Девушка-флюгер, непрочитанное

Вопрос: О чём думает курица, когда убегает от петуха? Ответ: Не слишком ли быстро я бегу?

       Для меня, читатель, отдельное удовольствие наблюдать, как разжимается пружина сюжета после кульминации; обычно, это самая показательная часть истории, по которой отслеживается, как мастерство автора, так и его честность, а у Бронте развязка сюжета наполнена таким оголтелым лицемерием и враньём, со стороны главной героини, что эту убогую сагу о незапятнанной добродетели спасает лишь умение Шарлотты Бронте заговаривать читателю зубы. Что делает она весьма умело, а иной раз даже не церемонясь с читателем, просто ставя его перед фактом события, никак это событие не комментируя, мол, случилось и всё.       Вот мне, читатель, с точки зрения добродетели, вовсе не понятно, для чего мисс Эйр, после всех своих заверений, что хочет бежать и скрыться, как можно надёжней: «…больше всего я боюсь, что меня отыщут», — пишет письма миссис Фейрфакс, рассчитывая получить ответ. А потом капает слезами на учебник, когда не получает желаемого.        Сам гувернантка до посинения будет убеждать и читателя, и саму себя, что всего лишь хотела узнать кое-что о Рочестере, и прочее бла-бла-бла, да кто ж ей поверит? Потому что внимательному читателю хорошо известно, как легко Джен Эйр лжёт, как часто её слова расходятся с её поступками, как часто она чёрное выдаёт за белое и наоборот, особенно, когда дело касается её «хотелок». А «хотелки» в истории о похождениях гувернантки, в отличии от честности и добродетели, играют решающую роль. На что надеется мисс Эйр отправляя письмо в Торнфильд? На то, что об этом, так или иначе узнает Эдвард Рочестер.       Давай, читатель сравним две истории о том, как гувернантка отыскала своё Большое Личное Счастье: одну, которую нам Бронте рассказывает словами, и другую, ту, которая под этими словами скрывается, и проследим, для начала, как курица убегала от петуха, и как потом, с той же скоростью бежала за этим самым петухом обратно.       Поначалу, когда гувернантка, исключительно, дабы не предать нравственные начала, с воплем (немым):"Прощай навсегда!» бежит из Торнфильда полями, куда глаза глядят, залегает под корягу, и живёт свободной и честной жизнью сельской учительницы, с её нравственным началами, как будто бы всё в порядке. Сельская учительница, скромная и честная, рыдает, конечно, оплакивая свой потерянный Элизиум, и рухнувший кумир, но только ночами и только в подушку. Вреда от этого никакого, а наоборот, наблюдается одна сплошная польза, — чем больше женщина плачет, как известно, тем меньше она бегает по нужде.       Читатель в подобных начинаниях гувернантку по имени Джен поддерживает, одобряет целиком и полностью, полоща, при этом, враля и негодяя Эдварда Рочестера на все корки и весьма красноречиво: «Да пусть он к бесу идёт, этот Фейрфакс, со своей женой вместе! Козлина! На кой он ей сдался, честной-непорочной!» А гувернантка, напуская плотную дымовую завесу вторит: «Да, да! Бросил бы он меня через полгода, как всех своих баб. Лучше быть учительницей, свободной и честной». И вот, когда между массовым читателем и героиней устанавливается небывалое единство мнений, по поводу Фейрфакса Рочестера, что он, вместе с евойной женой — козел и прелюбодей, и гнать таких надо, читатель внезапно получает под дых, — гувернантка заявляет во всеуслышание, что ни на секунду этого козла-с-евойной-женой не забывала.       Читателю подобный расклад поначалу даже понятен, ибо сэй Рочестер принадлежал породе тех людей, кого сразу и не забудешь, даже если очень постараешься, и читатель даже сочувственно кивает головой, пока гувернантка не заявляет, абсолютно на голубом глазу, что написала поверенному Бриггсу по поводу того,не знает ли он чего об Эдварде Рочестере. И начинается веселье.       Читатель всерьёз недоумевает, как могла гувернантка которую этот самый Бриггс, своими цепкими лапками, вытащил за шкирку, выражаясь фигурально, из петли незаконного, позорного брака, не краснея, поднимать тему Эдварда Рочестера, вызнавая подробности у самого этого Бриггса? Мало наглоталась стыда в своё время? Очевидно, мало.       Как бы мне хотелось прочесть это её письмо, читатель, но чего нет, того нет. Впрочем, я не сомневаюсь, что основным мотивом построения данного послания был излюбленный тезис гувернантки, о том, как соблюсти невинность и приобрести капитал: «Это пишу не я, а мои руки». Бриггс ничего не знал, или, имея в голове мозги, а не гнилую солому, в отличии от гувернантки, не хотел ничего сообщать этой пустоглазой дурочке о чужом муже. Может, не хотел снова вытаскивать её из какой-нибудь грязной истории.        И как в воду глядел, потому что гувернантка, определённо имела намерение завершить начатое, и написала на этот раз уже миссис Фейрфакс. В Торнфильд. На тему: «Здравствуйте, с пионерским приветом, пишу вам не я, а мои руки, как там здоровье Эдварда с-евойной-женой? Очень волнуюсь, ответа жду по адресу… "        Миссис Фейрфакс, получи это письмо, наверняка бы подумала:" Вот бесстыжая баба. И такая настырная. Чего лезет со своей дурацкой заботой к женатому мужику? Наверное чего-то хочет, мало ей показалось в прошлый раз". И ответила бы вряд ли. Вот как это называется, читатель?       Это называется лицемерие в чистом виде, хотя Бронте называет всё это душевной тревогой и страстным желанием гувернантки, узнать что-нибудь о подлеце-Рочестере с евойной женой, но никак не объясняет, как же с этой женой быть. Куда её деть. Мысль о Берте приходит в голову гувернантке...за две мили до Торнфильда, и она немножко мечется по дороге, но всё-таки идёт дальше потаращиться на Торнфильд, в надежде, что кто-нибудь увидит её из-за занавески.       И Бронте вовсе не объясняет читателю, почему эта самая жена Эдварда Рочестера, которая год назад была непреодолимым препятствием, на пути отношений двух сердец, теперь перестала быть помехой. Просто у гувернантки случился приступ душевной тревоги — не поздновато ли, и страстное желание что-то разузнать. Примите, как данность, как бы говорит Бронте, здесь всё прилично и добродетельно, а между тем, гувернантке настолько приспичило увидеть Рочестера, что она даже бросает «маячок» — раскрывает своё местоположение. Для чего? Чтобы об этом узнал Рочестер -с-евойной-женой, для чего же ещё.        Курица, убежав от петуха, спустя год, вдруг поняла, что бежала слишком быстро, и убежала далеко, и что никто не торопится упасть ей в ноги, в воплем: «Наконец я нашел тебя, любимая!», - и увезти, закрыв полой плаща. Она стала соображать, как ей наладить «задний» ход, причём, просто и буднично, напрочь забив на всякие нравственные начала.       Не получив ответа на свои хотелки дважды, гувернантка делает то, что умеет делать лучше всего на свете — рыдать, всхлипывая, и пуская носом зелёные пузыри. Будучи не в силах себя, как обычно, сдержать.       Кузен, который имел на гувернантку свои виды, и который был курсе её отношений с Рочестером, прекрасно понимая причину этих рыданий, делает правильные выводы, и зовёт кузину за себя замуж, пока она не навострила лыжи, и не сбежала к своему женатику. Зря старался, как выяснилось.       Мисс Эйр предложение кузена использует, как очередное самооправдание, заявляя, что она, "перед отъездом из Англии навсегда", только одним глазиком посмотрит, и больше ничего, ни-ни, а если не выдержит и бросится к Эдварду Рочестеру, то это никому не принесёт вреда, а потом она развернётся, и поедет в Индию. С кузеном. И все эти измышлизмы, читатель, имеют одно название: "Детский лепет".       Кузен Риверс, конечно сволочь, кто бы спорил, и парочка увесистых рогов его бы только украсила, но Джен-то какова. Она убеждает читателя, на словах, что собирается в Индию, а сама, втихаря от потенциального мужа, за его спиной собирает чемодан, и катит в Торнфильд.       И какие удобные чудо-сёстры попались нашей сиротке, читатель - не любопытные ни разу. Вернись гувернантка из Торнфильда несолоно хлебавши, она, я уверена, со спокойной совестью вышла бы за кузена, и никто ничего бы не узнал, если бы сестрички, конечно, не проболтались.        А если бы сестрички проболтались ненароком, то будущая миссис Риверс сделала бы большие глаза, и призвала бы в свидетели своей невиновности Небо. А если бы и это не помогло, то будущая миссис Риверс вывернулась бы стократ испытанным способом, сказав: "Это не я, а мои руки собирали чемодан, а ноги сами несли меня в направлении Торнфильда".       Да, мягко Бронте стелет своей любимице, мягко до неприличия. Вот мисс Эйр, появляется, с исключительно благородными и добродетельными намерениями в краю, где в колонке сплетен её неудачная свадьба - хит сезона, и будет оставаться таковым ещё лет десять, если не двадцать, а тут глядь-ка! У сэра Рочестера жена померла. Случайно. И очень вовремя. И сам он перевоспитался. Ну, в общем сплошной детский лепет...ой, счастье же, конечно. Небывалое семейное счастье.       Шарлотта Патрикевна Бронте, в своих потугах сделать нормальных, и не очень, людей счастливыми, вопреки их природе и наклонностям, весьма напоминает дикаря-самолётопоклонника, из Меланезии, который наблюдая, как волшебная серебряная птица, которую хитрые белые люди приманили в своё святилище, спускается с неба, и приносит им много полезных и нужных вещей, начинает лепить свой "аэродром", из говна и палок, механически повторяя действия белых людей, и ожидая, что на него вот-вот сядет волшебная птица Предков.       Мадам Бронте, правда, пошла в своих изысканиях гораздо дальше наивного дикаря: что-то, несомненно приземлилось на её аэродром из говна и палок, а она, подпустив густого словесного тумана, уверяет читателя, что это и есть та самая Любовь, и та самая птица Счастья.