De profundis

Сейджиро сидел в углу своей кельи, запустив пальцы в светлые волосы, покачиваясь вперед-назад, как безумец. Решетки окна отбрасывали на сгорбленную фигуру тонкие тены, будто бы заключая его, путая в своем хитросплетении, не давая шевельнуться, выбраться. - Богиня... Мать-спасительница... Создательница всего сущего... Вразуми... - бормотал священник под нос, изредка судорожно, глубоко втягивая воздух, словно бы забывал, как дышать. Серо-голубые глаза, остекленевшие в ужасе, были уставлены в одну точку перед собой. - Что мне делать? Я... Прожил зря... - низковатый голос клирика надломился, он внезапно даже для самого себя громко, жалобно всхлипнул. Холодный камень высасывает жизнь, диктует свою волю, и уже сам не замечаешь, как слышишь только лишь отзвуки хора в коридоре, видишь только лишь блики свечей в витражах. Нет прежнего света в твоей душе, нет прежней радости от молитвы, все превращается в сухие ритуалы, в бесстрастные традиции. Но что несет Богиня в этот грешный мир, не свет ли и любовь, воплощения которых мужчина видел за решетчатым окном своей кельи буквально пару часов назад? Нет, не в стенах монастыря, а за ними. За все свои тридцать лет Сейджиро не знал ничего, кроме строчек священных книг, не ведал иной любви, кроме как любви к Богине, постоянно соблюдал пост, изнурял себя им, добивал. Послушник одного из монастырей с самым строгим уставом на самом краю Снежного хребта, клирик привык жить так, но... Сейчас все его мысли, весь его мир перевернулся в один момент. Сейджиро никогда не приходило в голову, что за глухими стенами есть жизнь, клирик существовал в своем жутковатом мирке строгих правил, полностью посвящая себя Богине, не замечая, как в действиях этих все больше механики. И вот этим вечером, оторвав взгляд от молитвенника, инквизитор мельком глянул в окно, чтобы строчки перестали рябить, чтобы в словах, наконец, появился смысл в его голове. Сейджиро сидел на коленях на своей постели, положив книжицу на каменный подоконник, чтобы падал лунный свет, поэтому дорога была ему хорошо видна. По пыльной тропе шли двое. Судя по всему, это были воин и волшебница. Да, за спиной паренька был огромный меч, а девушка несла в руках, словно какую безвредную, милую игрушку, тряпичную куклу с искаженной мордашкой. Молодой человек чуть ли не танцевал вокруг своей смущенно хихикающей визави, размахивая руками - рассказывал ей, наверное, что-то до безумия интересное. "По меньшей мере сразил дракона," - с беззлобной усмешкой подумал Сейджиро. Почему-то священник не мог отвести взгляда от юных влюбленных, не мог вернуться к молитве. Сердце тоскливо сжалось в груди. Волшебница рассмеялась словам мечника, тот же радостно вдруг подскочил, порывисто ее обнимая. Девушка оторопела, не успевая отреагировать, а воин воскликнул: - О небо, как же я счастлив! Спасибо Богине, что у меня есть ты! Спасибо, что она привела тебя ко мне! И было в его голосе что-то такое глубокое, искренне благодарное, почти что наивное, что Сейджиро покачнулся. Парочка чуть ли не светилась чем-то мягким, происходящим не из этого мира, посланным с гораздо большей высоты. Лунный свет серебряными нитями оплетал тонкий стан волшебницы... Как она была прекрасна! Сейджиро не мог подумать, что такой красотой Всевышняя наградила грешницу, колдунью, творящую за счет тканей мрака. Всегда им твердили, что мрак зло, всегда... Но не его ли прелестному отпрыску сейчас так искренне возносит хвалу воин? Не его ли так непомерно любит? Не был ли сам клирик очарован ей? Воин тем временем сволок со своих плеч куртку и заботливо укутал в нее спутницу, невинно, коротко поцеловав в щеку. Они пошли дальше, своей дорогой, а Сейджиро же так и остался наедине с собой. Большая часть того, чему его учили за глухими стенами монастыря - ложь? Зря потратил половину своей жизни, так и не узнав, что хорошо, что плохо? Мало того, что не сумел постичь ни йоты всемирной мудрости, но и запутался, заблудился еще сильнее в лабиринтах неведения. Инквизитор плакал, закрывая испуганно руками голову. Сейджиро пытался отгородиться от осознания правды, от лика истины, строго взирающей ему в лицо, но все было бесполезно. Душа разрывалась от боли, хотелось завыть, закричать, вырваться в коридоры, круша все на своем пути. Все, что вы тут говорите - ересь! Богиня не в слепом подчинении канонам, Богиня в осознании, ясном взгляде, искренности, любви! Рушьте стены, не бубните слова молитв, но радостно возносите хвалу, просите прощения, просите просветления вашим заблудшим душам! Сейджиро, яростно утерев лицо, вскочил с места и схватился за простенький жезл, который мирно пылился на стене с тех пор, как инквизитор перешел от тренировок к упорным молитвам, посвящению себя истине... Исковерканной истине. Клирик был настроен решительно, лицо исказил практически животный оскал, он был самим воплощением ярости. Бегите, спасайтесь, пока не поздно! Инквизитор почти побежал к дверям своей кельи, но остановился, только широко и порывисто их распахнув. Нет. Поддавшись бешенству, можно было совершить самую страшную ошибку в своей жизни, после которой ничего нельзя будет исправить, никто не поможет. Не просто тридцать лет канут в мутное течение грязной Леты, но и все то, что Сейджиро хорошего мог бы сделать в своей жизни не исполнится, печати греха будет не смыть. Разве сейчас ты не понял, что нужно искать светлое в неверных, а не слепо убивать, бездумно подчиняясь рулю правил? Живи так, как знаешь сам. Защищайся, если бьют тебя или твоих близких, не твори зло без причины. И люби, наконец, искренне люби! С сего момента должна была начаться новая жизнь, Сейджиро был готов ступить на дорогу правды, дорогу воли Богини, и, если не нести свет другим, то хотя бы сохранить его в себе. Инквизитор резко развернулся к окну и вытянул руку с жезлом. Из алого наболдашника, шипя и искрясь, вырвалась молния, охватывая прутья решетки. Стекло брызнуло осколками, металл затрещал, начиная трескаться, осыпаться прямо на глазах Сейджиро. Клирик вскочил на постель и со всей силы навалился плечом на решетки. Они поддались не сразу, только со второго удара. Где-то в коридоре явно слышались шаги: на шум сбегались потревоженные братья. Обратного пути не было, впрочем, желания передумать как такового тоже. Единственное, что успел схватить инквизитор, выпрыгивая из окна, это отцовские четки и маленький молитвенник, от чтения которого отвлекся меньше двух часов назад. Слезы больше не мешали видеть.