Летнее

В первый день лета во всем Нью-Йорке холодно и ветрено. Уорнер на ходу завязывает шелковый галстук и трижды проклинает светофор, который приветливо начинает гореть своим красным глазом, стоит им только подъехать к пешеходному переходу. Каждая секунда тянется медленно и долго, похожая на карамель, которую он так ненавидит. Вереница людей идет, будто нарочно прогулочным шагом. Гребанным пешеходам плевать, что сейчас решается его жизнь. И она отчего-то начала зависеть от дурацких светофоров. А потом он замечает среди толпы девочку-весну. Одетую в платье персикового цвета и с венком бежевых роз в волосах. Волосы у нее длинные, чуть завитые на кончиках и подпрыгивают каждый раз, когда она делает шаг. Толпа не хочет ее поглотить, она ее из себя бессовестно выдавливает. И финальным штрихом тому становится какой-то придурок, который толкает ее локтем. Она падет прямо на желтый капот, пряча лицо за волной темно-русых волос. И почему-то Уорнер осознает себя, только когда выходит из такси. Даже не так. Он осознает себя только после вопроса: - Вы в порядке? Красный начинает мигать, сменяясь желтым. Он чувствует, как водители вокруг нервничают, а его таксист уже готов сам выходить и разбираться с тем, что же случилось. Она выпрямляется, все еще держа его за руку, и таки поднимает на него глаза. В тот момент Уорнер может поклясться, что если у слова «нежность» есть человеческий эквивалент, то он стоит перед ним. Она пахнет сиренью «Омниа Кристалин», а не приевшимся «Шанель № 5». А в ее глазах можно утонуть, умерев при этом самым счастливым человеком в мире. И ему отчего-то сразу вспоминается Фицджеральд и «Вино из одуванчиков» Брэдбери. - Да, спасибо… спасибо, - он перестает смотреть на нее, потому что ее это смущает и ему становится от этого неловко. Он еще никогда не вгонял людей в краску просто стоя рядом. - Мистер, мы должны ехать. Он хочет огрызнуться и послать таксиста на все четыре стороны, а заодно и аэропорт «Кеннеди», и стажировку в Лондоне. И весь мир к черту. Весь, кроме нее. Девушка же намеревается от него сбежать, правда, далеко уйти ей не удается. Уорнер благодарит себя за быструю реакцию и таки успевает ее схватить до того, как персикового цвета платье соприкоснулось бы с асфальтом или чертов придурок на «Лэндровере» ее переехал. - Вам больно? Она упрямо мотает головой и пытается вырваться, все это под аккомпанемент из криков и раздраженных громкий гудков – светофор теперь мигает зеленым и движение возобновляется. Как же вовремя. - Теперь-то Вы точно от меня не денетесь. Пойдемте, отвезем Вас в больницу. - Простите, но я… - Идемте. Если я простою здесь еще несколько минут, то опоздаю в аэропорт, а Пресвитерианская больница, как раз по пути. Ей совершенно незачем знать, что он как можно быстрее сдаст билет сегодня же, да и больница в противоположном направлении от нужного ему аэропорта. - Обопритесь об меня. Руки у нее тонкие, худые настолько, что он чувствует пальцами лучевые кости. Девочка-весна с первой стадией анорексии. - Спасибо, правда, но… - Никаких «но», у меня есть там знакомые, и мне нужно удостовериться, что с Вами все нормально. Это всего лишь быстрый осмотр у врача. Видимо «мне нужно» ее пугает, но теперь уже поздно. Они едут по 57-ой и до ближайшего светофора и перехода не близко. У нее глаза прямо в цвет Нью-Йоркскому небу: серо-голубые, под пушистыми угольно-черными ресницами. Она неловко сидит на самом краешке сидения, сжавшаяся, будто пружина и пальцами одно теребит маленькие карманные часики. У нее на внутренней стороне ладони татуировка в виде парящей ласточки, маленькая родинка на шее и тонкая полоска шрама на правой ноге. Кожа у нее такая тонкая, что через нее можно проследить сетку вен. Как жаль, что только глазами, а не пальцами. Он впитывает ее в себя, запоминает все, что только может, правда на жесты она так непозволительно скупа, что Уорнеру хочется завыть. В больнице его дедушка говорит, что это всего лишь небольшое растяжение и через пару дней она будет в порядке. А Уорнер наконец-то узнает ее имя. Джульетта. Как у Шекспира. У гребанного Шекспира. - Ты из Италии? - Нет, выросла здесь, итальянка я только на четверть. По линии прабабушки. Они сидят в кафетерии, что рядом с больницей. Самолет из «Кеннеди» вылетел в «Хитроу» два часа назад. Билеты благополучно сожжены, а его нёбо обжигает излишне горячий эспрессо-корретто, над ухом жужжит официантка, а Джульетта увлечена брошюрой «Остинского» приюта для животных, который открывается завтра в десять. Все началось с «Фаренгейтов» Брэдбери и «Собора» Гюго, а неШекспировкая Джульетта, оказалось, обладала потрясающей способностью цитировать по памяти, из-за чего спор о книгах растянулся на час. У нее с собой всегда томик «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и она не любит Чака Паланика, которого Уорнер просто обожает. Джульетта собирается в этом году поступать в Колумбийский, а в августе должна ехать в Лондон на конкурс. Уорнер думает, что до августа еще два месяца. Их может хватить. Им хватит. Он бессовестно врет Джульетте о том, что никуда не спешит и что сейчас он совершенно свободен, пока отключает телефон, чтобы не слышать нотаций рассерженного до чертиков отца, который наверняка узнал, что его сын не сел в самолет. Его девочка-нежность решает пустить все на самотек и таки соглашается на предложение посидеть в кафе. А потом не противится, когда он навязывает свою компанию, чтобы проводить ее домой. Розы и магнолии в ее волосах все так же свежи, когда они прогулочным шагом идут по тротуару болтая на сто и одну тему. Джульетта стопроцентно хорошая девочка с большими планами на будущее и с отсутствием плохих привычек. - Мы еще увидимся? На пороге ее дома пусто. Уорнер бросает окурок в близ стоящий бак. - Я не уверенна в этом. Но, большое спасибо за такой чудесный день. Она еще не знает, но в том, что они встретятся снова и очень даже скоро на сто процентов уверен он. Джульетта не выбросила брошюру, значит, завтра будет в питомнике. И если ему надо будет купить дворнягу, чтобы еще раз с ней увидится, он так и сделает. Прощание выходит чуть неловким, но относительно теплым. С этим быстрым прикосновением ее губ к его гладкой щеке. Девочка-весна позволяет ему утонуть в запахе сирени, на какие-то пять секунд. Но уже сейчас они окупают собой будущую боль от ударов отца и обиду от горьких слов. Внутренние демоны сидят на поводке, ждут момента, когда она уйдет, чтобы снова можно было нападать и мучить. Век бы тебя не отпускать... - Всего хорошего, Уорнер. Эти слова разрывают его мир на «до» и «после». - До скорой встречи.