Допустимое сближение

Прогулка выдалась недолгой. Я купил Максу корма, и вернулся к себе. Вернее уже, к нам – Дая жила у меня уже полтора месяца, съехав от родителей, а я всё никак не мог к этому привыкнуть. Возвращаясь домой, я вспоминал прошлые выходные. На полдня мы выбрались в лес, бродили и чаще молчали. Ты фотографировала природу на кнопочный телефон, а я шел, заправив большие пальцы в карманы брюк, и просто наслаждался моментом. Красивый был лес, светлый, смешанный, с полянами высокой травы и густыми кустами боярышника. Из высоких ветвей осин и грабов на свой лад пели птицы, а один раз мы даже видели дикую белку, быстро скрывшуюся с глаз. Присев на поваленном бревне, мы перекусили нашими скудными припасами – фрукты и бутерброды, запили чаем из термоса и, отдохнув, двинулись дальше, вдоль реки. Здесь было заметно холоднее, остро ощущалась сырость, и комары, роями летающие над нами. Тоже своего рода хищники, а мы – добыча. Мы старались долго не задерживаться здесь. Прошли вглубь высокого коридора из дикого винограда, и свернули на одну из троп. Ты собрала дурманный цвет колокольчиков, а на обратном пути на маршрутку мы слышали стук дятла, упорно игнорируя изредка проезжающие по просёлочной дороге машины. Ты не прогадала с не известным тебе по времени маршрутом едущей в нашу сторону маршрутки. Я помог тебе подняться, открыв дверь, и мы поехали. Домой – теперь это было нечто иное, чем жилые стены и расставленная на территории мебель. Раньше я жил один, что очень меня угнетало, но я мог смириться с этим, пока работал и частной клинике, общаясь по работе, и пока у меня был Интернет. Я читал, играл, слушал музыку, общался с едва знакомыми людьми. Я не бедствовал и не жаловался, у меня была обычная жизнь и, в целом, она меня устраивала, хоть и была скучна. Да, меня выручало творчество, побуждая душу к чему-то большему, но мне не хватало родного человека под боком. С родителями мы созванивались, чаще по их инициативе – я устал слушать бесконечные упреки матери, почему я до сих пор без пары, и как прекрасна ее знакомая девочка Ниночка – соседка бабы Вали из седьмого подъезда; а с отцом нам просто не о чем было говорить, так, обсудить в общем, минут на пять. Он хотя бы оставил меня в покое, и Лиду одергивал, чтоб оставила взрослого мужика, мол, он сам разберется, как ему лучше жить. Папе я был искренне благодарен, а вот мать временами просто выносила мне мозг. И, когда телефон можно было просто отложить в сторону, при личной беседе это не прокатывало – приходилось выслушивать и отпираться. Я чувствовал себя весьма глупо и неловко, когда мне пытались навязать человека, как товар. И, главное, было б что навязывать! Ну, да, хорошая девчонка – на общий вкус. Бойкая и чумовая, в меру занудная и не в меру хозяйственная, выращивающая фикусы и зачитывающаяся дамскими романами. Из нее вышла бы вполне достойная жена. Но не для меня. Меня, если честно, раздражало само ее присутствие. Эта дерзкая улыбка на пол-лица, с оскалом, похожим на лошадиный, и таким же нестерпимым смехом. Голубые глаза и светлые кудри, миниатюрная внешность и миниатюрные наряды. Цели в жизни – достаток и повышенный уровень удовольствий; про таких говорят, что они хотят, ничего не делая, жить круто. Вот о чем мне с ней говорить? Да и зачем? Ну, встретился я с ней пару раз в присутствии матери, ну, понаблюдал за ее мышлением и повадками, и убедился, что эту даму я не хотел бы даже в друзьях держать. Она постоянно хотела казаться лучше, чем она есть, искусственно улыбаясь, и вообще была какой-то плоской, как женский макет. Словом, не знаю, что мне в ней не понравилось, но я отталкивал ее, чувствуя подвох. Я чуял, что это не мой человек и, несмотря на свою больную тему, одиночество, не спешил связывать свою жизнь с этой куклой. Всё это длилось несколько лет, особенно активно в периоды моих Дней рожденья, когда я отказывался включать Нинель в списки приглашаемых персон, и наотрез ветировал праздновать в ее присутствии. Один раз мама меня не послушала – привела-таки свою желаемую невестку, проигнорировав мой оскорбленный вид, и принялась ее почивать да расхваливать в присутствии гостей – родственников и друзей семьи. Долго терпеть эту клоунаду я не стал, равно, как и не счел нужным спорить – в своё время исплевался на эту тему изрядно. Просто встал, и вышел за дверь отеческого дома. Пару часов гулял по городу или тупо сидел на лестничной клетке на верхних этажах. Вернулся уже к всеобщему отбытию. Мы тогда с мамой с неделю не разговаривали, но зато пришли к консенсусу, что я сам должен выбирать, с кем мне провести эту жизнь. Как мог, я закруглял споры – не люблю конфликты, – но когда меня выводили, срывался я легко, и потом долго восстанавливался в плане эмоционального покоя. Тогда я еще не обзавелся квартирой – на свою денег не было, пришлось снимать. Очень домашняя берлога, в ней я мог укрыться от надоедливости семьи. Но! Одиночество тоже оказалось не сахар. Возвращаться домой, когда тебя никто не ждет – для меня это было физически больно. Я и завел бы какую животину для видимости нужности, но я не настолько любил животных, чтоб делить с ними и работу, и дом. На работе было пусто, а дома, без отвлечения, вообще «крыша ехала». Я даже подумывал о возвращении в семейное гнездо… Но тут в моей жизни появилась девушка-мечта, моя Даша. Даяна или, если полностью, Дарья Васильевна Сорокина, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения, из Пскова, техник-программист медицинской аппаратуры. Девушка, меняющая стили, не заморачивающаяся насчет прически, и всякого прочего дамского марафета, делающего черты лица выразительными, но искусственными; девушка-часы, хорошо чувствующая время. Всегда очень собранная и внешне раскрепощенная, но в душу свою не дававшая лезть никому. Даже мне, поначалу. Я очень быстро привязался к тебе, мне всегда было тебя мало, а ты уделяла мне столь крошечную долю времени, что мне было даже обидно. Ты ничем не оправдывала свои поступки, но я понимал, что тебе нужно намного больше времени, чтоб в твоей четко установившейся жизни появился такой кадр, как я. Я и не торопил тебя, хотя этого и очень хотелось. Мне мало было нашей нечастой переписки, и встреч на редкие выходные. Я хотел обладать намного бо'льшим твоим временем, занимать твои мысли, интересовать тебя. Как мне казалось, я делал всё для этого: намекал на свои чувства, оставаясь собой и не стараясь тебя переделать; рассказывал о своей жизни, снах, мечтаниях, мыслях насчет этого мира, но отвечала ты мне далеко не всегда. Я чувствовал себя одновременно и угнетенным от твоей небрежности, и счастливым от того, что ты где-то есть, и я имею право знать тебя. Довольно скоро я влюбился в тебя, как дурак. Не мог налюбоваться несколько нескладной фигурой, с по-мальчишески плоской грудью, очень симпатичными, хоть и угловатыми чертами лица, бледной, просвечивающей жилками, кожей, жесткими черными волосами, и серыми до черноты глазами. Мне нравилась и твоя взъерошенность, и эмоциональная скованность. Часто мне импонировало многое из того, что ты делала – я и открыто признавался тебе в этом, вгоняя тебя в ступор смущения и в краску, хотя ты не всегда могла демонстрировать эти эмоции – я просто их ощущал. Не могу сказать, что я тебя идеализировал – я относился критически и объективно, хотя на раз-два любовь и кружила мне голову. Но я способен был делать замечания, если мне что-то не нравилось, спорить и говорить «нет». Для меня это не составляло сложности. Хоть я и боялся тебя обидеть, но мы поклялись друг другу в честности, да и я выражал свои позиции с оглядкой на твою этическую уязвимость. Можно сказать, что нам не пришлось проходить через сложности понимания, и привыкли мы к обществу друг друга весьма ладно. Конечно, не обходилось и без ссор, но мы находили выход из подобных ситуаций. Как странно, с тобой бы я хотел построить семью. Ты отзывалась в том же духе – что не против вот так жить со мной, и тебя всё устраивает. Интересно, думала ли ты о браке? Я помню твое к этому отношение, что это простая формальность, не более, и что, если люди хотят быть вместе, они будут вместе, то же самое и насчет «разойтись». И, в принципе, я соглашался с этим, но банальная роспись могла бы понадобиться среди документов. То же асоциальное мнение у тебя было и насчет детей – ты не хотела своих, согласилась бы только на приютных, и в этом вопросе мы тоже, очень уместно, сходились. А в этом и был залог длительных отношений – общая идеология, без этого, в конце концов, распадутся любые отношения, если они ни построены на необходимости. Разуваясь, я поставил пакет с сухим кормом на кухне, приветствовав радостно ластившегося ко мне паса и, переодеваясь, прошел в квартиру. В доме пахло смешанным запахом цветков колокольчика и собачьей шерсти, и я слегка поморщился – фиолетовые соцветия до сих пор стояли в вазе на кухне. Ты сидела в зале, с телевизором с выключенным звуком, и что-то писала. Как оказалось, что-то записывала в Дневник, и я не стал мешать – улыбнулся, поздоровавшись, и уткнулся в газету. Ты закончила довольно быстро, и нервным жестом отложила тетрадь в сторону. Поинтересовалась: «Всё хорошо?», и я поймал твой озабоченный взгляд. Если ты и переживала какие-то волнения, то они были заточены глубоко в душе, и только глаза выдавали то, что ты думала не о самом лучшем. Я подтвердил, что, конечно же, хорошо, и полюбопытствовал, о чём ты писала. Как оказалось, очередной пост об уродстве мира. Тебя часто прорывало на подобные статьи, если это можно назвать статьями – простые измышления насчет тех или иных вещей; то, что приходило тебе в голову; то, что ты впоследствии напечатаешь – а можешь и не напечатать. Ты зачитала мне. «Люди глупы. Люди жалки и жестоки – по крайней мере, те из них, что орудуют инстинктами, и ведут себя хуже, чем животные. Хотя на пути эволюции человек не далеко зашел от остальных приматов. Просто вариация на тему лингвистической несоразмерности и попытки обустроить свой быт в масштабной гонке технического прогресса. Люди, это те же животные, только способные к сложному мышлению и, если когда-то будет создан искусственный интеллект, способный к независимому саморазвитию и воспроизводству, – человечество больше не будет главенствующим видом на этой планете. Его вытеснит кибер-цивилизация, сплошь механизированная, и человеческая популяция путем войн заметно сократится. Возможно, это поспособствует восстановлению естественного экологического баланса, возможно, это уничтожит то, что еще можно разрушить. Но человек не должен считать себя царем природы. Он – всего лишь винтик в сложной системе, которую создавал не он». Она закончила весьма запальчиво, и я поцеловал Даю в нос. Соприкоснувшись лбами, мы ненадолго застыли, глядя друг другу в глаза, а потом ты прижалась ко мне и, ощутив моё объятие, успокоилась. Ты знала, что я мыслю аналогично, и подобные темы были для нас не в новинку, просто ты переживала всё в себе, а я не знал, чем тебя поддержать или успокоить. Ты долго обдумывала ту или иную тему, возвращаясь к ней снова и снова, если того требовал момент. А потом выдавала результат мучительных мыслительных и эмоциональных конструкций, о части из которых я знал. Я знал, что на тебя бесполезно давить – это скорее привело бы к новой ссоре – просто осведомился, что случилось. – Ты права, – сказал я шепотом, ощущая, как ты щекочешь мне дыханием шею. – Человек на данном этапе развития далеко не венец природы. Он слишком ограничен, слишком приземлён или, напротив, инфантилен. Вселенские программисты явно допустили ошибку в создании нашей системы, – сыронизировал я. – Но почему-то не спешат исправлять сотворённое. – Я почитала паблики и форумы, и в очередной раз разочаровалась в людях, – созналась Дая, отстраняясь, и нервным жестом заправляя за ухо волосы. – Как в грязи искупалась. Хотя, для того, чтоб разочароваться, нужно иметь надежду, а я не обманываюсь таким вздором. Человечество идет по тупиковому пути самоумерщвления и, зная людей, быстрее бы оно уже дошло до своей финальной фазы. Противно и нелепо – ненавижу, – Даяна поморщилась, и я ободряюще погладил ее по руке, не переставая улыбаться. Мне всегда импонировали такие измышления – я больше орудовал печатным словом, ты в равной степени владела и устным. – Ты есть хочешь? – резко переменила ты тему, вставая с дивана. – У нас тушеная картошка на ужин, – и в весьма боевом задоре отправилась на кухню. Я улыбнулся про себя – всё-таки создание быта давалось тебе на порядок легче и естественнее, чем мне. Всю оставшуюся часть вечера мы смотрели телепередачи – показывали драматический детективный фильм и фантастический сериал, – и зависали в Интернете, каждый со своего ноута. Перед сном я поцеловал тебя в плечо, а утром ты помогла мне справиться с «сонной» эрекцией. К моему изумлению, надо признаться. Но то, что мне понравилось, я, конечно же, не оспорю. Это вышло естественно, как дышать – поцелуи и толчки в ладонь. А потом я откинулся на подушку, всё еще возбужденно-взбудоражено глядя на тебя. Ты хитро посмотрела мне в глаза, и кривовато улыбнулась. – Не ожидал? – изогнула она одну бровь. – А мне кажется, что ты давно ждал этого. – Ждал, – я и не спорил. – Но не думал, что это произойдет так'. Да к тому же… – ты с интересом посмотрела на меня, опираясь на локте. – Я не думал, что ты проявишь инициативу. Ты ничего не ответила, только потупила шаловливый взгляд, и тут же снова воззрилась на меня. – Я просто хотела, чтоб тебе было приятно. Вряд ли ты окажешься против, – добавила Даяна, на тон понизив голос, и села в постели. Что ж, наши отношения продвинулись еще дальше, открыв одну из лазеек дозволенности. И понимание этого пылало в груди огромным огненным комком. Я не почувствовал стеснения, она, похоже, тоже не была особенно напряжена. Она строила планы на сегодняшний день, а когда закончила, я потянулся, и мягко поцеловал ее в губы. Я не знал, хочет ли она того же, что она подарила мне, но, судя по ее собранному виду, сейчас это было бы неуместно. Веселый собачий лай прорезал комнату. Сегодня мне предстояло объясняться с родителями. Нет, они знали, что Даяна – моя близкая подруга, но они не были посвящены в то, что она и моя девушка. До того, как Дая окончательно ни решится на серьезность наших отношений, я не хотел подставлять ее перед родителями, приписывая ей титул, который бы я хотел, чтоб она продолжала занимать. Я высказал соображения на тему некоторой навязчивости маминых звонков и суть этой навязчивости, и Даша отнеслась с пониманием на эту мою легкую этическую махинацию. Это утверждало бы, что она – со мной. К моему изумлению, она сама вызвалась прояснить этот момент перед моими родителями, и это свидание было согласовано заранее на субботний, трех часов пополудни, моцион. Выходило, что этим актом моего удовлетворения Дая еще раз подтвердила уверенность наших' намерений. Это обнадеживало. Пока Дая умывалась и выгуливала Макса, я сварганил завтрак, и соорудил в общих тенденциях примерный план вопросов и ответов. Я надеялся, что для меня не будет неожиданностей. Ты нарядилась несколько претенциозно, похожая и на панка, и на милую-девочку-со-двора. Потрепанная черная безрукавка, белая футболка, с рваным краем, штаны из джинсы, и россыпь всевозможных браслетов. Я в своей темно-синей рубашке выглядел попроще и поскромнее, но тоже обзавелся браслетами. Купили по дороге коробку любимых маминых конфет, бутылку трехзвездочного коньяка, и плитку черного шоколада для моей зазнобы, и отправились в гости. Родители уже были предупреждены, что я приду сегодня с дамой, но цели визита я не назвал. Семья и так должна была догадаться, что встреча будет носить исключительный характер, поскольку раньше такого никогда не происходило. Мы прошли в дом – я проигнорировал шепотки в спину сердобольных бабулек. Поднялись на четвертый этаж и вчетвером разместились в зале. Я чувствовал себя, как в вольере с дикими животными из прайда, а лицо Даи оставалось непроницаемым. – Мам, пап, знакомьтесь, это Даша. Тот самый друг, – сказал я, слыша свой голос будто со стороны. Мама сидела напротив Даи в кресле, и сверлила ее подозрительным взглядом, лицо папы, напротив, выражало искренний интерес. Так, наверное, смотрят «мыльные» сериалы, разгорячаясь продолжением, несмотря на то, что они бесхитростны и тупы. Уводя все взгляды на себя, я решил сказать прямо, сглаживая неловкость. – Мы доверяем друг другу, и любим друг друга. Хочу, чтоб вы это знали. Брезгливый интерес Лиды вполне ожидаемо сменился презрением – она явно считала, что некоторая Даша ее Ниночке не конкурент, и я пресёк в зачатке споры. – И если ты считаешь, что я передумаю или буду торговаться, – я просто развернусь, и уйду той же дорогой, – предупредил я достаточно строго. – Моё окончательное решение – разделить с этой девушкой жизнь, – как бы в доказательство достоверности я взял ладонь Даи в свои руки. – Если же ты – против, что же, это твоё мнение, и не мне с ним жить. Ты хоть, папа, меня понимаешь? Я заметил, что Дая слегка улыбнулась, и скромно, а на деле, довольно, опустила веки. Мама еще пыталась спорить, с каждым аргументом сдавая позиции, а папа по-мужски пожал мне руку, и сказал, что, конечно, понимает, и если так говорят мне и сердце, и мозги, он рад за нас – и живо полез за стеклянным сервизом в сервант, и за приготовлением закуски, отпраздновать такое дело. – Эх, если бы ты раньше предупредил, мы бы хоть стол накрыли, а так… – буркнул он, отмахиваясь. Я только разводил руками, и изъяснялся в духе, что не знал, как они' к этому отнесутся. На деле, конечно же, всему загвоздкой была мать. Уязвленная, она еще долго искала изъяны в моей благоверной, но существенных минусов ей быть со мной не обнаруживала. На столе выдыхался разлитый коньяк, и разговор всё тянулся. Наконец, я не выдержал, и потребовал прекратить это. Я уже хотел было нагрубить, но Даяна остановила меня, подняв руку. – Лидия Васильевна, Пётр Алексеевич. Я, правда, люблю вашего сына, и клятвенно обещаю стать ему достойной спутницей жизни – столько, сколько мы будем вместе, – в жизни нельзя ничего загадывать. Я попытаюсь сделать его счастливым. Если вы желаете того же – поддержи’те или не вмешивайтесь. Я знаю, я могу представить, как это, отпускать неизвестно к кому единственного сына… Нам хорошо быть вместе и, если вы верите в любовь, вы позволите нам это. Какова бы ни была я, и каким бы ни был он – мы друг друга устраиваем. Другие – нет. Я понимаю, что вы имели на его счет другие планы, – обращаясь уже к возможной будущей свекрови полуобходительно приказала Даша. – Но позвольте ему самому распоряжаться своей судьбой. Иначе Вы можете потерять его, – ее голос упал до полушепота, и в глазах блеснуло нечто вроде абсолютной уверенности. Наверное, в душе Дая уже праздновала победу. В лице мамы полыхнул гнев, а затем, очень быстро, смирение. Кажется, Даяне удалось до нее достучаться. Я удовлетворенно прикрыл глаза и, на пару с отцом, пригубив коньяка, закусил сыром. Кажется, и этот этап пройден. Далее речь велась в менее напряженном ключе, и мы задержались до вечера, оставшись на ужин. Пили, говорили друг о друге, политике, огороде – у отца была дача, – словом, всё протекало вполне мирно. Я видел в глазах матери обиду – ну, что, ее тоже можно было понять, - но это было то единственное, что я мог ей предложить. В конце концов, со временем всё должно улечься. Вечером мы вернулись домой. Мне было спокойно, хотя встреча и оставила после себя неприятный осадок. Любимая улыбнулась моим мыслям и, лёжа на моем бедре, продолжила смотреть сериал. Назавтра мы отправились на окраину Волгограда, туда, где проживал ее отец – матушки уже не было в живых. Посидели, помянули, скромно поговорили. Мне показалось, что я ему понравился, и позже Дая подтвердила это моё предположение. – Он может не сказать об этом сразу – должно прийти время для обстоятельного решения, – но было заметно, что он питает к тебе расположение. Всё хорошо, милый, не грузись, – и, поцеловав меня в щеку, отправилась в душ. А потом пришла полуобнаженной, и поцеловала меня так, что я не смог скрыть возбуждения. Я желал ее всецело; я хотел познать с ней и эту сторону чувства, и она позволила мне это. Мучительные долгие ласки, обоюдные и страстные, и повтор всех элементов прелюдии, с пиком соития. Я утонул в чувствах, и она ушла под воду со мной. В эту ночь мы видели похожие сны. 09.06.15