Абсолютная квинтэссенция.

      На стенах домов, на тротуарах, на крышах извиваются, корчатся в агонии тени, теряя образ предмета, их отбросившего, кружась в бесконечных вихрях и неизвестных никому траекториях, взвиваются бешеным роем вверх, в ночное небо, подхваченные красноватым, напоённым ядовитым безумием ветром, застилая всю бесконечную Вселенную перед глазами и даже серп Луны, до последнего, кажется, мерцающий, пытающийся проникнуть светом сквозь эту завесу…       Солнце крепко зажмуривает глаза и тихо смеётся – тихо и жутковато, пытаясь не слышать себя. Это просто очередная вспышка безумия, очередной всплеск, вихрь, волна, цунами. Луна всё так же сияет над городом, над ночью, над самим небом, кажется, а застывший взгляд её устремлён куда-то в пустоту, в ей одной видимые миры и пространства. Если прислушаться, то можно уловить звук крупных капель, тяжёлыми тёмными лепестками падающих в никуда – это из Луны выливается почти что чёрной кровью это жуткое небо, впитавшее хаос и бесконечность, небо, которое наполняет ночное светило безумием - ночь за ночью, и от Луны, наверное, осталась одна оболочка – внутри блуждают отмеченные трёхглазым знаком ураганы. Их можно увидеть, если заглянуть в зрачки желтоватого полумесяца, светящегося отражённым светом, собранным со всего мира и пропущенным через безумную призму, – правда, мало кому захочется заглядывать туда. Ночь выбирается из Луны тяжёлыми каплями, которые уносит ветер. Этот ветер помнит всё, что видел и что собрал, в нём хранятся и дремлют все те кошмары, вихри и моря, которые промелькнули когда-то в разрывающемся сознании неотступной ночной спутницы Города Смерти – именно поэтому Солнце всеми своими лучами ловит порывы этого ветра, обрывки лунного безумия, и смеётся, смеётся над собой и своей ничтожностью, над звёздами, чей свет отражает Луна по ночам, не осознающими этого счастья, этого совершенства. Новые вспышки, протуберанцы, костры безумия взвиваются в сознании Солнца, и ему кажется, что теперь оно отражает этот свет, исходящий от Луны, свет чёрной крови, свет затянутого красными облаками неба и искажённых чёрной остановившейся пустотой глаз.       Всполохи слепо тянутся вверх, к какому-то недостижимому идеалу, к сущности и квинтэссенции, и, очнувшись, Солнце понимает, что Луна и есть эта абсолютная сущность, поглотившая безумие и ставшая его апофеозом, высшим накалом, необозримым созданием, не отражающим, но создающим. А потом светило снова захлёстывает волна отравленного воздуха, собственного отравленного сознания, оно чувствует, как безудержная кровь чернеет внутри и охватывает его девятым валом – и вдруг осознаёт, что даже Луна не может быть пределом в своём вечном, застывшем одиночестве, во вселенских вихрях, потоках и накалах. Солнце, всегда противопоставляемое ей, начинает поддаваться безумию, которое Луна сделала своей сущностью, но безумию своему собственному, в котором когда-то достигнет собственного совершенства. Смутно и подсознательно Солнце понимает, что это неправильно и невозможно, но неудержимая сила влечёт его к Луне – всё больше и больше, словно хаотичные порывы мечущегося, рвущегося ветра помогают этому сближению. В мелькающих перед глазами образах и силуэтах Солнце видит, что весь мир погибнет, всё погибнет навсегда, они погибнут – но они должны воссоединиться. Это будет мгновение идеальной и абсолютной квинтэссенции.