***
Тэён было семь, когда её мама подвела к ней маленького мальчика и сказала, что это Чонин, ему пять лет и он очень стеснительный. Он был сыном новой маминой подружки. Правда, когда мальчик вырос, он, кажется, никогда и слыхом не слыхивал про стеснительность. Ещё недавно, кажется, маленький Чонин шёл за ручку со своей любимой нуной – он слишком взрослый, чтобы в семь лет идти с мамой – и радовался, что он, как и Ённи-нуна, уже достаточно большой и может ходить в школу, а совсем скоро, кажется, заработает много-много денежек (как папа) и купит нуне самое-самое красивое колечко, а потом нуна будет ему самой верной жыной и будет ждать его с работы. Чонин вырос, но о колечке, кажется, забыл. Забыл Чонин, кажется, и о том, что нуна некогда была для него любимой. Целыми днями взрослый ребёнок пропадает где-то. Он, кажется, бывает везде, кроме их общей квартиры. Приходит домой только тогда, когда Луна давно господствует на небе. Нуна не спит, смотрит в противоположную от двери стену. Большой мальчик тихо проходит в комнату, садится на кровать и глядит в противоположную сторону. Они оба всё знают и молчат. Это началось, кажется, чуть позже, чем целую вечность назад, когда Чонин понял, что любимая нуна всегда будет рядом. Что бы ни случилось. Всегда. Зачем беречь и тратить себя на то, что у тебя было, есть и будет, кажется, ещё много вечностей вдобавок к этой?.. Он не знал точного ответа. Единственное, в чём Чонин был уверен – он будет у любимой нуны на целых десять тысяч вечностей дольше. … Тэён сейчас двадцать три, её мама больше не водит к ней мальчиков и откровенно жалеет, что занималась этим шестнадцать лет назад.***
Он должен появиться, ведь этот вечер устроили его родители и именно они пригласили их сюда. Их обоих. Девушка бродит взглядом по огромному, наполненному людьми, кажется, до отказа, роскошному залу: всматривается в лица, вглядывается в жесты - всё не его, чужое. Её маленького взрослого, кажется, тут нет. Приходится через силу бороться с болью, убивать в зародыше единственный видимый показатель отчаяния. Приходится так привычно неискренне улыбаться, говорить, что да, Чонин здесь, он просто отошёл и скоро вернётся. Приходится заверять себя, что просто у него дела, поэтому он не смог прийти. Неожиданно тонкую талию девушки, покрытую итальянским чёрным панбархатом*, обвивают сильные мужские руки. Тэён смотрит вниз – чёрная английская шерсть, пара белоснежных полосок манжет из Королевского Оксфорда**, бронзовая кожа, которая не скрывает тёмные мини-реки вен, узловатые пальцы левой и правой руки переплетённые между собой… В воздухе вокруг витает запах бергамота и мирты с нотками лесного ореха, шоколада и жаренного кофе. Тэён ненавидит кофе, но любит сладкое, а потому и терпит новый парфюм взрослого ребёнка. Терпение, кажется, всё, что у неё есть. - Я пришёл, нуна, - тихий бархатный шёпот в маленькое аккуратное ушко. Она через дрожь сглатывает противный вязкий ком и смаргивает лишнюю влагу, что удаётся совершенно мастерски. Но мурашки… их, кажется, не скрыть. – Прости. Она знает, что последнее не относится ни к сегодняшнему вечеру, ни ко дню в целом. Они оба это знают. - Прости, ладно? – еле слышно следует за поцелуем-касанием в чувствительную шею. Он, кажется, всегда делает так, когда появляется из неоткуда. Каждый раз обнимает её вот так – крепко – и нежно шепчет слова извинения. Каждый раз заставляет ждать, а затем – трепетать. - Всё хорошо, - каждый раз невпопад, с трудом перебарывая дрожь. Каждый раз одно и то же, будто на постоянном repeat’е, только вот фон и звуковое сопровождение всегда разные. Каждый. Чёртов. Раз. Она – уже не “кажется” – точно знает, что – уже не “каждый раз” – всегда будет ждать тихого, еле слышного прости-поцелуя-касания. Он так же точно знает, что любимая нуна его обязательно дождётся.