Чужой.

Знаешь, я с самого начала поняла, что наши отношения быстрым шагом приближаются к краху. Поняла, но продолжала цепляться за твой рукав, с немым бессилием тянув за собой. Будто, и правда можно повернуть время назад и вернуть то, чего, наверное, никогда и не было. Говорят, что всегда один любит больше, а другой меньше. У нас было не так. Ты не любил совсем. И никогда не скрывал этого. С улыбкой принимал мои объятия и поцелуи, называл красивой женщиной, хвалил кулинарные изыски, а потом всегда уходил. В редкие минуты откровений спрашивал: " Зачем я тебе нужен?». Кто бы мне самой на это ответил… Саш, не подумай, что я ухватилась за тебя, как за свой последний шанс. Нет. Меня любили мужчины до тебя, я нравилась хорошим и надежным во время тебя, но моей единственной панацеей оказались твои губы. Сердце падало вниз и противно сжималось в тиски, когда ты — спокойный и холодный — бросал на меня безразличный взгляд. Губы растягивались в приветственной улыбке, а тело инстинктивно вздрагивало от моих прикосновений и отдалялось на несколько сантиметров. Думаешь, я этого не замечала? Я привыкла к сочувствующим взглядам. Представляешь? Для меня жить в подвешенном состоянии, стало таким привычным. Привычным стало и закрывать глаза на твои мимолетные увлечения, не замечать твоих взглядов, направленных на них. Привычным было и плакать ночами, уткнувшись в подушку, пока ты где-то там, не один. А, потом, утром, ты, как ни в чем не бывало, приветственно кивал мне при встрече. И я шла опять в свой добровольный плен, под их взглядами. Они всё понимали. Медсестры шептались за моей спиной, слегка сочувствовали, больше смеялись, а я… Я ничего не могла с собой поделать. Гордо шла с тобой под руку по коридорам больницы. Ведь, сегодня ты был мой. Иногда, твердил, что семейная жизнь — не твоё. Живешь работой. И, действительно, до поры, до времени так и было. Только после операций я наблюдала живой огонек в твоих глазах. И, знаешь, я больше всего хочу вернуться в то время. В ту иллюзию счастья. Кажется, темная, одолевающая ревность поселилась во мне в первый же день. Милая, молоденькая студенточка с каким-то скрытым обожествлением, без капли страха и смущения, смотрела в твои глаза. Еще и спорила, пытаясь доказать свою правоту. А ты… Ты так остервенело подтрунивал над девушкой, будто делал это напоказ, специально для меня или для себя? А потом, я поймала твой взгляд, предназначенный явно не для моих глаз. И глупая, совершенно безосновательная ревность вдруг заскреблась под кожей. Единственное, на что хватило сил — улыбнуться и охарактеризовать ушедшую девушку, наблюдая за твоей реакцией. И, знаешь, она мне не понравилась. Защита и признание чужой правоты были так не типичны для гордого хирурга. Так не типичны… Я чувствовала угрозу нашему хрупкому счастью каждый раз, когда видела вас вместе. Судьба насмехалась, показывая мне эти картинки. Нет, ты не делал ничего предосудительного, наоборот вёл себя как истинный джентльмен в её присутствии. Будто становился лучше. Самоуверенность и грубость сменялись непривычной робостью, а глаза… Эти чёртовы лучики! Когда мы столкнулись с ней рядом с операционной, я не удивилась, лишь поразилась этой наглости. Да, в её действиях не было ничего такого, ничего такого, кроме взгляда. Она любовалась тобой. Она любовалась моим мужчиной. Видимо, я посмотрела на Чехову слишком красноречиво, раз через пару мгновений она решила ретироваться, оставив нас. Ты обернулся, с удивлением обнаружив меня, и кивнул. Пообещай, что в ту минуту, только меня и хотел там увидеть. Меня. Не её. Позже, в ординаторской, я ощутила прилив сил, стоило только обнять тебя. Через секунду ты положил руки на мою талию, отсутствующий и отрешенный смотрел мне прямо в глаза. И я с желанием услышать, что мои подозрения надуманы пошатнувшимся сознанием, имела глупость, сказать, что любовалась тобой на операции не только я. Чехова еще. Приемная дочь Лобовых. И по твоему взгляду поняла, что это не новость. Гордеев, ты знал. Отклонился от меня, а потом и вовсе отошел к дивану, демонстрируя полное безразличие к ситуации. Захотелось вернуть тебя назад, в царивший еще пару минут назад наш мир, предложив поехать ко мне. Ты отказался. Еще и пошутил, что проведешь эту ночь с другим человеком. Заметив мой изменившийся взгляд, решил уточнить, что с больным. Спасибо, Саш. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Но еще грустнее, зайти вечером к тебе — в ординаторскую, в уже неурочное время, и застать тебя там не одного. Сонный и уставший, ты сидел рядом с Чеховой, о чем-то с ней разговаривая. Прости, если помешала. Не выдержав вечных сомнений, я решилась на откровенный разговор. Хотела заполучить хоть немного спокойствия и уверенности, но выпало еще больше вопросов. Ты нервничал и отрицал возможность ваших взаимоотношений. Злился на меня, на себя, и искренне пытался поверить сказанному. Немое бессилие поселилось во мне, заволакивая разум своей темнотой, хотя видимых причин для этого и не был. Ничего не изменилось. Ты так же был рядом со мной, позволяя окружать себя любовью. Изменился лишь взгляд. Если раньше отрешение сочеталось с капелькой ласки, то теперь в глазах царило лишь плохо скрываемое раздражение. Призрак прошлого, который надоедливо мешает жить настоящим, преследовал тебя день ото дня. И грузом прошлых ошибок тянул за собой вниз, не позволяя открыто смотреть в глаза будущему. Прости, что играла не по правилам, просто ты стоил разрушений моих моральных принципов. Я взывала к твоей совести, напоминала про разницу в возрасте и про то, что сломаешь девочке жизнь. Как жалко я выглядела в твоих глазах, поняла лишь сейчас, и то не до конца. Отчаявшаяся и брошенная, молила тебя вернуться назад, прощая все измены будущие и бывшие, лишь бы был рядом, хоть изредка. Но тебе не нужно было моё прощение, как и я. Нет, ты услышал мои слова, возможно, и в твоём разуме они бились, ты действительно остановился на какой-то короткий период. Вот это меня и испугало. По-настоящему. Саша, ты просто не хотел причинить ей боль. Боялся испортить девочке жизнь. И я поняла, что дело не ограничится кратковременной изменой. И то, что ты чувствуешь к ней, не спортивный интерес. Влюбился. Натыкаться на вас в коридорах больницы, улыбающихся и счастливых, это не просто больно. Знаешь, всё чаще мне закрадывается мысль, что никогда и не знала тебя настоящим. Мой Гордеев был самоуверенный, нахальный и грубый. Он был тем, кому нет дела до чувств ни своих, ни чужих. А сейчас, наблюдая за вами издалека, я вижу робкого и влюбленного мужчину, который вдруг способен краснеть от привычных действий, волноваться и смотреть в её глаза, будто она представляет собой что-то удивительное, совершенное. Что-то такое, чего ты не достоин. Помнишь, как в шутку, сказал мне: «Будешь третьей»? В день Рождения Ирины Васильевны. А я же ей и оказалась. В тот день, когда еще одним призраком, появилась твоя жена. Законная. Знаешь, мне даже не было больно, я не почувствовала в ней угрозы для нас. А она не почувствовала таковой во мне. Лишь растянула губы в презрительной улыбке, будто ей стало жалко меня. Когда же зашла она, Евгения вдруг изменилась в лице, на одно мгновение, но никто кроме меня этого не заметил. Ты был слишком взволнован для этого присутствием Валерии, испугался вдруг, что девушка не так поймет. Соскользнула самодовольная улыбка, сорвался голос, а в глазах лишь капелька тревоги. Не за меня. А потом ты вывел ее под наши оценивающие взгляды, плотно закрыв за собой дверь. Только тогда твоя жена поинтересовалась, кто эта девушка. Я ответила. И теперь уже мне стало жалко её. И начались твои метания между прошлым и настоящим. Но, я не относилась, ни к одной из этих сторон, и мне оставалось только наблюдать, чем это закончится. Разумом ты всецело поддерживал возможность вернуться к своей супруге. Назад в Москву, к хорошей работе, к уютной квартире, к неплохой жене. И ты бы без раздумий рванул бы в прошлую жизнь, но теперь в твоей жизни возникло одно «но». И имя ему было — Валерия Чехова. За короткий период, она вдруг заняла прочное, надежное место в твоей жизни. Сделала то, чего мне так и не удалось добиться за два года. Приручила тебя. И ты был бы рад, всё бросить, выкинуть её из головы и сердца, но упорно искал глазами в коридорах, звал на операции, пытался добиться хоть одного разговора. Но девочка проявила характер, включила гордость, пыталась найти в себе силы отказаться от тебя, лишь бы ты был счастлив. Жаль, что я так не умею. Единственное, на что у меня остались силы, ждать. Ждать, когда они нейтрализуют друг друга, и вернут мне тебя. В какой-то момент, ты решил сдаться и просто уехать. У меня, конечно, есть догадки, что виной этому давление со стороны, осуждающие взгляды, навалившиеся проблемы, но в главное причине, вдруг пронзившей меня, я боюсь признать даже себе. Скажи, что уезжаешь не из-за нее, что это ни попытка не сломать её жизнь своим присутствием. Просто скажи, Саш, я обещаю поверить… Ты не представляешь, что значит для женщины, искать помощи у соперницы и видеть в ней спасение. Стыдно признаться, но я умоляла её тебя остановить. Знала, что только она способна на это. Мои слова не помогут. Остаться ради безразличного тебе человека, по крайней мере глупо. Заклинанием повторяла, что вы совершаете ошибку, «Не дай, ему уехать. Пожалуйста». И я готова была, увидеть презрение в ее глазах, насмешку, но там плескалась только жалость. И это было гораздо больнее… Не подумай, я не смирилась с тем, что ты не мой, не готова отдать тебя ей. Просто, знаешь, Саш, не видеть тебя совсем намного мучительнее, чем видеть с ней. Ведь, тогда остается тянущаяся надежда. Я сидела в твоей квартире, держала рубашки, пахнущие тобой, и изо всех сил старалась быть сильной, не выдать своей приближающейся смерти. Ты сидел рядом, но был так далеко. Мне оставалось только беззвучно рыдать, содрогаясь в твоих руках. В последний раз, вдыхая такой родной и любимый запах, пыталась насытиться им на долгие годы. Ты что-то говорил, но я уже не слышала. Не помню, как добралась до дома в тот вечер, хоть убей, не скажу, как в следующие дни натягивала счастливую маску и отправлялась на работу. Спиной ощущала сочувствующие взгляды, но они уже не имели ни малейшего смысла, ведь ты ушел. И я пыталась научиться быть без тебя, улыбаться и делать вид, что еще жива. Сашенька, я не почувствовала даже малейшей обиды, когда узнала, что ты вернулся еще вчера, и даже не сообщил об этом мне. Я снова могла обнимать тебя, чувствовать твоё тепло, дышать с тобой одним воздухом, и просто жить. Ты с виноватой улыбкой смотрел на меня, понимая всё, и боялся обидеть своим безразличием. Не отклонился от руки, позволяя ощущать себя. И, знаешь, я ощутила себя такой живой, а потом умерла вновь. Просто увидела, каким взглядом ты окинул, проходящую мимо Чехову. Полный безусловной любви, нежности и заботы, последовал за ней, желая успокоить взволнованную девушку. Я осталась стоять в коридоре, ты забыл, что я вообще здесь была. И, что я вообще была в твоей жизни. Но стать гордой и перестать искать встреч с тобой, вовсе не выходило. А ты… Ты не избегал меня, просто был предельно корректен и бездушен. Ждал, когда я всё пойму и отойду в сторону. А я, Сашенька, всё поняла еще раньше тебя, а вот уйти, бросить не смогла. И в очередной вечер, пошла к тебе навстречу, даже не догадываясь, что иду разрушать тщательно созданную иллюзию. Я поняла, что это финал, когда увидела твоё лицо. Ты, уставший и задумчивый, больше не мог искать в себе сил, быть вежливым и обходительным с чужой женщиной. Слова скальпелем разрезали сердце вкривь и вкось, безжалостно и грубо. Ты не искал успокаивающих слов, возможности когда-нибудь вернуться, а резал по живому, быстро и без сомнений. Наверное, поэтому ты и прослыл хорошим хирургом, медленная и успокаивающая терапия не для тебя. Попросила тебя лишь о том, чтобы ты не говорил больше ничего. Гордеев, неужели, думаешь, что я ничего не поняла? Хватит, обманывать хотя бы себя. «Нин, ты всегда была очень понятливой женщиной, надеюсь, что кто-нибудь это по достоинству оценит» — выстрел напоследок, в цель. Кто-нибудь, но не ты, верно? В предсмертной агонии содрогалась моя любовь. Через несколько дней по больнице пошли разговоры о том, что вы женитесь. Олег Викторович подтвердил мне эту информацию, и с немой жалостью посмотрев в глаза, предложил пройти курсы повышения квалификации. Я согласилась. Может, станет хоть чуть-чуть легче? Ежедневно натыкаться на вас с ней, смеющихся и влюбленных, будет просто невыносимо. Это так непривычно видеть тебя — такого счастливого и такого чужого. Саш, я счастлива. Счастлива, что счастлив ты. Хоть и без меня. Знаешь, я до последней секунды надеялась, что ты появишься и остановишь меня. Смотрела в окно автобуса и ждала. Но, как всегда, не дождалась. И, наконец, поняла, почему. Просто ты меня никогда не любил. Агония подошла к логическому завершению.