Долгая дорога домой

Воздух вокруг кипел, гудел туго натянутой струной, тетивой, воздух горел от запаха крови и гари, от криков и звона клинков; невыносимой болью было пропитано все вокруг, боль была нестерпима настолько, что было уже все равно, кто стоит за спиной – друг или враг. Серебряные волосы были орошены кровью, доспех – покрыт грязью и царапинами, на серебристом металле клинков зияли зазубрины. Инстинктивно отшатнувшись от орочьей лапы, тянувшейся к его лицу, он вскрикнул, но вместо крика из опаленного сухим пыльным воздухом горла вылетел мучительный хрип. В вязкой полумгле где-то над ним плясали тени, какой-то долгий вибрирующий звук резал слух и, казалось, пронизывал и опоясывал голову; тело не слушалось, словно налитое свинцом. С трудом он поднял руку, которая показалась невероятно тяжелой. К длинным, нежным и холеным пальцам прикоснулись ласковые руки, теплые и живые. Вскинутые льдисто-голубые глаза встретились с зелеными, сияющими улыбкой. Он улыбнулся в ответ, с усилием растянув тонкие побелевшие губы, в уголках которых притаилась усталость. Она провела ладонью по высокому лбу, разглаживая тревожную морщинку между бровей, затем погладила мужа по голове, запустив пальчики в шелк его волос, выпутывая из прядей белые лепестки. Яблони в их садах цвели безудержно, отчаянно, словно захлебываясь весной, утопая в солнечном свете и ласке ветра, обнимая безоблачное пронзительно-синее небо вязью ветвей. – Эллериан, – прошептал он одними губами, протянув ладонь к её лицу. Она, рассмеявшись, спряталась за ствол могучего дерева, и, как невесомое видение, исчезла в лабиринте яблоневого сада. За спиной звонким колокольчиком рассыпался детский смех, вдруг соскользнув в плач легко, как платок с плеча. Повернувшись, он увидел сына, плачущего на коленях перед мертвой птицей. Касаясь невзрачных серых перышек, он перевел полные слез глаза на отца, и снова зашелся плачем, прижав сжатую в кулак ладонь ко рту. Поток воды обрушился на него сверху, пригнув к земле, подломив слабые колени; оглушенный и ослепленный, он не мог вздохнуть, и в груди начало жечь от нехватки воздуха. Смытый приливной волной, мир перестал существовать. Следующая волна подхватила его тело, как куклу, и понесла на хребте подальше от берега, соленая вода вливалась в уши и рот. Неловко пытаясь вынырнуть, он загребал руками, но своевольное течение было сильнее. Он провалился в благословенное беспамятство, и слабый свет лучины, тонкий пляшущий отблеск огня освещал его разгладившееся спокойное лицо. Измотанная заботами сестра, склонившись над ним, осторожно коснулась его лба смоченным в компрессе бинтом, стирая с измученного чела пот и гарь. Левая половина лица была полностью скрыта повязкой, и из-под наложенных бинтов к виску и шее тянулись потеки крови, потемневшей от грязи. Уложив на постель соскользнувшую безвольную руку, сестра отошла от него. Оставалось надеяться, что король достаточно силен, чтобы подступающий кризис и болевой шок не сломили его. Желтый колючий степной песок хлестнул, словно плетью, по лицу. Во рту было сухо, легкие едва не заходились кашлем от пыли и сухости горячего воздуха. Казалось, все вокруг было раскаленным; казалось, вокруг пляшет огонь, лижет белую кожу алыми языками, обжигая лицо и опаляя волосы. Безжалостное пламя обнимало его с ног до головы, и кожа потихоньку отслаивалась черными хлопьями пепла, поднимаясь в нестерпимо яркое небо. На крик не было сил, тело казалось чужим и неповоротливым, и ужасная пытка все продолжалась и продолжалась, превращаясь в бесконечность. Вдруг мучительный жар вокруг исчез, сменившись мягкостью остывающего пепла, обнимающего уставшее тело со всех сторон. Боль, как ленивый отлив, медленно отступала, давая небольшую передышку перед тем, как вернуться. Налетевший ветер коснулся левой щеки, и он вздрогнул всем телом от вспышки боли и застонал. На веках закрытых глаз скользили причудливые тени, но он не открывал глаз. Каким-то шестым чувством он осознал, что она пришла к нему. Свет иначе ложился на лицо, воздух не так царапал горло, а прилив все не наступал, словно испугавшись её чуть слышного дыхания. Она улыбнулась – он знал это, он знал, как она улыбается и чувствовал это даже с закрытыми глазами. Она протянула руку и убрала налипшую на покрытый холодным потом лоб прядь – и внутри стало легко. Так легко, как бывает, когда случается неизбежное или счастливое, когда тревога рассеивается, как утренний туман, как дым на ветру. Она тряхнула волосами, вздохнула и покачала головой. А затем запела. Слушая тонкую нить её голоса, он уже не мог заблудиться или потеряться. Она была похожа на луч солнца, на предчувствие, на путеводную звезду, сотканная из ласки и предрассветных видений. Он открыл глаза и увидел над собой мириады звезд в иссиня-черных небесах. Она сидела подле него и, чуть склонив голову к плечу, смотрела на него. Золотые волнистые волосы лились водопадом, скатываясь в ложбинку между бедер, тонкий изгиб шеи и хрупкость ключиц светились в звездном мерцании. Её лицо было печально, но все так же прекрасно. Он знал это лицо до последней черточки, до последнего движения губ и бровей. – Валар знают, как ты далеко, аран. Но ещё не время. С неба, вспыхнув, покатилась звезда, похожая на сверкнувшую слезу, и в этот же миг густую тишину прорезал крик ястреба – и мир, сбросив бремя молчания, вздохнул с облегчением, словно беда миновала. Золотоволосая звездоокая Эллериан, склонившись над своим королем, коснулась нежными губами его щеки справа и растворилась, как мираж, укрыв его серебристой дымкой от первых набегающих волн горячей безумной боли, уняв тянущее чувство пустоты в ноющей груди. От земли потянуло холодом, и он почувствовал, что дрожит. Небо, такое же звездное и чистое, стало вдруг неприветливым и далеким, и где-то зашумело море. Едва заметно под ногами загудела земля, отзываясь на далекий грохот, который катился лавиной прямо на сероволосого короля. Как свинцовые предгрозовые тучи, обнявшие горизонт, они с исступлённым бешеным ревом бежали, гремя черными грязными доспехами, тряся тяжелыми ятаганами, одной большой стаей, похожие на диких зверей. Он был не один – за спиной сомкнули ряды воины в золотых доспехах. Сердце билось в груди, замирая от страха, хотелось спрятаться за крепкими плечами мечников, встать во вторую линию – но король не имеет права, король не может бояться за свою жизнь, когда его королева, как обычный воин, стоит в строю за его спиной. И взошло солнце. Омерзительные оскаленные пасти были совсем близко. С тихим шелестом он обнажил клинки, и на чистой стали блеснул солнечный луч. Ему больше не страшно. Хлопнула дверь и эхом в пустом коридоре отозвался быстрый твердый шаг. Король поднял голову и успел увидеть, как в приоткрытой двери кабинета появляется хмурый начальник стражи. – Аран, – коротко кивнул он, на что король жестом подозвал его. – Юго-восток, – ответил он на незаданный вопрос. – Двое погибли, четверо ранены, один совсем плох. Всех привезли. Паучья кладка такая большая, что мы не смогли найти край. – Двенадцатая за последний год, – медленно сказал помрачневший король. – Самая крупная, – подтвердил воин. Внезапно из-под ног, испуганно крича, прыснули во все стороны птицы, хлопанье крыльев и тревожный грай всколыхнул утихшую, было, тревогу в груди. Маленькая серая птичка ударила его крылом по лицу, и снова перед глазами на миг встала белая пелена. Он отшатнулся, закрыв лицо руками. Тихий молчаливый слуга разгладил складки на его новом камзоле, в последний раз провел гребнем по серебристым волосам и выпроводил хозяина за дверь. Молодого принца ждали в трапезной его отец и гости. Неподвижно замершие стражи у дверей были похожи на статуи, за дверями раздавались тихие голоса и переливы арфы. Волнение шевельнулось в груди, и дыхание стало чаще – вот-вот отец представит ему невесту. Он сказал, Эллериан прекрасна, как песня. Толкнув тяжелые створки, он шагнул в залу; зашуршали наряды и платья, и лишь немногие из тех, кто присутствовал, остались сидеть. Это был отец, Орофер, с такими же серебристыми волосами, как у сына, и холодными серыми глазами, Гил-Галад, его друг, темноволосый эльда с пронзительным суровым взглядом и бровями вразлет, золотоволосый незнакомый синда и двое незнакомых эльфов, похожих друг на друга как брат и сестра. – Подойди, сын мой, – изрек в наступившем молчании отец, и сын подчинился. – Эльдар! Сегодня мы собрались, чтобы чествовать помолвку моего наследника Трандуила Ороферона с прекрасной девой Эллериан, дочерью Амдира. Двери распахнулись, и в трапезную вошла процессия из семи эльфов. Четверо незнакомых воинов церемонно поклонились и разошлись в стороны, и он увидел юную эльфийку в длинном белом платье, с белыми лилиями, вплетенными в золотой каскад волос, с тончайшей работы подвеской на шее, в которой в прозрачном камне играли блики звездного света. Потрясенный её красотой, он сделал шаг к ней и опустился на колено, едва слышно вздохнув. А Эллериан, подняв на него взгляд серьезных зеленых глаз, вдруг улыбнулась, и ему показалось, что в мире нет ничего прекраснее её улыбки. Трандуил не видел ничего и никого, кроме неё одной. А его отец, наблюдая за сыном, сдержанно улыбнулся и отвел глаза. После того ужина, когда гостья удалилась в свои покои, а все остальные разошлись, принц пришел к опочивальне отца и, постучав, услышал приглашение войти. Отец был в одной рубахе и домашних брюках, удивительно живой и близкий с заплетенными в косу волосами. – Да, сын мой, о чем ты хотел поговорить? – Отец, – промолвил тот чуть охрипшим от волнения голосом, – ты был не прав. Она прекраснее всего на свете. Орофер улыбнулся и, шагнув к сыну, заключил его в объятия. – Ты мой единственный сын, и я хочу, чтобы ты был счастлив. К тому же Эрин Гален нужна хорошая королева. Горький дым заполнил комнату, и все вокруг исчезло в сизой мгле. Запахло гарью и смертью, болью, руку обожгло от плеча до запястья, и он почувствовал, как сбегают по коже теплые струйки крови. Повернув голову, он почувствовал боль, когда повязка на лице сместилась, и шероховатая поверхность оцарапала свежую рану. Было светло. Над ним мелькали зеленые тени и солнечные блики. Рядом раздавались голоса, но, как ни прислушивался, он ничего не мог услышать, словно они говорили на незнакомом языке. Над ним появилось лицо. Разлепив склеившиеся губы, он открыл рот, чтобы что-то сказать, но понял, что говорить нечего. На губах вдруг появилась прохладная влага – сестра смочила бинт в воде, чтобы напоить его. Маленький глоток воды обжег сухое горло, но дышать стало чуть легче. – Ещё, – одними губами прошептал он и ощутил невероятную усталость. Казалось, боль наполняет его до краев, как кувшин, и плещется внутри, перекатываясь по стенкам от каждого неосторожного движения. Ещё один глоток – и он понял, что умирает от жажды. Девушка с прохладными заботливыми руками положила на лоб холодный компресс, и от этой небольшой тяжести боль словно отступила на шаг. Её стало меньше в этом кувшине. Кто-то над ухом играл в ладошки. Легкие хлопки раздавались справа, и кто-то сдерживал смех. Особенно громкий хлопок – и один из голосов тихонько шикнул: тише. Он лежал в своей постели, в королевской опочивальне, а рядом, поверх одеяла, сидели Эллериан и верткая светловолосая головная боль, которая никогда не хотела засыпать самостоятельно. Они играли в ладошки, и, похоже, Эллериан поддавалась сыну, а тот даже не замечал. На лице Трандуила появилась улыбка. Они даже не заметили, что разбудили отца, и все так же, хихикая и заговорщицки перемигиваясь, увлеченно играли, стараясь прихлопнуть противника. Леголас ещё плохо разговаривал, но игру понял очень быстро. Его светлые волосы доставали почти до плеч, а по-детски пухлая мордашка постоянно была чем-то перепачкана. Ему ужасно нравилось исследовать все темные углы и самые пыльные закутки. Даже целая армия нянек во главе с матерью не могли отмыть его. – Он все ещё очень плох, – прямо над головой произнес незнакомый женский голос. Солнечная спальня потемнела и пропала из виду. – Бредит и очень слаб. – Мы не можем остановиться, нужно вернуть его в Эрин Гален. – Второй голос показался смутно знаком. На запястье, затянутом в плотную кожаную перчатку, сидел ястреб, строго глядя на хозяина колючими глазами. Он открыл клюв и вместо крика Трандуил услышал скрипучий голос: – Привет, дориатское чучело. Король вздрогнул и недоуменно нахмурился. Ястреб тут же перебил его, не дав вставить и слова: – Я знавал ещё твоего папашу. Ты похож на него как две капли воды. Все вы, холеные синдар, одинаково выглядите, что мужики, что бабы, тьфу! Разозленный эльф схватил ястреба за глотку, а потом, крепко держа одной рукой, другой взял его за основания крыльев. – И кто же ты, позволь узнать? – едко прошипел Лихолесский король. – Кто, кто, – каркающим голосом передразнил ястреб. – Лысый Илуватар, черти тебя побери. – Заткни клюв, идиотская птица, – в ярости Трандуил вышвырнул его прямо за окно, тут же пожалев. Теперь птица была свободна, и, поймав в крылья ветер, неслась прямо в небо. – Даже пить не просит. Он весь горит. – Снова тот же женский голос. Вдруг в памяти всплывает прикосновение прохладных ладоней и чье-то лицо. Сестра. Это она укрывает его лоб холодным компрессом и капает на обожженные пересохшие губы воду. – Дома нам помогут. Нужно ехать. – Подождем час. Далеко не уедем за это время, а он отдохнет. – Нужно спешить… – Он не доживет! – в голосе прорезалась отчаянная сталь. – Если ты погонишь обоз вперед, он не доживет даже до Лесной реки, а в Амон Ланк ты привезешь больше трупов, чем планируешь! Дай мне час, только один час. Невидимый собеседник недовольно выдохнул, поджав губы, и, звякнув доспехом, удалился. Сестра устало вздохнула и тихо обратилась к королю, думая, что тот её не слышит. – Хорошо же тебя потрепали там, в битве. Чертовы драконы, чертовы войны, чертовы идиоты, которым не сидится дома. Она снова вздохнула и зашелестела юбками, когда отошла от ложа больного. Вернувшись, она напоила его водой и отерла пот с лица и шеи. – А ведь кому-то ещё объясняться с тобой насчет твоей ненаглядной. Хотя чего уж греха таить, виноват ты сам. Нет бы запереть её во дворце. Простила бы. А теперь… Трандуил, слышавший каждое слово словно сквозь сон, беспокойно вздрогнул и задышал чаще, пытаясь вымолвить хоть слово, спросить её, что произошло. Но голос подвел короля, и сестра решила, что он хочет ещё воды. Слабость, сковывающая тело, давила на плечи, мешая дышать. Ему казалось, что время тянется невыносимо, каждый вдох растягивался в бесконечный поток. Мир вокруг был зыбок и нереален, и король чувствовал, что эта зыбкость поглощает все реальное, что оставалось. Прошлое и настоящее сошлись в единый момент, разговаривая чужими и знакомыми голосами, вспыхивая, как нервное пламя костра, освещая то, что было. Сквозь дрожащее марево беспамятства он почти наяву видел отца, который сидел у его постели. Трандуил мог бы поклясться, что ни с кем не спутает знакомые серебристые пряди волос и изящные руки. Он слышал смех сына, который слушал материны сказки перед сном, слышал, как он спрашивает у мамы: «Он же вернется, правда?..». «Конечно, вернусь, сынок,» - но губы не слушались, разбитое, измученное болью и ранами тело боролось за жизнь из последних сил. Эллериан была всегда с ним. Не отходила ни на шаг, и король, слушая шелест её платья, её тихий голос, цеплялся за них как за ниточку, что ведет к дому. Когда от жара его бросало в дрожь, она была рядом. Что-то говорила ему, рассказывала, спрашивала – он не слышал и не понимал ни единого слова, но знакомый голос придавал ему сил. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он был здоров. Ему виделись битвы, смерти и пожары, виделись знакомые переходы дворца и родные лица, приветственные взмахи ветвей миндального дерева и шепот реки. Проваливаясь в глубокий беспокойный сон, он был уверен, что держит руку своей звездоокой и золотоволосой Эллериан, что прекраснее всего на свете. Лихорадка лишь глубже вонзала кривые рысьи когти в Лесного короля. В золотых доспехах эльфийских воинов играло солнце, и, орошая кровью бесплодные земли Дагорлада, воины гибли без крика, падая под взмахами черных ятаганов. Отец был в бешенстве, и каждый отданный им приказ, каждое слово были резкими и хлесткими. Не дожидаясь приказа сверху, Орофер повел нандор в бой. Низко опустив меч и пригнувшись к гриве коня, вслед за яростным королем Зеленолесья рванулся Амдир, Глядящий вверх с надеждой. Короли-друзья, короли из Дориата, светловолосые, холодные и надменные синдар с одинаково теплыми и неожиданно живыми улыбками. Так похожие друг на друга, они были разными по характеру, но судьба уготовила им одну участь на двоих. Трандуил вновь смотрел, задыхаясь, застывшим стеклянным от ужаса взглядом на тело отца. Он едва узнавал его – не по лицу, лицо было слишком обезображено и словно принадлежало кому-то другому – по очертаниям тела, по серебристому блеску намокших от болотной воды волос, по массивному перстню на левой руке. Подле него лежал и Амдир, золотоволосый и такой безмятежный, что казалось, что он просто спит. Его доспехи были искорежены чудовищной силой, прочный металл был разорван, как льняная ткань, и на краях запеклась кровь. И вдруг, подняв голову, он увидел нетвердо стоящую на ногах Эллериан, снимающую золотой шлем с головы. Она не отрывала глаз от тела отца, точно так же, как только что – принц Лихолесья. Их глаза встретились, и, словно порывом ветра, их бросило друг к другу в объятия. Двое осиротевших детей, двое вечных синдар с одним горем на двоих и одним счастьем. Его тряхнуло так, что от боли перед зажмуренными веками вспыхнуло белое пламя. На здоровом плече сжалась знакомая рука отца, а затем исчезла, оставив в одиночестве. Он стоял перед огромной шипастой мордой Змея Севера. На черной чешуе блестело солнце, а в желтых глазах владыка Лихолесья видел собственное отражение. Собственные помятые доспехи, спутавшиеся запыленные волосы, даже то, как неловко он стоял на подвернутой правой ноге, сжимая кулаки от боли. Он ошибся, упал с коня и теперь смотрит прямо в глаза дракону, которому ничего не стоит сейчас испепелить его огнем или растерзать зубами и когтями. Змей ждет. Они оба ждут. Трандуил с каким-то отстраненным спокойствием подумал, что это конец. Вспомнил отца, друзей, офицеров и незнакомых воинов, всех, кого когда-либо терял, всех, кто уходил на Запад. Зверь ждал, и в его горле рокотало пламя. – Это просто чудо, что ты остался жив, аран, – мягко сказала Эллериан, вновь меняя компресс. Трандуил нашел в себе силы поднять руку и прошептать: – Не уходи. Возьми мою руку. Она посмотрела на него долгим и печальным взглядом, но все-таки взяла его ладонь в свои. Её руки показались незнакомыми, но король не обратил внимания. Все вокруг плыло и качалось, словно палуба корабля, и в неверном свете лучины он с трудом видел её лицо. – Я здесь, аран. Спи спокойно. Увидев, как его лицо разгладилось, она коснулась губами его ладони и положила её на постель, когда он уснул. Кризис миновал, и измученная сестра, укрыв чистой простыней спящего владыку, сама отправилась спать впервые за пять дней, прошедшие с момента ранения. Иногда она урывала пару часов для сна, но этого было мало даже для эльфийки. На следующее утро король пришел в себя. Он был очень слаб и с трудом моргал, привыкая к солнечному свету. Трандуил больше не бредил и узнал в темноволосом суровом нандо офицера, принявшего на себя командование в отсутствие владыки. К нему пришли ещё пара воинов, но силы его оставили и он снова уснул, убаюканный мерной поступью коня, запряженного в повозку. Ему снился дворец, затянутый паутиной, мрачный и темный, словно все солнце высосали жадные потомки Унголиант. Где-то эхо разносило по пустым коридорам шипение и хищное щелканье жвал, напоминая, что здесь больше не безопасно. Сердце опалила тревога, и он рванулся бежать. Он боялся не за себя. Леголас остался здесь, он ещё слишком мал, он ещё ребенок. Распахнув двери трапезной, он увидел сидящего за столом Леголаса, а вокруг него, собираясь полукругом за спиной мальчика, медленно подползали пауки. Он только схватил воздуха в легкие, чтобы крикнуть, предостеречь, как черные лапы схватили его и унесли, и мальчик с пустыми безразличными глазами исчез в мельтешении черных спин. Его отец рванулся за ним, с пустыми руками, безоружный, чтобы погибнуть вместе с наследником. Трандуил проснулся с криком и сел на постели. Голова закружилась от слабости, и боль захлестнула сознание. В чувство его привела прохладная ладонь на правом плече. – Аран, все хорошо. Это был всего лишь сон. – Воды, – прохрипел он. Мгновение спустя его губ коснулась глиняная кружка с холодной ключевой водой. Всего пара глотков – и сестра отняла кружку и присела рядом на постель. – Где мы? – У Лесной реки. Завтра будем во дворце. – Что со мной? – Трандуил с трудом облизал пересохшие губы и тяжело вздохнул. Он все ещё не решался открыть глаза, боялся, что голова снова закружится. Маленькие, но сильные ладони эльфийки поддерживали его в сидячем положении. – Ушибы и ссадины, вывихнута лодыжка и левое плечо, и большой ожог на левой руке и левой половине лица, – медленно и твердо сказала девушка, глядя ему в лицо. – И сотрясение мозга, довольно легкое, но попотеть пришлось. – Где Эллериан? – спросил он тихо, стараясь не шевелиться, чтобы не будить боль, спящую внутри, как лесной хищник. – В третьем обозе. Трандуил почувствовал, как внутри что-то оборвалось. В третьем обозе всегда возили мертвецов, погибших в бою и раненых, которым уже не выжить. Звездоокая Эллериан, бесстрашная королева-мать и королева-воительница путешествует домой, завернутая в мешковину. – Я хочу её увидеть. – Пока нельзя. Ещё несколько дней, и… – Я хочу её увидеть, – тихо, но твердо сказал король. – Позови Алагоса. Пусть приведет пару воинов. Девушка хотела возразить, но встретив суровый серый взгляд Трандуила, сдалась. Воины оказались невысокими и темноволосыми. Они бережно поддержали ослабевшего короля и довели до крытых экипажей третьего обоза. Начальник обоза, увидев Трандуила, не сразу признал в нем короля, однако приказ, отданный слабым, но твердым голосом, заставил его подчиниться. Отвернув край полотнища, Трандуил увидел знакомое до последней черточки лицо. Золотые волосы запачканы грязью и кровью, на лице – выражение удивления и светлой радости. От вида перебитой ключицы и запекшейся крови на белой коже жены его замутило. Не в силах смотреть больше, Трандуил набросил ткань обратно, мягко укрыв мертвый лик, и оперся на воинов. Те было повели его в начало колонны, но он жестом остановил их. Голова кружилась так, что король с трудом держался на ногах, казалось, земля уходит из-под ног. Он опустился на колени, уперся руками в землю, но это не помогло. Подбежавшая сестра поддержала его, когда раненого скрутила судорога. Желудок и так был пуст, за пять дней беспамятства его только поили водой. От слабости дрожали руки и ноги, горели ожоги, и от нахлынувшей боли он потерял сознание, провалившись во тьму. Она снова была рядом, держала его за руку. Отгоняла тревожные сновидения, поила водой, убаюкивала долгими рассказами. Эллериан не умирала. Она всегда была рядом. Отчего же было так больно смотреть на её вечный прекрасный лик? Отчего же он был таким нереальным, призрачным, словно засмотревшаяся в прозрачную воду ручья ива уронила в воду свой лист, и водное зеркало исказило отражение. Королю слышались звон мечей, шорох подолов пышных нарядов, голоса знакомых и незнакомых людей, эльфов, гномов. В этом гомоне было дыхание родного Эрин Гален, и звук певучего языка синдар. Шум накатывал и исчезал, похожий на неутомимые волны океана, и каждый раз он подбирался все ближе и ближе, окатывая холодными брызгами лицо и руки, лизал ноги, доходил до щиколотки, до колена, пока одной ледяной волной не накрыл с головой, выбивая воздух из легких. Эллериан была рядом. Сплетя пальцы, руки, души, глаза, они прорастали друг в друга, как деревья, сливались, как две реки – в один полноводный поток. Вместе они покидали дом – вместе им должно было и вернуться. – Мы почти дома, – тихо проговорила она, и сияние её зеленых глаз вдруг стало таким далеким и печальным, что сердце кольнула тревога. Аран протянул ладонь, чтобы погладить её по щеке, но она растворилась в воздухе, пахнущем цветами миндаля. Трандуил открыл глаза и не сразу разглядел высокие резные своды собственных покоев в Амон Ланк. Голова была удивительно свежей, тело немного гудело от боли и разбитости, но король чувствовал, что идет на поправку. Волшебство Леса вливалось в него с воздухом, с солнечным светом, с шелестом ветвей в распахнутых окнах. Сев на кровати, он опустил ноги на пол. Полированный камень приятно холодил ступни, солнце косыми лучами лукаво заглядывало в спальню Лесного короля. За дверью Владыка увидел спящего воина. Покачав головой, он, опираясь рукой о стену, осторожно пошел прочь, в зал, где должны были положить его королеву, готовящуюся к долгому путешествию к Валар. Встретившаяся по пути Куиланиэ, дочь советника, церемонно поклонилась и с невыразимой тревогой в глазах предложила свою помощь. Король покачал головой, но девушка не ушла, тенью следуя за ним по гулким и пустым коридорам дворца. Высокие створки ворот медленно, словно нехотя, открылись перед ним, и Трандуил шагнул внутрь, с тяжело бьющимся сердцем приближаясь к золотоволосой и звездоокой жене, прекраснейшей из всех живых и мертвых королев. Длинное богато украшенное платье из светло-голубой парчи волнами спадало на пол, в волнистых волосах молчаливо и холодно поблескивали бриллианты и изумруды в серебряной диадеме. Казалось, она просто спит, и легкая улыбка застыла на бессмертном лице. Неловко опустившись на одно колено перед её телом, Лесной король прижался губами к холодной, как лед, знакомой до боли руке и позволил своему горю выплеснуться наружу. Девушка, стоявшая в дверях зала, беззвучно ахнула, когда на ладони Трандуила засветилась и расцвела сияющая лилия. Цветок был соткан из солнечных лучей и лунного блеска, которые затем превратились в безупречное серебро. Аран непослушными слабыми пальцами вложил чудесную лилию в ладони Эллериан, затем, склонившись над телом возлюбленной, поцеловал светло улыбающиеся мертвые губы и с трудом отошел назад. Словно сквозь слезы, невидящим блестящим льдисто-голубым взором Владыка скользнул по лицу эльфийки и вышел из зала, высоко подняв голову и выпрямившись, как подобает королю. Церемония прощания прошла через два дня. Овдовевший аран первым возложил к ногам своей королевы последний дар, а затем, вернувшись к своему месту, с тихой грустью и смирением смотрел на жену, не видя ничего вокруг. В битве он потерял один глаз, много крови и ту единственную, что заменяла ему весь мир, ту, без которой, как он думал, не сможет дышать. Что ж… она была с ним до самого конца, провожая супруга до самых границ дворца, она подарила ему тысячу лет счастливых и ясных дней. Она подарила ему свет и любовь, подарила сына – принца и наследника. Она смотрела на него зелеными глазами с лица Леголаса, и никогда ещё ему не было так мучительно трудно смотреть на сына. Мальчик не плакал. Как все дети, он не понимал ещё природы смерти, а как бессмертное существо, был ещё слишком юн, чтобы чувствовать течение времени и тяжесть памяти, не дающей забыть. Видя горечь и печаль в лицах эльфов и в их молчании, вглядываясь в печать скорби на изуродованном лице отца, он недоуменно оглядывался и пытался понять, почему нанэт* не смеется и почему, вернувшись, адар** не пришел к нему потрепать по голове теплой рукой. Когда пламя взвилось до синеющих сумеречных небес, осветив серьезные лица и блестящие глаза эльфов, Трандуил с тоской шагнул вперед, вглядываясь в алые языки пламени, словно хотел вернуть Эллериан, или уйти вместе с ней в Чертоги Валар. В густой вечерней тишине под треск огня и гул блуждающих в воздухе светлячков безмолвные фигуры начали расходиться, пока перед угасающим погребальным костром не остался одинокий король, потерявший вместе с любимой весь мир и половину сердца.