Свидетелем был Берлин.

Молитва на губах моих, как жар, сгорает. Молитва... Твое имя повторю я снова. Небо знает, как и я, Сколько раз произнесла ее я, Небо знает ведь, как и я, Только это одно имя для меня — молитва... Мария Шерифович

22 марта 1945 года        «Быть может, он уже дома, в СССР? Может, он уже находится в кругу своей семьи? Или он еще добирается до границы окольными путями и, думая о том, что скоро он увидит самых дорогих ему людей, испытывает то самое волнение, которое, наверное, хотел бы испытать каждый человек, любящий свою страну, но вынужденный долгое время жить вдалеке от родного дома? А что если он до сих пор в Берне? Что если связник прикажет ему продолжить работу здесь? Что будет, если он вернётся сюда, в Берлин? И кем же, все-таки, был тот человек, с которым он разговаривал вечером, когда я приехала к нему за подписью? Макс тогда был очень вымотан и взволнован. Что если тот человек что-то знает о принадлежности его к Советской разведке? А если Шелленбергу уже доложили о его истинной роли в переговорах с Даллесом... Нет. Если бы кто-то что-то сказал Вальтеру, то он был бы другим. Думаю, я бы сразу почувствовала это. Да даже если Шелленберг не будет знать о том, кто такой штандартенфюрер Штирлиц на самом деле, Максу нельзя возвращаться. Я видела сегодня Вольфа, белого, как полотно, заходившего в кабинет шефа. Его, вероятно, отозвали из Швейцарии, а, значит, переговоры Гиммлера сорваны или будут сорваны в ближайшее время. О роли пастора, а, следовательно, и Штирлица в этом Вальтер узнает со дня на день. И мала вероятность того, что Вальтер не прикажет убрать его после этого. Он не любитель двойных агентов у себя под боком, будь то агент СССР или Бормана. Он ведь так надеялся на эти переговоры.        Хотя, с другой стороны, Штирлиц Шелленбергу может понадобиться для дальнейших комбинаций, затравка для которых заложена уже сейчас. Ему некем будет заменить Макса. Скоро счет пойдет не на дни, на часы, и даже Вальтер может поступиться своей принципиальностью», - думала Клара, сидя у себя в кабинете.        Прошла почти неделя с того момента, как фон Штирлиц уехал в Берн. С того момента, как он отдал ей свое прощальное письмо, она потеряла сколько-нибудь спокойный сон. Клара была уверена, что если начальство не запретит ему вернуться, то он вернётся обязательно. Макс не мог оставить работу не завершенной и... не мог бросить ее. По этой причине частой мыслью в её голове было: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы наше начальство запретило ему ехать в Берлин».        Ей нужна была лошадиная доза снотворного, чтобы окунуться в черную вязкую жижу сна и не проснуться посреди ночи в холодном поту от жуткого кошмара, в котором слышался яростный крик Шелленберга, зловещий смех Мюллера и чей-то протяжный хриплый стон. У неё явно сдавали нервы. Клара стала бояться каждого стука в дверь, каждого вызова её к Шелленбергу, пусть он и вызывал её лишь для того, чтобы выпить кружечку кофе или решить вопрос, не касающийся никаким образом переговоров.       Её радовало только одно: кажется, никто не замечал этого состояния. Дома девушка пыталась играть лёгкую усталость, мягко улыбаясь Вальтеру. На Принц-Альбрехтштрассе она старалась полностью отдаваться работе, по возможности не выходя из кабинета.        Сегодняшний рабочий день подходил к концу. Надев пиджак и плащ, Клара вышла из своего кабинета, предварительно осмотрев, не оставила ли она чего-то на столе. Закрыв дверь, девушка направилась вниз, к выходу из здания. На улице она, не спеша, прошлась до автомобиля, вдыхая свежий воздух.       «Весна. Наконец-то в Берлине запахло весной. Наконец-то чувствуется этот чуть влажный ветер, ощущается запах почек на деревьях, откуда уже начинают вылезать листья. Этот аромат новой жизни даже приглушает, но никак не перекрывает здешний постоянный затхлый запах пепела, запах смерти и опустошения. Но Германия, все же, жива. И в Берлине еще остались птицы... Так здорово слышать их чириканье, пусть и несмелое», - думала Клара, усаживаясь в машину. Через некоторое время она была уже на пороге особняка. Скинув пальто, Фюрстенберг прошла в свою комнату, с облегчением сняла душивший её галстук, повесила на плечики пиджак, устало потёрла виски, прикрыв при этом глаза.        Ей срочно нужно было чем-то занять свои мысли, пока голова не забилась бессмысленными переживаниями и страхами. Но она никак не могла придумать себе занятие, которое заглушило бы тревогу за Штирлица, лишавшую ее способности мыслить хоть немного конструктивно. Наконец, что-то щёлкнуло в её разуме, и она резким движением развернулась и направилась к двери.        «Мне нужен чай. И мне нужна хорошая книга, после которой можно хорошенечко поразмышлять. Любая работа с документами сейчас сделает меня нервной и дерганной. В библиотеке у Вальтера очень много книг. Может, найду что-то по душе», - размышляла она, спускаясь по лестнице.        Оказавшись внизу, она прошла направо и зажгла свет в библиотеке. Это была просторная комната со множеством стеллажей. Судя по всему, книги эти передавались из поколения в поколение, скапливаясь и делая библиотеку Шелленбергов все внушительнее. Однажды Клара была здесь лет пять назад. С того момента тут всё изменилось. Книг стало больше, запахи старой пыли и бумаги перемешивались с ароматом новой типографской краски. Она заботливо провела ладонью по корешкам, проходя вдоль стеллажей и читая названия. Её взгляд зацепился за одну серую книгу, которую Фюрстенберг тут же достала.       «Эрих Мария Ремарк, надо же. Автор, чьи произведения были сожжены и запрещены в Германии. Уничтожены и втоптаны в грязь, чтобы люди не думали сами, чтобы они верили только тому, что говорят в газетах и по радио, чтобы с радостным возбуждением впитывали и провозглашали идеи Гитлера и его соратников. Странно, что эта книга оказалась в библиотеке Вальтера», - думала Клара, когда услышала, как хлопнула входная дверь.        Она ловко поставила книгу на место и незаметно прошмыгнула на кухню, где поставила чайник на плиту. Через мгновение в комнате появился хозяин дома. Обернувшись, девушка увидела, как бледен начальник. Он показался ей совершенно чужим в этой чёрной форме с генеральскими погонами. Молча, Вальтер прошёл к шкафу, достал бутылку, налил себе полный бокал виски и залпом осушил его. По спине Клары прошлись тревожные мурашки, когда он, усевшись за стол, хотел было налить себе вторую порцию.       «Он почти никогда не пьёт. Это редкий случай. И его форма… он надевает её, только если направляется к начальству. Видимо, он узнал о провале переговоров», - подумала Фюрстенберг. - Так дело не пойдёт, - отнимая у Шелленберга бутылку и стакан, сказала Клара. – Рассказывай, что случилось. - Переговоры с Даллесом. Они сорваны. - Но...как? – сыграла ужас и непонимание Клара. - Как? – он гневно посмотрел на спину девушки, убирающей спиртное на место. Она отчетливо почувствовала этот взгляд. – Это надо спрашивать не у меня, а у Штирлица. Получит пулю, как только вернется, перебежчик чертов! Мне-то уж он явно больше выгоден мёртвым, чем живым. - Вальтер! – девушка резко обернулась к мужчине, стакан вылетел из её ослабевшей руки. – Ты себя слышишь? Ты понимаешь, как это бесчеловечно и подло?       Клара присела на корточки, чтобы собрать осколки. По правде говоря, она просто не хотела встречаться взглядом с Шелленбергом. Ей и самой было понятно, что называя Вальтера подлым и бесчеловечным, никакого результата кроме его усмешки она не получит. После этих жестоких слов о человеке, которого, единственного, пожалуй, из отдела, Шелленберг мог бы назвать своим другом, она не хотела даже приближаться к нему, но он сам подошел ближе, чтобы помочь ей собрать битое стекло. - Конечно, ты можешь убрать Штирлица, даже можешь, наверное, заставить его спустить курок самостоятельно, но в таком случае ты потеряешь очень ценную фигуру в намеченных планах, - Фюрстенберг пыталась говорить уверено, без нервозности и страха, который её сейчас одолевал. – Есть много вариантов выхода из этой ситуации, если их поискать. Ты знаешь Штирлица лучше любого другого своего сотрудника, вы вместе с 33-его, и я не могу поверить, что он предал тебя, лично тебя, Вальтер, понимаешь? Он мог пойти против вашей интриги в Швейцарии, но это не значит, что его непременно надо устранять. Я уверена, что он все сможет объяснить тебе, когда вернется. А перед Гиммлером ты можешь свалить провал операции на кого-нибудь другого. Не спеши, Вальтер, прошу тебя. И учти, что убирать Штирлица тебе придется через мой труп. Их взгляды скрестились. В кухне повисла звенящая пауза. - Ты так резко восстала против того, что я хочу убить Штирлица, - тихо произнёс Шелленберг, сплетая пальцы в замок и поднимая на Клару вкрадчивый кошачий взгляд. – Ведь это не первая лишняя фигура в игре за время нашей совестной работы. Так почему? - Потому что он ценный работник… - Клара, - сразу же оборвал ее шеф. – Если бы ты так заступалась за всех ценных работников, то я бы не спрашивал. Скажи мне главную причину. - Ой, - слетело с губ девушки, когда неосторожным движением она порезала указательный палец осколком. - Ну, надо же быть осторожней, девочка моя, - заботливо произнёс шеф. Вся его злость и настороженность куда-то пропали. В глазах не осталось этого ужасного блеска, а голос как будто смягчился. Обрабатывая ранку на пальце Клары, он стал очень сосредоточенным, но в то же время в его лице промелькнуло беспокойство, какое проскакивает только при заботе о близком человеке. Вальтер сам собрал оставшиеся части разбитого бокала, выбросил их и, налив себе и ей по кружке чая, сказал уже спокойно, но все еще холодно: - Так ты не ответила на мой вопрос. - Штирлиц мой близкий друг. Он тот человек, которому я могу рассказать свою самую заветную тайну. Он понимает меня без всяческих слов, просто по взгляду. Штирлицу я могу доверить свою жизнь, я могла бы сама умереть за него. Но всё, что я к нему испытываю, – это искренняя, тёплая и незаменимая дружба. Я не представляю свою жизнь без него. Наверное, меня просто не станет, если не будет его. - Ты его любишь? – спросил тихим голосом Вальтер, внимательно рассматривая чай у себя в чашке. При этом вопросе у него, кажется, сердце оборвалось и полетело вниз. Потому что он совершенно перестал чувствовать свое тело и оттого не слышал и лихорадочного, в галоп скачущего сердцебиения. - Да, - ответила, не раздумывая, Клара. - Но эта любовь другая. Она сильно отличается от моей любви к тебе. - Чем же? – поднял брови Шелленберг. - Тем, что мне не хочется целовать его и говорить о том, как я его люблю. Мне не хочется просыпаться рядом с ним и засыпать в одной постели. Я не схожу с ума от запаха его парфюма, и у меня не идут мурашки по коже от его прикосновений, а внутри не парят бабочки при одном осознании, что он рядом. И я была бы рада, если бы у него появилась женщина, достойная его. Я могу продолжать этот список долго, но, мне кажется, что это будет пустая трата времени, - тихо сказала девушка и с кажущимся спокойствием подняла глаза на шефа. - Да, ты права, - несильно сжав её руку, лежащую на столе, ответил он. - Пора идти спать, - произнесла Фюрстенберг, осторожно высвобождая ладонь. – И я хочу побыть сегодня ночью одна. Прости. - Я тебе неприятен? - Нет, - помотала головой Клара, подумав при этом, не лжет ли она себе. – Мне просто не хочется никого видеть. Мне хочется побыть наедине с собой. - Ну, хорошо, - резко опрокидывая в себя остатки чая, ответил мужчина. Было видно, что последние слова ему больно отдались где-то внутри. – Спокойной ночи. - Спокойной ночи, - произнесла Фюрстенберг и, встав из-за стола, ушла в свою комнату.       Только там она смогла позволить себе стереть с лица приветливое и спокойное выражение и, сильно обхватив себя руками, упасть на кровать, не в силах бороться с беззвучными всхлипываниями. Ее трясло в беспокойстве за Штирлица, который теперь уж, наверняка, пропал, если решит вернуться. За Вальтера, который иногда мог быть так жесток. За свою любовь, которую подвергли сомнению и разбору.