* * *
Оказавшись под непосредственным подчинением ректора Мироку, отряд «Чёрных ястребов» был предоставлен сам себе. Мироку просто махнул на них рукой, ничего от них не требуя. Попросту не до них сейчас. Такой расклад полностью всех устраивал. Прошло два месяц со времени инцидента, что в армейских хрониках получил кодовое название «День Падения». Конацу, что не мог сидеть без дела и потому вызвался добровольцем заполнять отчётную документацию, только кривил губы, снова и снова сталкиваясь с подобной формулировкой. «В результате Дня Падения разрушенная площадь составила столько-то, жертв — столько-то, материальные убытки… безразмерны», — бесконечные столбики цифр и подсчётов — Конацу они успокаивали. Шури крутился рядом, каждые десять минут отлучаясь куда-то, чтобы раздать новые указания. За последние пару недель некогда капризному и глупому мальчишке пришлось разом повзрослеть лет на десять, отбросив прочь предрассудки и глупые страхи. Единственный сын погибшего адмирала Оука теперь был вынужден взять на себя часть его ответственности, когда нигде никого не хватало — ни рабочих рук, ни руководителей. Конечно же, великая церковь Барсбурга также пришла на помощь. Конацу казалось, что на какое-то время людей в белых рясах в форте стало едва ли не больше, чем военных. Они помогали раненым, разбирали завалы, обеспечивали моральную поддержку простым горожанам. За всё это время Конацу ни разу не довелось встретиться ни с кем из призраков. А вот с учителем принцессы Розманеллы — Хакуреном Оуком, дальним родственником Шури — он не раз сталкивался в коридорах. После двух случайных встреч в дальнейшем они начали кивать друг другу. Хакурен был похож на сияющего благодатью принца с королевской осанкой, справедливого и всепрощающего. И только потускневшие глаза выдавали его усталость — спину он держал всё так же прямо. Разве что розовая непонятная зверюшка на его плече вовсе не прибавляла его образу солидности. А по другой части форта, всегда куда-то спеша, бегала сама принцесса, сменившая длинное пышное платье на простую удобную одежду медсестры. А следом за ней носились три её служанки. Их компания здорово скрашивала унылую серость форта — принцессу любили за её доброту, отзывчивость и готовность помочь в любой ситуации. В будущем она станет прекрасной королевой. Некоторые пророчили Шури роль её жениха, но Конацу казалось, что какая-то связь есть между ней и Хакуреном. Они были похожи, словно бы объединенные общей тайной. Или общей привязанностью к одному и тому же человеку… Впрочем, Конацу не было до них дела. Отложив документы в сторону, Конацу поднялся из-за стола. У выхода из комнаты Шури о чём-то переговаривался с дворецким из своего семейного поместья. Вероятно, тот передавал Шури какие-то письма. Проходя мимо, Конацу только кивнул Шури, давая понять, что отойдёт ненадолго. Сегодня должны были выписать Хьюгу.* * *
— Как вы? — Такое чувство, что руки и ноги на одном только честном слове и держатся. — … — Не смотри на меня так. — Вы неисправимы. — Я так рад, что ты за меня беспокоишься, Конацу. Дай я тебя обниму! — Перестаньте! — Ну-у, я месяц, словно препарированная лягушка, в каком-то желе плавал! Ты хоть можешь себе представить, как мне было скучно? — Ар-гх-х, ладно. — М-м-м, какой ты милый и мягкий… Эй, ты не плачешь? — Вот ещё… — Хороший мальчик… Кстати, ты в кабинет не заходил? — ...Нет. — Тогда пойдём сейчас.* * *
Пробраться в кабинет, расположенный в боковом крыле, теперь было непросто. Некогда к нему вёл длинный коридор. Теперь он лежал в руинах. Эта часть корпуса не представляла ценности, и потому за уборку завала ещё никто не брался. Хьюга и Конацу вышли на улицу и пошли вдоль стены форта. Кабинет их отряда был расположен на первом этаже, и потому была возможность проникнуть в него через окно. Хьюга, легко подтянувшись, перепрыгнул через подоконник, Конацу — следом. Разрушения практически не затронули комнату. Только пол был усыпан осыпавшейся штукатуркой и битым стеклом — рамы в окнах стояли пустыми, и ветер гонял по комнате разбросанные документы. — Опаздываете! — раздался резкий голос Куроюри. — Мы уже без вас начали! — Начали… что? — не понял Конацу. Харусе молча протянул ему и Хьюге метлу и швабру. — Уборку! — радостно возвестил переполненный энтузиазмом Куроюри. «А есть ли смысл, — подумал Конацу отстранённо. — Эту часть корпуса всё равно наверняка снесут за ненадобностью — куда проще, чем восстанавливать… Зачем?» Но Хьюга уже с готовностью ухватился за метлу. — Ну наконец-то, а то я уж боялся усохнуть без дела. — Эй, только аккуратней! Не перетруждайте себя, — обеспокоенно сказал Конацу, ревностно следя за манипуляциями, которые Хьюга проводил с метлой, вообразив её катаной. — Да ладно тебе, не сахарный, не растаю. — Учитывая, что вы обычно едите, в этом можно и сомневаться, — ворчливо заметил Конацу. «Действительно, сначала стоило поесть», — подумал он с недовольством — сам не досмотрел. — Надо вам, видимо, чаще организовывать смертельные ранения — это вас здорово стимулирует. Некоторое время они больше не разговаривали, увлёкшись уборкой, словно, разобрав воцарившейся в кабинете бардак, надеялись найти что-то. Какой-то знак, послание, хотя бы намёк… — Кстати, о еде, — отозвался Куроюри, собирая с пола бумагу. — Мы тут с Харусе подумали и решили открыть кондитерскую. Конацу закашлялся от пыли, поднятой Хьюгой, когда тот с воодушевлением принялся мести пол. — Вау, здорово как! — сказал Хьюга, резко остановившись. — Агась, — кивнул чрезмерно довольный Куроюри. — Мы уже и место подыскали, правда, Харусе? — Да, — кивнул тот в ответ. — Бывший хозяин согласен сдать помещение в аренду, а со временем мы надеемся выкупить его целиком. — Э-э-э, — протянул Конацу, откашлявшись. — Действительно здорово. — Мы уже давно решили. Ждали, когда Хьюга поправится, чтобы сказать, — продолжил Куроюри. — Нам незачем оставаться здесь. Теперь… Конацу слабо улыбнулся. Это так. Незачем. Элитный отряд «Чёрных ястребов» превратился в группу едва ли не призраков, как бы то ни звучало. Им здесь уже нет места. В них нет необходимости. — А вы решили, что будете делать дальше? — спросил Харусе. На мгновение Конацу сбило с толку местоимение «вы», использованное Харусе. Он, вероятно, просто обращался к обоим одновременно, ожидая ответа в отдельности от него и Хьюги. Конацу только намерился сказать что-то, как его вдруг опередили: — Пока нечего решать, так что мы ещё на некоторое время задержимся здесь, — произнес Хьюга. В его голосе не было прежней напускной весёлости, хотя Хьюга продолжал улыбаться. Конацу бы всё равно ответил то же самое, так что он только кивнул, когда Хьюга посмотрел на него. Он почувствовал облегчение, словно с его души сняли тяжёлый камень. Он боялся возможности того, что, быть может, останется один. Должно быть, Хьюга об этом знал, потому был так добр, проявив участие, заботу о нём. Или же он сам чувствовал то же самое. — А как вы думаете назвать своё заведение? — спросил Конацу, стремясь отвлечься от сумрачных мыслей. — М-м-м… Над этим мы ещё не думали… — протянул Куроюри, приложив палец к губам. — А ведь и правда, как назовём, Харусе? — Так сходу и не ответишь, Куроюри-сама. Куроюри уселся на край одного из столов, сильно задумавшись. — Может просто «Ястребами» обзовём? — спросил он. — Кажется, что это как-то мрачновато для кондитерской, — с сомнением покачал головой Харусе. — «Сахарный ястреб»? — Одно с другим не вяжется. — «В гостях у Бога смерти»? — А не слишком длинно? — «У варсфайля»? — Неплохо, но я думал назвать «варсфайлем» наш фирменный крем. — Да, ты ведь об этом говорил. Но как тогда? Совсем ничего в голову не приходит! — Куроюри в досаде растрепал отросшую чёлку. — У нас ещё есть время подумать, — успокаивающе улыбнулся Харусе. «Нас» из его уст прозвучало так нежно, что Конацу отвернулся, опасаясь, что проявившийся на лице румянец слишком заметен. — Как насчёт «Фуражки с яблоками»? — подал голос Хьюга. Куроюри медленно поднял голову, взглянув на Хьюгу, и его лицо тут же просияло улыбкой. — А ведь неплохо звучит, а, Харусе? Мне нравится! Хьюга, тебе, как особому клиенту, будет предоставлена скидка, — провозгласил он. — Оу, спасибо, я польщён. — Только в день открытия. — Плак-плак. Они рассмеялись. С уборкой было покончено лишь к вечеру. Напоследок они присели на уцелевший диванчик, оттащив его к двери, поставив его прямо напротив окон, за которыми разгорался закат. Комната медленно погружалась в полумрак, по углам росли тени, тянувшиеся друг к другу. — Что ж, на том наша служба здесь, во славу Ферлорена, окончена, — проговорил Куроюри, нарушая молчание. Поднявшись, он подошёл к столу Аянами и взял с него чернильницу. — На память, — сказал он, улыбнувшись. — Ладно, ребят, увидимся ещё. С этими словами Куроюри махнул рукой и направился к окну. Харусе поспешил следом, попрощавшись с Хьюгой и Конацу, чтобы помочь бывшему подполковнику перебраться через высокий подоконник. Хотя то было ни к чему — Куроюри, оказавшись на другой стороне, первым протянул маленькую ладошку, чтобы, спускаясь, Харусе ухватился за неё. Когда вдвоём они скрылись за стеной, Хьюга потянулся, широко зевнув. — Что-то я устал, — сказал он, намереваясь улечься на колени Конацу. — Уборка — это хорошо, конечно, но утомительно. Как говорится, что богу смерти хорошо, то человеку — смерть. — Эй, майор, вы же не будете спать здесь! Вставайте, нужно поесть, в конце-то концов, — как можно более строго сказал Конацу. Отучился он уже кричать, повышать голос, чтобы призвать кого-то упрямого сделать хоть что-нибудь. — Я не голоден, — отозвался Хьюга, поджав колени к груди и положив голову на ноги Конацу. — Буду спать, — оповестил он. — Майор… — взвыл Конацу. На самом деле он был не против просидеть здесь, в пустом кабинете, всю ночь. Он согласен был вовсе не уходить отсюда. Но «никогда» или «навсегда» — слишком громкие слова, которым веры нет. — Я голоден, — вкрадчиво произнёс он. — А, ну тогда пошли, — тут же отозвался Хьюга, поднимаясь, как ни в чём не бывало, словно и не было усталости. А она была. Месяц реабилитационного лечения так просто не проходит. — Я как раз знаю отличное место. — Да-да, — проговорил Конацу, хмуро улыбаясь. — Я знаю, что вы знаете. — А я, полагаю, знаю, что ты знаешь, — усмехнулся Хьюга. Ветер ударил им в лица, Конацу глубоко вдохнул его в себя. В нём была свежесть приближающейся весны, едва уловимый аромат прелых листьев, сухой травы. Он смешался с запахом бумаги, чернил и снега — запахом главнокомандующего. И почему-то Конацу настойчиво мерещился ненавязчивый мягкий запах белых лилий. На мгновение закрыв глаза, он увидел целое поле белых цветов, раскинувшееся под бесконечным голубым небом за окнами их кабинета. А потом он открыл глаза. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Хьюга. Наверное, прошло больше, чем пара минут. Конацу показалось, что, закрыв глаза, он пропустил мимо себя целую жизнь длиной в одну страницу. — Я чувствую себя маленьким и беспомощным птенцом, выпавшим из гнезда, — ответил он, горько усмехнувшись. — А каково мне тогда? — улыбнулся Хьюга. Конацу быстро взглянул на него, но если и проскользнула тень по лицу майора, он не успел её заметить. — Нам многому нужно будет научиться. — Да, — согласился Конацу и ухватился за деревянную раму, чтобы перепрыгнуть через подоконник. Куроюри, некогда бесстрашно бросающемуся в пекло ради возлюбленного бога с печальными глазами, придётся научиться жить, отдавая часть жизни кому-то другому. Пройдёт немало времени, прежде чем Харусе научится называть Куроюри только по имени. Конацу предстоит вступить в схватку с болью, что будут хранить глаза его майора, и учиться отступать при проигрыше. Не так уж сложно перешагнуть через подоконник, не сложно обернуться и посмотреть на то, что осталось за спиной. А вот не врать себе куда сложнее. Хьюга не уверен, что ему хватит жизни, чтобы научиться этому. И всё же он не перестаёт повторять одно и то же, прокручивая эту мысль в голове по кругу. «Всё будет хорошо».