Лучший поэт

- Да как ты не понимаешь, Олег?! - Владимир в недоумении смотрит на собеседника. - Ему нет равных! Уже давно пора спать, но они с Далем засиделись. Сегодня никакого алкоголя: перед Высоцким и его гостем чашки с крепким чаем. Летняя ночь душна, окна в гостиной раскрыты, откуда-то со двора доносятся голоса какой-то весёлой компании. - Тебе кажется, Володя, - улыбается Олег, отрезая себе кусок торта "Прага", купленного заботливым хозяином. - Это всё стереотип. Если бы не Достоевский с его возвеличиванием, никто бы не считал Пушкина "Солнцем русской поэзии"... - Это не Достоевский так его назвал, - возражает Высоцкий. - По-моему, это в день гибели Пушкина так написали... Люди поняли, кого они потеряли, вот и всё. - Но "рекламу" ему сделали уже позже, - не унимается Олег. - Создали идол, понимаешь? Вот у тебя там на столе его маска, будто святыня хранится... А зачем? Не так уж он и уникален... - Ну а кто с ним сравнится?! - скептически кривит рот Владимир. - Лермонтов! - убеждённо отвечает Даль и, заметив недоверие в глазах собеседника, продолжает. - Послушай! В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сияньи голубом... Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? жалею ли о чём? - И заметь, "спит земля в сияньи голубом", - продолжает Олег. - Как это он угадал... - Угу, гусар-космонавт, - Высоцкий отпивает чай. - А теперь послушай. На холмах Грузии лежит ночная мгла; Шумит Арагва предо мною. Мне грустно и легко; печаль моя светла; Печаль моя полна тобою... - ... Как это гениально, - Владимир мечтательно щурится. - А твой так сможет? - Сможет! - Вызов принят. Даль возмущённо встаёт из-за стола. - Сейчас, Володя! Олег задумчиво, но быстро проходится по комнате. Потом залезает на стул, стоящий рядом с письменным столом Высоцкого. - Внимай! Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших... - Как мрачно! - Высоцкий встаёт из-за стола и становится перед Далем. - А вот теперь ты внимай! Простишь ли мне ревнивые мечты, Моей любви безумное волненье? Ты мне верна: зачем же любишь ты Всегда пугать мое воображенье? - Да замолчи ты! - Олег начинает злится. Он нагибается и хватает со стола маску. - Слушай! Я не хочу, чтоб свет узнал Мою таинственную повесть; Как я любил, за что страдал, Тому судья лишь бог да совесть!.. - Да положи ты её! - Высоцкий с негодованием смотрит на Даля. - Всё равно о любви Лермонтов так как Пушкин не писал! - Писал! Измученный тоскою и недугом И угасая в полном цвете лет, Проститься я с тобой желал как с другом, Но хладен был прощальный твой привет; Но ты не веришь мне, ты притворилась, Что в шутку приняла слова мои; Моим слезам смеяться ты решилась, Чтоб с сожаленьем не явить любви; Скажи мне, для чего такое мщенье? Олег, рост которого не позволяет ему выпрямится на стуле, пытается встать удобнее, чтобы дочитать, но оступается и падает. Высоцкий еле успевает поймать его. Он держит Даля на руках и сам дочитывает стихотворение: Я виноват, другую мог хвалить, Но разве я не требовал прощенья У ног твоих но разве я любить Тебя переставал, когда толпою Безумцев молодых окружена, Горда одной своею красотою, Ты привлекала взоры их одна? Я издали смотрел, почти желая, Чтоб для других очей твой блеск исчез; Ты для меня была, как счастье рая Для демона, изгнанника небес. - Цел? - не отпуская Олега, Владимир насмешливо смотрит на него. - Да, - краснеет Даль. - Прости, я чуть её не разбил... Но согласись, он не хуже твоего. - Соглашусь, - Высоцкий ставит Олега на ноги, берёт из его рук маску и возвращает её на стол. - Ты прав, Олег. Просто он другой. Каждый поэт сказал нам что-то новое - и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин... Внезапно во дворе начинает звучать музыка, видимо, кто-то включил магнитофон. Хриплый голос поёт: Я поля влюбленным постелю Пусть поют во сне и наяву!.. Я дышу, и значит - я люблю! Я люблю, и значит - я живу!.. Высоцкий с Далем переглядываются и улыбаются друг другу. - Спой мне, а? - как всегда с замиранием просит Олег. Высоцкий кивает и через пару минут, довольный Даль, сидя на диване, внимает стихам своего поэта: Пусть черемухи сохнут бельем на ветру, Пусть дождем опадают сирени, Все равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. Владимир поёт тихо, стараясь не слишком тревожить окружающих. Но окружающие уже потревожены. В дверях появляется сонный Владислав Дворжецкий. Он был приглашён в гости вместе с Далем и также оставлен радушным хозяином на ночь. Владислав видел наверно уже десятый сон, но возня в гостиной его разбудила. - А мне вот ещё Тютчев нравится, - зевая произносит Дворжецкий, закутываясь в одеяло. - Вот послушайте, ребята. О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Но заметив, что "ребята" его не слышат, Владислав возвращается в выделенную ему комнату. В темноте Дворжецкий ложится на кровать. - А вообще мне нравится Гоголь, - будто продолжая разговор, задумчиво говорит он, смотря в потолок. - Вот это: Подымите мне веки... Как поэзия, честное слово! Владислав переворачивается на бок, засыпая. Ему снится, как он играет Вия. The End.