Мы не властны над временем

Морис давно не поднимался по этой лестнице. Пожалуй, с тех самых пор, когда между друзьями начали возникать недопонимания. В мальчике что-то менялось, менялось его отношение к миру под кроватью, и с этим монстр ничего не мог поделать. Он просто ушел из жизни Брайана, как детская игрушка, которую закидывают в ящик и относят на чердак. Игрушка продолжает лежать в ящике, а ребенок, превращаясь в подростка, в юношу, в мужчину вспоминает о ней крайне редко, вскользь, не задумываясь о ее дальнейшей судьбе. Морис, конечно, не был игрушкой. Он считал себя абсолютно свободным от всех устоев моральных и материальных. Когда-то это даже было правдой, когда его не притягивала к себе, словно магнитом та самая лестница, которая вела к кровати Брайана. Стивенсоны переезжали с места на место, мальчик-шестиклассник, давно оставил свою кровать с некогда спиленными ножками, но Морис всегда знал точно, где в эту ночь засыпает Брайан. Даже если монстру ничего не говорили о перемещениях Брайана, каким-то шестым чувством он с легкостью определял лестницу, которая вела к его лучшему другу. Как казалось монстру, бывшему лучшему другу. Ведь с тех пор, как он перестал навещать мальчика, последний совсем забыл дорогу вниз и наслаждался своей земной жизнью. «Да и черт с ним!» - безмятежно рассуждал Морис, продолжая выполнять свои прямые пакостные обязанности и в остальное время отрываясь на полную катушку. Но время шло и к лестнице Брайана монстра тянуло все сильнее и сильнее. Словно какая-то неведомая сила звала его именно к той кровати. И однажды в один совершенно ничем непримечательный вечер, который неумолимо приближался к своему завершению и плавно перетекал в ночь, сила победила беззаботный характер панка с синей кожей. Монстр сидел на лестнице Брайана, свесив ноги вниз, и смиренно ждал заката. Листы с именами детей, которых сегодня предстояло навестить Морису, валялись без надобности у первой ступеньки. Какая разница, когда этим детям предстоит получить наказание от родителей за чужие проказы. Завтра или послезавтра. Сегодня Морис чувствовал, что он просто обязан подняться к Стивенсонам. «Сколько же я там не был? - гадал он. – Брайан, поди, уже давно женился на этой своей рыжей пигалице… как ее? А, неважно!» Время текло медленно, что прежде в мире монстров за ним не замечалось. Прежде за временем вообще не принято было следить, исключения составляли лишь вылазки наверх, до восхода солнца. А вне верхнего мира времени не было, была вечность безудержного веселья никогда не стареющих и не взрослеющих детей, ставших маленькими чудовищами, живущими своей беззаботной жизнью под кроватью каждого ребенка. Доски над головой монстра нехотя заскрипели и растворились, открывая долгожданный выход в дом Стивенсонов. Морис оскалил клыки в довольной ухмылке и, спотыкаясь о ступеньки, кинулся наверх. Ему не терпелось увидеть Брайана, именно таким, каким он запомнил мальчика в первый день знакомства. С годами память беззаботного панка стерлась, и Морис совершенно забыл о том повзрослевшем Брайане Стивенсоне, которого он некогда оставил в верхнем мире. Привычным жестом приподняв кровать над головой, монстр окинул шустрым взглядом комнату на предмет яркого света, и, учитывая, что такового не наблюдалось в спальне, вылез наружу. Синяя физиономия в своем перекошенном состоянии, по-видимому, как всегда, выражала радость, хотя более напоминая оскал, когда Морис обернулся к кровати, в ожидании увидеть друга, но кровать пустовала. - Брайан! – позвал монстр шепотом, внимательно осматривая спальню. Спальня изменилась до неузнаваемости. Дело было вовсе не в том, что в свое время семья занималась переездами и меняла квартиры одну за другой. Просто в этой спальне не было даже духа того мальчишки, которого когда-то знал Морис. На голых стенах не было плакатов с НЛО и карточек бейсболистов, на пустой прикроватной тумбочке вместо кучи инструментов и самодельного будильника, стоял лишь непримечательный торшер, и потолок был до пошлого безобразия голым, словно и понятия не имел о тех ярких гирляндах, которыми некогда мальчик украшал свою комнату. «Он повзрослел…» - вспомнил Морис, снова чувствуя, как теряет некую очень важную часть своей бессмертной жизни. Когда он оставил Брайана, испугавшись этого чувства потери, то возвращался лишь к воспоминаниям о хороших днях, проведенных с мальчиком. Он вспоминал о развлечениях, о совместных шалостях в чужих квартирах, о победе в неравном бою с Боем. И среди вороха этих замечательных воспоминаний охотно потерял еще одно менее приятное, но довольно-таки важное – причину, по которой он однажды спустился с лестницы Брайана навсегда, решив больше не возвращаться, причину, которую он сам стремился забыть. Брайан взрослел. Ему начинали наскучивать проказы монстров, шутки Мориса, беззаботная жизнь подземного мира. И вот теперь, глядя на эту комнату, Морис все острее ощущал это. Теперь он не мог обманывать себя, перед ним были факты того, что мальчишки Брайана уже нет, а есть взрослый мужчина, который больше никогда не спустится в мир под кроватью, просто потому что взрослым нет места в том измерении. В оцепенении панк сел на пол, по-турецки скрестив ноги и обхватив себя руками, начал раскачиваться с отрешенным видом. Прекрасно понимая, что произошло за время его отсутствия, Морис все еще не желал до конца в это верить и не имел ни малейшего понятия о том, что ему делать сейчас? Найти Брайана? Но зачем? Нужна ли Стивенсону эта встреча, после стольких лет, когда мир монстров стал для Брайана миром детской давно забытой сказки? Нужен ли Стивенсону сам Морис? Время шло, Морис потерял его ощущение и совершенно утратил бдительность. Поэтому едва медная ручка опустилась вниз, и чуть скрипнув петлями, дверь открылась, как монстр, не успев скрыться от яркого света, бьющего из коридора, исчез в своей одежде. Впрочем, изображать ворох тряпок ему пришлось недолго, прозвучали шаркающие звуки медленных шагов, легкое периодическое постукивание, и дверь с еле слышным скрипом закрылась, снова погружая комнату в темноту. - Брайан!.. – воскликнул монстр, освобождаясь от оков света и выскальзывая во тьму из вороха тряпок, но договорить фразу уже не смог. Перед ним стоял глубокий старик, чье лицо, казалось, было сделано из одних морщин. Редкие клочки седых волос, непропорциональными участками располагались на его облысевшем черепе. Сгорбленная спина и ссутуленные плечи не позволяли даже представить себе, какой была его осанка, еще лет тридцать назад. А старая трость, на которую он опирался, намекала на то, что передвигаться самостоятельно ему с каждым днем все труднее и труднее. - Эрик, - поправил Мориса старик хрипловатым голосом, в котором даже не угадывались хоть сколько-нибудь знакомые интонации. – Эрик Стивенсон. Монстр наморщил лоб, пытаясь вспомнить Эрика, который явно знал о мире под кроватью, если так спокойно реагировал на появление чего-то странного в спальне из ниоткуда. И в имени «Эрик» в отличие от старческого голоса, было что-то до дрожи знакомое, что-то, что так же не следовало забывать, но оно забылось. Минута, две, три, и воспоминания забрезжили в мозгу, подкашивая ноги Мориса, и усаживая последнего на пол. «Эрик… Младший брат Брайана…» - словно колокольчиком задребезжала где-то на задворках подсознания страшная догадка. Это был Эрик, маленький сопляк, которому от силы можно было дать лет шесть. Мальчишка, которого Брайан без труда носил на руках, вытирал нос и постоянно завязывал шнурки. Младший брат Брайана, превратившийся в древнего старика. А если время так бесцеремонно посмеялось над младшим Стивенсоном, тогда что же стало с самим Брайаном? - А Брайан? - еле слышно переспросил монстр, подсознательно понимая, что не желает слышать ответ. - Мы похоронили его сегодня, - ответ Стивенсона прозвучал так глухо в темной комнате, словно с глухим стуком в окно комнаты влетел кем-то брошенный камень. Эрик всегда был мягок в общении, когда был ребенком, Морис помнил это. Младший Стивенсон в отличие от Брайана каждый раз пытался найти компромисс для решения любой проблемы. Тогда еще совсем мальчишкой, он выглядел очень забавно, на полном серьезе рассуждая о том, что и волки должны быть сыты и овцы целы. Тогда... а сейчас Эрик Стивенсон не сделал ничего, чтобы хоть как-то смягчить этот удар. Хотя, не исключено, что смягчить его не удалось бы никому. Морис продолжал сидеть на полу, не сводя ошарашенного взгляда с брата того, кого считал не просто лучшим, а единственным другом. С брата того, кого сейчас не было в живых. Ведь все люди по своей природе смертны, этого нельзя было забывать. Но монстр все-таки забыл. - Тебе стоит с ним попрощаться, - добавил Эрик, выводя последнего из транса. Морис поднял пустой взгляд на старика, все еще не до конца принимая все происходящее, словно происходило это не с монстром, по крайней мере, не с этим монстром. Легкий ветерок пробегал меж надгробных плит и кувыркался в листве отдельных деревьев. Морис не ощущал движения ветра с тех пор, как навсегда оставил мир смертных. Он успел забыть о том, каким красивым и бесконечным может быть звездное небо, так как сам видел лишь деревянные доски высоко над головой. Он успел забыть о том, как порой вечерняя прохлада может успокаивать утомленное тело, так как всегда проводил время в темном замкнутом мире, без ветра, без солнца, без свежего воздуха. Морис успел забыть многое, в том числе и холодные мраморные плиты с высеченными на них именами и датами. Лишь сейчас он стоял напротив такой плиты, и чувствовал, как воспоминания о том далеком прошлом, когда он еще был обычным ребенком, начинают возвращаться. А еще он успел забыть о том, что когда-то, когда он еще был человеком, простым парнишкой одиннадцати лет, порой из его глаз текли струйки соленой воды. Люди называют эти струйки слезами. И текут эти слезы, когда им вздумается. Может быть, когда человеку грустно, а может быть, когда ему весело. Можно смеяться до слез, а можно плакать от горя тем, кто живет в мире людей. Тем, кто живет в мире людей, слезы дозволены. А монстрам, лишенным ответственности и получившим безграничную свободу, приходится заново изучать чувства и заново учиться плакать. И сейчас Морис плакал. Он не плакал в тот день, когда Брайан покидал его мир, исчезая в чужом штате. Не плакал в тот день, когда он сам покидал Брайана, полагая, что больше не вернется к повзрослевшему другу. Но сейчас, стоя у могилы Брайана и понимая, что этого друга действительно нет, Морис плакал. Плакал искренне, не в силах остановиться. Ведь за несколько сотен лет он плакал впервые. Словно внутри монстра оборвалось что-то, сдерживающее эти слезы и теперь они лились потоками, накопившись в самой глубине сердца за столько столетий. - Тебе пора возвращаться, - тихо сказал старик, который когда-то был маленьким Эриком Стивенсоном, успокаивающе положив морщинистую ладонь на плечо монстра. - Не хочу! – Морис даже не обернулся, так капризно по-детски дернув плечом, тем самым сбрасывая чужую руку. - Скоро взойдет солнце, - мягко напомнил Стивенсон. - Плевать! Плевать! Плевать, пусть всходит! – истерика накрыла Мориса очередной волной приступа. Монстр уже не мог думать о чем бы то ни было. Слишком сильной оказалась боль потери, слишком коротким казалось время скорби. - Брайан не одобрил бы этого,- настаивал Эрик. Морис стоял на коленях перед могилой, уже не помня, как и почему его ноги ослабли и отказывались держать тело. - Брайан?! Брайан бросил меня! Он бросил меня! Я считал его лучшим другом, а он бросил меня! – обида засев в сердце монстра не желала успокаиваться. Она заполняла Мориса до краев, не позволяя трезво принимать ситуацию. - Мы не властны над временем, Морис, - успокаивающе произнес старик, и морщинистая рука снова легла на плечо монстра. – Скоро придет и мое время оставить этот мир. Но, даже умирая, мы не бросаем наших близких. Мы остаемся в их сердцах. Так и Брайан остался в твоем сердце. Прислушайся к нему, разве он будет рад, если ты погибнешь в лучах восходящего солнца? Морис продолжал всхлипывать, растирая ладонями эти соленые, разъедающие кожу струйки по лицу. Он не слышал Брайана ни сердцем, ни слухом, но слова Эрика успокаивали монстра. Теперь он мог позволить себе увидеть доброго мальчишку в этой маске времени, состоящей из одних морщин. Мальчишку, которого он любил пугать по ночам. Мальчишку, который, сам того не ведая, свел своего брата с панком из мира под кроватью. - А еще мы остаемся в сердцах наших детей, - продолжал говорить Стивенсон. И слова, звучавшие откуда-то издалека стали доходить до сознания монстра. – Ты знаешь, что у Брайана остался внук? - Нет… - хрипло произнес в ответ Морис, всхлипы теперь раздавались реже, но слезы отказывались высыхать на синих щеках. - Я часто думал, Морис, зачем существует ваш мир монстров, живущих под кроватью? Раз за разом возвращался к этому вопросу. Окончив школу, поступив в колледж, получив работу, женившись, овдовев, я все равно возвращался к этому вопросу. И, наконец, понял, что монстры существуют для детей. Ведь детям, пока они растут, нужен кто-то, кто будет оберегать их детство, полное приключений и шалостей. Если его не оберегать, то мир взрослых поглотит это детство, не позволяя насладиться им. Монстры оберегают наше детство, когда пугают детей из-под кровати. Когда красят кошек или таскают мороженое из холодильника. Когда знакомятся с детьми и позволяют наслаждаться детской свободой в полной мере. Может быть, ты живешь для того, чтобы всегда оставаться верным другом детей Стивенсонов? Морис поднял блестящие от слез глаза на старика и несколько раз шмыгнул носом. Ветерок, гулявший меж могил наконец-таки смог высушить мокрое от этих слез лицо и теперь на нем появлялось новое выражение. Надежда. - А Стивен чудесный мальчик. Не по годам образованный, озорной, как две капли воды похож на Брайана, когда ему было десять. - Стивен Стивенсон? – Морис оскалился в неловкой улыбке, возвращаясь в реальность прежним Морисом. – Какому идиоту пришло в голову назвать его Стивен с такой-то фамилией? - Брайану, - старик чему-то улыбнулся. Воспоминанию о старшем брате, которого теперь нет в живых. Или же мыслям о внуке, в котором угадывалась следующая жизнь Брайана Стивенсона. Его крохотная частичка, перерастающая в новое поколение. - Я не удивлен, - фыркнул монстр и поднялся с колен. Он прожил несколько сотен лет, будучи монстром, но для того, чтобы немного повзрослеть, почувствовать и понять, что такое потеря близкого друга, Морису хватило несколько часов. Теперь следовало торопиться. Солнце не щадило гостей из мира под кроватью. Если Морис хотел стать другом нового Стивенсона, то ему следовало поторопиться покинуть этот мир до следующей ночи, или мальчику придется дружить только с грудой одежды. Два озорника, громко вопя, раскачивались на шинах, подвешенных на веревках, как много лет назад. Только мальчишку теперь звали не Брайан, а Стивен. Морис частенько подтрунивал над другом по этому поводу. Имя превратилось в объект безобидных насмешек с первого дня знакомства, и Стивен успел привыкнуть к этому. - Тут лучше, чем в Диснейленде! – воскликнул мальчик в порыве эмоций, и в эту минуту опять напомнил монстру первого лучшего друга, внуком которого являлся. Будильник на наручных часах Стивена панически запищал, извещая о том, что солнце взойдет через десять минут. - Черт! – разочаровано протянул Стивенсон, вылезая из шины. - Стало быть, до завтра! – усмехнулся Морис, последовав примеру мальчика, чтобы проводить последнего до лестницы. - Я не хочу уходить! – решительно объявил Стивен. – Я хочу остаться и быть монстром, как ты! - Еще чего! - оскалился панк. – Монстрами становятся только красавчики, вроде меня! А такому уроду, как ты, тут не место после восхода! Приходи, развлекайся и завидуй! А жить будешь у себя наверху, среди таких же уродцев! Стивен не обиделся. Он никогда не обижался на едкие выпады монстра, смутно понимая, что рано или поздно ему придется оставить этот мир и уйти во взрослую жизнь, чтобы потом, однажды привести сюда своего сына. Видимо, это была странная, несколько несуразная судьба для многих поколений Стивенсонов и панка с синей кожей. Улыбнувшись такой нелепой, но в чем-то верной мысли мальчик в сопровождении друга заспешил к лестнице, ведущей к его кровати. До восхода солнца оставалось всего пять минут.