно добавляют и карамель (жженый сахар). Пена — компактная и долгая. «Столица» стаутов в Европе — Англия и Ирландия.