Последняя ночь

Сквозь кроны высоких елей видно звездное небо. Кажется, это созвездие – Плавник Кита. А вон то – Глаз Глаукса. Стрига не привык смотреть на звезды. Наверное, потому, что во Дворце Панцю совы не считали звезды прекрасными, хотя из дворца их было очень хорошо видно. Для них вообще не существовало ничего прекрасного (кроме их оперения, разумеется). А Стрига с ними не согласен. Звезды для него более, чем прекрасны. Особенно теперь, когда знает имена некоторых из них. Эти имена ему сказала Нира. Когда-то, когда они были еще в ледяном дворце, она показала ему некоторые созвездия и научила ориентироваться по ним. Ему этот навык так и не пригодился (пока), но зато он получил еще одну почву для размышлений. Стрига сидит на одной из нижних ветвей огромной ели и смотрит на небо. Чистые остановились на дневку в Темном лесу. Скоро рассвет. А завтра – решающая битва. Возможно, это его последняя ночь, думает Стрига. И ее. Как ни странно, но то, что эта ночь, это утро с прекрасными звездами может оказаться последним для нее заботит его гораздо больше. В последнее время он чувствует что-то странное. Это можно, наверное, назвать чувством. Из всего, что чувствует Стрига, под слово «чувство» больше всего подходит именно это. Интересно, у этого чувства существует название? Как назвать состояние, когда все твои мысли сводятся к одной и той же сове, когда все мысли об этой сове почему-то приносят приятное ощущение, почти радость, когда ты в этой сове замечаешь только положительные черты характера, и они кажутся тебе удивительными? Как это называется? Стрига ищет в голове подходящее слово и не может найти. Можно попробовать вспомнить книги Других, которые он в обилии успел почитать на Древе. Там часто описывалось подобное. Но почти нигде не назывался термин, обозначающий такое состояние. Стрига думает, что когда он с Нирой захватят Древо, он пойдет в библиотеку и обязательно поищет это слово. А сейчас можно уже и подумать о завтрашнем дне. Они победят, они обязательно победят. Разве может случиться иначе? Стрига с наслаждением представляет ужас, который отразится в глазах стражей, когда те увидят чернеющее от хагсмарьих крыльев небо. Интересно, что будет с хагсмарами после победы? Что будет с ним самим? И что будет с Нирой? Есть ли у них общее будущее? Стриге хочется думать, что есть. Возможно, завтра его последняя ночь. Может, стоит уже во всем себе признаться, если другой возможности может просто не быть? – думает Стрига. И признается. Нира ему нравится с момента их знакомства. Она ему нравится не как другие, как-то по особенному. Он даже находит ее красивой, хотя, возможно, так думает только он один. И хотя он иногда просто не может понять, как она смогла стать предводительницей, имея такой характер, он не может ей не восхищаться. И он прекрасно понимает, что его восхищение никогда не станет взаимным. Та мысль причиняет ему... что? Но он пообещал во всем себе признаться. Эта мысль причиняет ему боль. Ему больно оттого, что его чувство к этой сове всегда будет не взаимным. И оттого, что Нира никогда не узнает, что он чувствует.       Стрига до последнего будет пытаться спасти ее.       А потом она упадает в объятия раскаленных языков лавы.       И Стрига познает еще одно ранее неведомое чувство.       Сильнейшее, ужаснейшее чувство.       Боль утраты.       И умрет Стрига с этим же чувством, как ком, застрявшим в горле.       И с яростью, помогающей сдерживать крик.