Нам не по пути, жизнь

«Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было». Г.Г.Маркес Перед глазами туман, в ушах что-то гудит, а язык кажется ватным. Такое ощущение, что я нигде и зовут меня «ничто». Я даже не слышу, что мне кричат Гермиона и Рон, я нахожусь в абсолютном вакууме. Для меня существует только эта агония, и, наверное, я кричу. Проходит вечность, и только тогда все заканчивается. Взрыв боли превращается в маленький тусклый пульсирующий шарик, к которому я давно уже привык. Дышать становится легче, и я наконец-то могу открыть глаза. Перед собой я вижу испуганное лицо Гермионы, по которому текут слезы, где-то рядом слышу торопливые шаги – похоже, Рон наматывает круги по гостиной. Они уже не в первый раз являются свидетелями моей боли, но привыкнуть к этому никак не могут. Хотя разве к такому можно привыкнуть? Первый раз – при них, в смысле – произошел через день после дня рождения Рона, на который я все-таки пришел. Не буду рассказывать, как я выдержал, но не прийти не мог, хотя Рон принял бы любое мое решение. Тогда мне удалось ничем не показать своего состояния, и я пытался не обращать внимания на полные беспокойства взгляды, которые бросали на меня Рон и Гермиона. Я хотел уже на них цыкнуть, а то мало ли, остальные бы заметили, но все обошлось. Я не хотел, чтобы другие знали, и попросил друзей, чтобы и они молчали. Они уговаривали меня рассказать все родителям Рона, но я оставался непреклонен. Зачем мне это надо было? Снова смотреть на слезы, слушать причитания, сожаления? Мне и так тошно без этого, спасибо. Все равно никто ничего не в силах изменить. Особенно я просил Рона не сообщать ни о чем Джинни. Потом она поймет, я оставлю ей свое послание. В общем, как раз в тот день после праздника друзья пришли ко мне, они теперь каждый день меня навещают, несмотря на то, что у них полно своих дел, плюс они умудряются еще искать способ меня спасти. К началу марта боли стали сильнее, и я привык их не пугаться, но не думал, что очередная волна накроет меня именно тогда, когда Рон и Гермиона будут у меня дома. Я их, конечно, очень сильно напугал, но вовремя смог остановить Гермиону от того, чтобы она кинулась за колкомедиками. После недлительного спора – на большее я не был тогда способен – мне удалось убедить ее не делать этого, так как это все равно бы ничего не изменило. Уменьшить боль уже было нельзя – слишком поздно, а ничего другого сделать здесь было невозможно. Что маггловские госпитализация и лекарства, что волшебные зелья – обо всем этом надо было думать раньше, если бы я хотел прожить лишние пару месяцев. Но я не желаю о том, что этого не сделал. Месяцем раньше, месяцем позже, я все равно умру. А так и мучиться буду меньше… А вот сегодня, спустя две с половиной недели, все началось опять. Мне понадобилось почти полчаса, чтобы хоть как-то прийти в себя, и снова начать нормально разговаривать. ― И так у тебя было часто? ― дрожащим голосом спрашивает Гермиона, возвратившись из кухни со стаканом воды. ― Не знаю, не считал. ― Я жадно приникаю губами к стакану. ― Довольно часто, но все же не так… Я как будто бы не замечаю взглядов, которыми обмениваются друг с другом Рон и Гермиона, и пытаюсь сесть. ― Лежи! ― Гермиона укладывает меня обратно на подушки. Я фыркаю. ― Ну хорошо, мамочка. ― Затем уже серьезным голосом добавляю: ― Гермиона, тебе самой требуется отдых. Ты давно в зеркало смотрелась? Вы оба еще хуже меня выглядите… Гермиона упрямо сжимает губы. Под ее глазами залегли тени, лицо осунулось, глаза потускнели, и она всегда выглядела усталой. Рон, впрочем, такой же. Похоже, она не преувеличивала, когда говорила, что перероет все библиотеки, но мне поможет. Они настолько погрузились в поиски, что забыли о семье, об учебе и, что самое главное, о себе самих. У меня сложилось такое ощущение, будто они не спят вовсе, а только еще стоят на ногах благодаря Бодрствующему зелью. На свою голову я проговорился и сказал точную дату, когда все должно закончиться… Теперь они вообще не жалеют себя. Я несколько раз пытался их остановить, но, получая в ответ злые взгляды, замолкал. Мне было больно видеть их такими. Я бесконечно ценил их желание помочь, но не давал себе ложных надежд и понимал, что все бесполезно. Они не хотели меня слушать. Я решаю попробовать снова, хотя заранее знаю, какой будет ответ. Просто я смирился с этим, они – нет. ― Рон, Гермиона… За этот месяц вы сделали для меня больше, чем могли бы сделать за пять… ― Ничего мы не сделали! ― прерывает меня Гермиона, ее глаза снова блестят от слез. ― Нет, серьезно, вы просто не щадите себя, ― продолжаю я, не обращая на подругу внимания. ― Не передать словами, как я благодарен вам за то, что вы делаете для меня, но, пожалуйста, не нужно жертвовать всем ради меня, хватит делать все это в ущерб себе… ― Заткнись, Гарри, ― советует Рон, но меня не остановить. ― Вы же сами прекрасно понимаете… Вы даже еще раз ходили к Снейпу, и он сказал вам то же, что и мне. Примите вы уже, наконец, тот факт, что мне… не поможешь. Все кончено. Но я рад, что свой конец встречаю с вами. Гермиона вскакивает с дивана, на котором сидела рядом со мной, словно там появилась пружина, и принимается метаться из угла в угол, как дикий зверь. Я молча наблюдаю за ней, ощущая на себе тяжелый взгляд Рона. Когда Гермиона резко останавливается и почти что подлетает ко мне, я не успеваю даже испугаться. ― Не. Смей. Так. Говорить. ― Губы Гермионы дрожат, глаза блестят от слез, но ее голос остается твердым. ― Чтобы. Я. Больше. Никогда. От. Тебя. Этого. Не. Слышала. ― Медленно и с расстановкой почти что шипит она, и мне не остается ничего другого, кроме как кивнуть. Гермиона еще десять секунд сверлит меня взглядом, а затем отходит и садится за стол, снова зарываясь в книги. Последнее время они приносят огромные стопки книг ко мне и сидят у меня, пока я пытаюсь удержаться на грани. Вечером, когда я силком отправляю друзей домой, я наконец-то целиком и полностью отдаюсь своей боли, не обращая внимания на взволнованный крик Хейди и вопли Вальпурги, потому что это последнее, о чем я сейчас вообще могу думать. * * * Ну, вот и все. Последнее дело выполнено. Когда придет время, если оно придет, — хотя я никогда не думал об альтернативе – друзья сами об этом узнают… Улыбаясь, упаковываю Омут памяти в коробку и произношу заклинание. Коробка с тихим хлопком исчезает, чтобы появиться в назначенный момент. Было сложно создать образ самого себя в виде воспоминания, но после нескольких попыткок у меня все же получилось. Подхожу к Хейди и маню его к себе рукой. Он слетает с жердочки и приземляется на подставленную мной руку. ― Умница, ― я поглаживаю его мягкие перья. ― Джинни о тебе позаботится, малыш… Извини, что пугал тебя, сам знаю, что вел себя неправильно… Хейди негромко ухает и щиплет меня за ухо. ― Это просто чтобы ты знал, если что, ― я возвращаю его на жердочку и отхожу. Ни Рон, ни Гермиона пока прийти ко мне не смогут, поэтому я решил последний раз полетать, там, где первый раз сел на метлу. МакГонагалл против не была. Хочется перед концом снова ощутить ветер и ту безграничную свободу, которой так давно уже не чувствовал. Я сам себе в этом не признавался, но в глубине души надеялся, что каким-нибудь образом смогу увидеть Джинни, потому что… не так много времени у меня осталось. Друзья обещали появиться у меня сегодня вечером, сказали, что что-то срочное, но пока у меня еще есть время. Не думаю, что им удалось найти что-то, никто раньше не мог… Впрочем, вечером я все узнаю, а в случае неудачи или еще чего расстраиваться уже вряд ли буду… Несколько месяцев назад я бы еще надеялся, молился в надежде на что-то, боялся, ждал, а теперь уже все равно. Я просто хочу пожить, пока могу. Пытаясь не обращать внимания на головную боль, достаю метлу и иду одеваться. Не самое лучшее решение, наверное, — летать в таком состоянии, но тянет так, что не удержаться… Хотя бы на минут десять снова почувствовать наслаждение жизнью… ― Вернусь и отпущу тебя полетать, ― насыпав Хейди корма, говорю я и выхожу за дверь. Я не захожу в Хогвартс, а сразу иду на квиддичное поле. Уже вечер и ярко-красный закат заливает все вокруг кровавым светом. Запретный лес, виднеющийся вдалеке, наполовину освещен садящимся солнцем, наполовину остается в тени. Прохладный ветер дует прямо в лицо, и я полной грудью вдыхаю свежий воздух, в котором ощущается аромат дома… Я бы не смог уйти, не побывав напоследок в родных мне местах, хоть я и думал, что больше не вернусь в Хогвартс. Впрочем, да, в замок я уже не зайду, боюсь, что мне от этого физически станет больно. Снова накатят ненужные воспоминания и все такое. Сажусь на метлу и взмываю в воздух. И сразу все отходит на второй план: и болезнь, и приближающаяся смерть, и эти последние шесть с половиной месяцев – остаются только полет и ветер. И мне кажется, что ничего и никого на свете больше не существует, что так будет всегда, и это, черт возьми, невыносимо хорошо. Я вытворяю мыслимые и немыслимые петли, падая камнем к земле и снова взлетая высоко в небо. Сейчас я не чувствую боли, ее просто нет. Или я просто не обращаю на нее внимания. Я смотрю вниз, на Запретный лес, и замечаю себя: одиннадцатилетний я стою рядом с кентавром, а вот маленькие фигурки меня и Рона бредут в зарослях, наверное, за пауками… Я вижу нас с Гермионой, убегающих от Ремуса-оборотня, всех нас троих и огромную тушу Грохха, я вижу огонь, пожирающий ветви деревьев и избушку Хагрида… Все это проносится перед моими глазами за секунды. Квиддичное поле этой высоты кажется совсем небольшим. Даже отсюда можно услышать восторженные крики болельщиков, разглядеть крошечные фигурки игроков на поле и даже золотую вспышку от маленького снитча, которая с каждой секундой становится все ярче… Я стремительно несусь навстречу земле, чтобы успеть поймать эту золотую вспышку, как всегда это делал, чтобы не упустить свой шанс на последнюю в жизни победу. И перед тем, как яркий свет солнца, по цвету похожий на огонь, на волосы Джинни, поглощает все вокруг, я улыбаюсь, ощущая себя победителем. * * * Никогда не знаешь, что тебя ожидает, – счастливый финал или же трагический конец… Но в любом случае, учись принимать удары или же дары судьбы такими, какие они есть. Кто знает, может быть, тебе повезет, и ты получишь свой шанс.