«Триггер».

Дани заворочался и отбрыкнул от себя бережно укрывавшее его одеяло. Вместе с этим его раздувающиеся во сне ноздри наполнились запахом чего-то жарящегося с кухни. Затем послышался грохот и звон посуды. Сон как рукой сняло. Приоткрыв один глаз, он уставился в дверной проём, на фоне которого туда-сюда бегал со сковородками обезумевший Поведиллья. Подавив стон разочарования, Дани перевернулся на спину и откинул голову на подушку. Если так подумать, прошла всего неделя с того момента, как Пове переехал к нему. Точнее, его подселили. Так уж вышло, что апартаменты Дани не были его собственностью, а принадлежали департаменту полиции. С одной стороны, это выходило весьма экономично: из-за состояния матери Дани не мог позволить себе в одиночку снимать квартиру в центре Мадрида. Однако, с другой, ему постоянно приходилось мириться с новыми соседями, которых то и дело приквартировывало к нему начальство. Последний раз это был Рамирес, вместе с которым он делил комнату около полугода до тех пор, пока тот не купил приличную «двушку» в соседнем районе и не съехал. После этого Дани несколько месяцев жил один, и, надо сказать, ему это понравилось. Хотя Сантьяго и не был дотошным по части правил, всё-таки многое в образе жизни Дани ему претило. К несчастью для последнего, Рамирес был аккуратистом и терпеть не мог Даниных рубашек, разбросанных по всему полу как бог на душу пошлёт. А ещё эти пустые бутылки из-под пива, захламляющие вход в прихожей... Приходилось много воевать с ним, прежде чем тот, наконец, сдался и уступил. И Дани был в каком-то смысле даже рад, когда Рамирес съехал. А теперь Поведиллья. Дани закатил глаза и глубоко вдохнул, сосчитав до трёх. Иногда он начинал злиться, и это единственное, что помогало ему быстро прийти в себя в таких случаях. Худшее, что было в Поведиллье — это то, что он не предъявлял к Дани никаких претензий по поводу сожительства. Он просто брал и переделывал всё сам, погружая привычный мир Дани в неразберимый хаос. Например, ещё в начале недели он собрал все грязные рубашки Дани с пола, выстирал их, выгладил и аккуратно развесил в шкафу на плечиках. Поэтому с тех пор каждый раз заглядывая в шкаф, Дани сперва пугался, что ошибся комнатой, а затем подолгу не решался что-либо оттуда надеть, опасаясь прикасаться руками к чистой, выстиранной и пахнущей свежестью форме, в итоге так и уходя на смену в родной любимой и затасканной на всех ветрах полицейской футболке. Но одними рубашками дело не ограничилось. На следующий день Поведиллья прибрался у него на полках, где у Дани годами висела паутина и пылились неразобранные диски. Первым, что тот увидел, вернувшись со смены — это сверкающие блеском и чистотой полочки с рассортированными в алфавитном порядке дисками и три DVD с порнушкой, которые он задолжал местному видео-салону ещё с прошлого месяца, стыдливо прикрытые тряпочкой. Наверное, от сглаза. Дани не мог спокойно есть в тот вечер, всячески избегая столкнуться с Поведилльей взглядом за ужином. В какой-то момент ему даже стало казаться, что он школьник, у которого в вещах родители обнаружили сигареты. Но Поведиллья был крайне тактичным. Он просто сделал вид, что ничего не случилось. Из-за этого Дани ещё больше хотелось сгореть со стыда. Даже когда мать в детстве находила у него что-нибудь «этакое», она устраивала ему такую взбучку, после которой Дани считал просто священным долгом повторить свою выходку на бис. С Пове такого желания не возникало. Напротив, в тот же вечер Дани отнёс диски обратно в прокат. Правда, не разговаривал с инспектором ещё сутки. Да и какому человеку понравится, когда кто-то посторонний копается в его вещах? Впрочем, Поведиллья больше ничего не брал у Дани без спроса. Он даже в комнату к нему входил с тех пор только с его разрешения — и то узнать, не нужно ли ему что-нибудь. Этим инспектор сильно напоминал друга Дани, Гойо, который своей мнительностью, патологической обеспокоенностью и навязчивой опекой мог кого угодно довести до белого каления. Тем более такого свободолюбца как Дани. В конце концов, он не безрукий и не безголосый: если бы ему в действительности что-то понадобилось, он бы непременно дал об этом знать или, на худой конец, сделал бы сам, а такие частые и безосновательные визиты только сбивали его с концентрации внимания. Дани почти никогда не повышал голос на старших, но когда Поведиллья заглянул к нему в комнату в шестнадцатый раз, чтобы узнать, не проголодался ли он, он всё же сорвался... ...Кажется, в этом беззастенчивом и отборном испанском мате были слышны вся скорбь и обида за выглаженные рубашки, прибранный шкаф, рассортированные диски и постиранные носки. И ещё немного за намертво закрученные крышечки на тюбиках с зубной пастой в ванной, которые Дани вечно терял, роняя куда-нибудь под раковину и лениво забывая поднять. Когда шквал эмоций иссяк, Дани, сорвав на ходу со стула свою куртку, вышел из квартиры, громко хлопнув на прощание дверью. Он бы так и ушёл куда-нибудь в бар или какой другой местный клуб, если бы, в спешке похлопав себя по карманам, не обнаружил, что оставил бумажник дома. Воровато озираясь и медленно проникая обратно в квартиру, первым, что он увидел, был грустно сидящий на кухне перед остывшим ужином Поведиллья с полотенцем через плечо. На какой-то момент Дани стало совестно. Он не знал, почему, но его выплеснутое раздражение тут же куда-то улетучилось, не оставив после себя и следа. Зато только сейчас он заметил, что на ужин была его любимая тортилья с тунцом и луком, а также сливовый пирог, который когда-то в детстве готовила ему его мама и который получался особенно вкусным у Поведилльи. Дани не знал, что сказать. Постояв немного в прихожей, он снял с себя куртку и прошёл в ванную мыть руки. Они молча сидели друг напротив друга: Дани — потупив взгляд, Поведиллья — шмыгая носом. — Знаешь, — поправив свои не в меру большие очки с толстыми линзами, издалека начал инспектор, — у меня никогда не было сына. У меня есть дочь, но это не одно и то же. В любом случае, я плохой отец... — Поведиллья осёкся, осознав, что снова начинает быстро и бессмысленно тараторить от волнения. Взяв себя в руки, он закончил: — Иногда я думаю о том, что мне уже почти сорок, а у меня по-прежнему нет ни семьи, ни личной жизни. Даже жилплощади своей нет... — тут он беглым взглядом окинул квартиру Дани, отчего тот нахмурился, внезапно осознав всю схожесть их ситуаций. У Дани тоже никогда не было отца. Его вообще рано выставили за порог: сперва мать только и делала, что работала в две смены на бесчисленных подработках, чтобы содержать их с братом, а потом, когда окончательно надорвала спину и стала заложницей инвалидного кресла, сей тяжкий крест перепал по наследству Дани как самому старшему в семье. Теперь все расходы на лекарства и учёбу брата оплачивал он. А учитывая своё не слишком светлое и законное прошлое и частые визиты в колонию, служба в полиции далась ему равносильно подвигу. Но в конечном итоге он всё ещё был один — без дома и семьи. Дани горько усмехнулся от сравнения. — Вы отличный руководитель, — единственное, что он нашёлся ответить. — Который боится даже слово поперёк вставить на собрании, — Поведиллья грустно покачал головой. — Когда вы были... ну, в образе, — Дани провёл тыльной стороной ладони по подбородку, намекая на небритость, — я вас очень уважал. — Скорее, ненавидел, — усмехнулся Пове. — Не без этого. Они понимающе улыбнулись друг другу. — Но я же тогда не знал, что всё это — часть плана. — И даже тот с треском провалился, — Поведиллья обреченно вздохнул. — Никогда не прощу себе того, что испугался идти за помощью в ту ночь, когда ты истекал кровью на полу приюта... — А, вы об этом, — Дани неосознанно потёр рукой бедро, где под грубой тканью джинс был скрыт старый, время от времени дающий о себе знать, глубокий шрам от огнестрельной раны, затянувшийся в неприглядный рубец чуть выше колена. — Ерунда. В конце концов вы же взяли себя в руки. Кстати, всё время хотел спросить, как же вы тогда это сделали? Поведиллья смущенно склонил голову, вспоминая тот день. — Это всё Пако. В то утро он попросил меня взять с собой мою трость. Травма спины была вымышленной, и я не понимал, для чего мне нужно было таскаться с такой обузой, да ещё за городом. Но в ответственный момент именно она меня и выручила. Дани поднял на него полный любопытства взгляд. — «Триггер», — пояснил Поведиллья. — В психологии это предмет, который служит для человека активизатором определённого состояния или поведения. Как щелчок пальцев при гипнозе, — Пове снова улыбнулся. — Только действует в обратную сторону. — А-а-а... ясно, — сбито с толку протянул Дани. — Вы в этом образе та ещё задница. Оба неловко рассмеялись. — Тебе доставалось больше всего, — кивнул головой мужчина, вспоминая дни стажировки Дани и компании под его началом. — Наверное, подсознательно я боялся за тебя больше, чем за других, потому что твой характер напомнил мне одного человека, который... — Пове сглотнул, непроизвольно вцепившись рукой в скатерть, — в общем, он погиб. И в глубине души я опасался, что однажды ты закончишь так же. — Не дождётесь. — Дани ухмыльнулся, а затем, выждав паузу, всё же спросил: — А кто был тот человек, о котором вы говорите? В ту же секунду Поведиллья отвернулся к столу, вынув салфетку из салфетницы, и, расстилая её у себя на коленях, поспешно ответил: — Ужин совсем остыл! Давай есть. Дани не стал спорить, тем более что урчание в его желудке сказало всё за себя. После ужина он вымыл тарелки и даже сходил выбросить мусор, чем обычно всегда занимался его сосед по квартире. Дани больше не задавал вопросов. Бытность в колонии научила его многому, но главное — не спрашивать лишнего. Правда, когда он проснулся на следующий день и первым, что смог увидеть сквозь полусонный взгляд — это кусок знакомой трости, Дани подскочил в постели точно ужаленный. Перед ним стоял Поведиллья в кожаной куртке и солнцезащитных очках, с зализанными назад волосами и едва заметной, пробивающейся щетиной. — Ох ты ж чёрт... Дани натянул одеяло до подбородка. Поведиллья смерил его пронзительным взглядом. — Подымайся, засранец. У тебя тренировка. — К-к-какая ещё т-тренировка?! — заикаясь от шока, выпалил Дани, на всякий случай отползая в угол кровати. — Сегодня выходной. — Это в участке выходной. А у тебя тренировка, — рыкнул в ответ Поведиллья. — А если опоздаешь, бегать у меня будешь сорок кругов. Немного подумав, он добавил: — По Мадриду. Дани стукнулся затылком о спинку кровати: да чтобы он ещё раз в сердцах сказал Поведиллье, что ему нравится его "брутальный" образ!.. Правда, было уже поздно. Триггер сработал, процесс был запущен, а бедный Дани клял себя на чём свет стоит, натягивая пойманную в воздухе чистую футболку, прилетевшую от его "нового" соседа. — Три минуты на душ, пять минут на завтрак! — по-армейски чётко скомандовал Поведиллья и, заметив, что Дани в своём духе собирается ему что-то на это возразить, жёстко добавил: — А будешь огрызаться, побежишь прямо так, — его трость тупым концом уткнулась в тёмно-синие боксеры Андрадаса, отчего тот срочно поспешил прикрыть их штанами. — Могу я хотя бы узнать, что у нас на завтрак? — Макароны по-флотски, — лаконично отрезал Поведиллья. — На обед, кстати, тоже они. Дани закатил глаза. — А к ужину, если будешь усердно работать, получишь мороженое, — крякнул (очевидно, порадовавшись собственной шутке) суровый тип и развернулся к Даниэлю спиной, прихрамывая к выходу. Дани скорчил ему вслед бессовестную гримасу. — Я всё вижу. Эх, хорошо бы ещё это увидел комиссар Миранда, подумал Дани. Или инспектор Морено. В общем, хоть кто-нибудь. Иначе бедному Дани придётся туго.