История одного режиссера.

Прерывистое дыхание стало тише, Джеффри с явной неохотой оторвался от губ Эллен, взял ее за руку и повел к воротам. - Эй, куда вы? – хрипло крикнул Оливер.- Не уходите, вечеринка только началась! - Сейчас мы идем... делать целую кучу детей... – полупьяным голосом отозвался Джеффри, - ... а завтра мы отправимся выбирать платья для подружек невесты... У тебя какой размер? Обнимающая его Элен расхохоталась, и махнула Оливеру рукой. - Не уходите! – обиделся Оливер. – Не оставляйте меня здесь одного, вы, ублюдки! Только не сегодня! Его призывы, однако, никто не слушал. Эллен запрыгнула Джеффри на спину, и он свернул со своей ношей за угол, даже не обернувшись на очередной выкрик своего друга. - Джеффри! Не оставляй меня! Я не могу вернуться на вечеринку, мне там никто не нравится... Их шаги стихли и переулок в одно мгновение сделался безлюдным и неуютным. «Засранцы...», - беззлобно констатировал Оливер. Он все еще сжимал в руке недопитую бутылочку виски, и теперь ничего уже не оставалось, как довершить начатое. На душе было мерзко. Примерно так же мерзко, как в желудке, где смешались две пинты пива, пять стаканов виски, немного шампанского, бессчетное количество коктейлей и какой-то салат, при воспоминании о котором Оливеру захотелось перегнуться через ограду и навсегда от него избавиться. Чего он сделать не смог, потому что уже лежал на перевернутом ящике. Но зато они на славу отметили премьеру «Гамлета» - счастье, ради которого стоило жить, работать, терпеть поражения, отчаиваться, выносить закидоны Эллен и гонять Джеффри по сцене до тех пор, пока терпеливый и упорный в работе актер не начинал посылать своего режиссера куда подальше такими выражениями, которые потом входили в театральный фольклор. И вот сегодня сбылась его мечта, и это было только начало их общего успеха, и две его гордости, Джеффри и Эллен, ликовали вместе с ним, а он был беспредельно, впервые в своей жизни, по-настоящему счастлив, но вот они ушли, и радость сразу сделалась бесцветной, как потертая стенка в этом полутемном переулке. Впрочем, Оливер в тот момент не мыслил сравнениями, его просто придавило ощущение одиночества и ненужности. Эти двое ушли, чтобы насладиться друг другом, и им не было никакого дела до того, что главный вечер в своей жизни Оливер мечтал провести вместе с ними. Потому что больше не с кем. Так уж сложилось у него, что тут поделаешь? Бутылка звякнула об асфальт. Жидкость из неплотно закрытого горлышка потекла под ящик. Это было несправедливо и обидно. Это было три года назад. *** Дорогая Эллен, Я знаю, что меня считают старомодным из-за моей привычки носить подтяжки вместо ремня, но написать обычное письмо для меня предпочтительнее, чем использовать эти компьютеры или телефоны, особенно, когда ты находишься в Торонто, а я – в Нью-Бербидже. Решай сама, старомоден я или нет. Сейчас я немного жалею, что не поехал вместе с вами – у нас перерыв между сезонами, здание ремонтируют, и мне совершенно нечем заняться. Не удивлюсь, если к концу недели я прогоню из своего кабинета маляров и сам возьмусь все перекрашивать. Ты до сих пор не ответила, как прошло ваше выступление на Страдфордском фестивале. У нас здесь показывали парочку сюжетов, но совсем коротких, ничего конкретного. Сама понимаешь, я рассчитываю на большее, и единственная присланная тобой открытка с видом Большого Зала – это не совсем то, что я ожидал. Если угодно, да – это намек. Через две недели я встречаюсь с Эйвери, чтобы обсудить расписание спектаклей на следующий сезон. Он сетует на то, что в Нью-Бербидже давно не ставили хорошего «Гамлета». Он даже предложил мне открыть новый сезон «Гамлетом»... А я не знаю что ему ответить. Знаю только, что не могу взяться за это. Пока не могу... За эти три года я видел с десяток Гамлетов – откровенно бездарных, так себе, хороших, замечательных и великолепных. Точнее, я смотрел на многих, а видел одного. Как объяснить Эйвери, что я больше не смогу воплотить эту историю на сцене? Наверное, проблема в моей амбициозности – я не могу допустить сделать что-либо хуже того, что я уже сделал. Как ни старайся – выйдет лишь жалкая пародия на то, что нам когда-то удалось достичь. Потому что нет другого Джеффри, а без него я «Гамлета» уже не представляю. Так не должно быть, но я ничего не могу с этим поделать. Я постоянно сравниваю других с этим эталоном. Гамлет - уникальный персонаж, каждый видит и ощущает его по-своему. Раньше и я так мог... Иногда я ненавижу Джеффри за то, что он открыл мне тайну безумного датчанина, за то, что своей игрой навязал мне именно этот единственный образ. А ведь начинал я тоже с «Гамлета». Вот так сразу – только пришел на место помощника режиссера в одном из эдмонтонских театров, а сам режиссер недавно вернулся из путешествия по Африке, где умудрился подхватить какую-то непонятную заразу. Ему пришлось надолго лечь в больницу,и постановкой занялся я. Там я впервые узнал, что значит смотреть на актера во время спектакля и полностью растворяться в его образе. В ее образе... Одно дело репетиции, но, когда шел спектакль, я смотрел только на Офелию. Но я не особенно надеялся, я даже думал, что она меня терпеть не может – мы нередко спорили с ней до крика, до обидных слов во время репетиций. Но вот во время гастролей по Альберте, в домике на колесах... Ты, наверное, удивишься, но надо сказать, что в то время я еще не совсем определился... Точнее, относился к мужчинам, скажем, экспериментально. А с ней все было... Да я сам не ожидал того, что у нас с ней было. Не думал, что для меня такое возможно – вечный пример моих родителей надолго отбил у меня охоту верить во что-то хорошее, кроме крепкой выпивки. Но когда мы стали жить с ней вместе, я про это почти не вспоминал, разве что после удачного спектакля пропускал стаканчик-другой. И смешно сказать... пива! До чего же все тогда было хорошо, сейчас и поверить трудно! Мы оба наслаждались своим делом. Она обожала свои роли, любила, чтобы ей аплодировали, забрасывали ее цветами, а я любил, чтобы аплодировали ей. Я думал: вот будет сын, и наше счастье станет полным. Я его всему научу, а если он захочет стать актером – пусть, быть может мы вместе создадим шедевр. А если и не создадим – кому какая разница, главное, что он у меня будет...! И он никогда не узнает, каково это – гадать, придет ли твой отец сегодня домой трезвым и придет ли вообще. Я узнал случайно. Вернулся из Торонто раньше на два дня, потому что не терпелось увидеть ее. Она в тот день неважно себя чувствовала, а к вечеру ее стало лихорадить. Я запаниковал, вызвал врача. Она возражала, называла меня наседкой, но я ее слушать не стал. Врач ее осмотрел, выписал какие-то лекарство, сказал, что беспокоиться особо нечего, все в пределах нормы – так иногда бывает после аборта... Она говорила, что так будет лучше для нас обоих – столько еще возможностей, столько ролей... Меня к тому времени уже назначили главным режиссером, мы готовили новый сезон. Она говорила, что случайность не должна перечеркивать всю карьеру, что лет через шесть, у нас будет много детей... И я с ней, конечно, согласился, успокоил ее. Я только спросил, что будет, если еще одна случайность произойдет раньше, чем истечет срок в шесть лет. Она не смогла ответить. Мой приятель по колледжу жил в Нью-Бербидже, он и подсказал мне, что театр «Лебедь» на ладан дышит, и туда нужен режиссер для продления агонии. Ну а мне тогда было не выбирать, лишь бы подальше от Эдмонтона. Однако оказалось, что «Лебедь» - не такой уж плохой вариант. Несколько лет спустя ему даже перестали предрекать скорую кончину, но мне, конечно, хотелось большего. Ты и сама знаешь, насколько я требователен к своим актерам. Я не жалуюсь, многие из них были трудолюбивы и даже талантливы, но вот ни на кого из них я не смотрел, забыв обо всем, когда в зале гасили свет, и они выходили на сцену. А я ждал. И вот появилась ты... Ты была очень похожа на нее. Нет, не внешне, а тем, как держалась на сцене, как работала во время репетиций, тем как душой переселялась в своих героинь. Но в отличие от нее для тебя в то время главным была сама жизнь на сцене, а не признание восторженных зрителей. Мне иногда нравилось думать, что ты – это она, только лучше, чище, светлее. Наверное, я все же был в тебя немного влюблен... И вот только я убедился, что ты – предел моих режиссерских мечтаний, как в театр пришел Джеффри. И я уже с первых репетиций понял, что судьба решила меня запоздало вознаградить. Джеффри словно читал мои мысли, он понимал, как именно я хочу показать ту или иную сцену. Мне даже казалось, что он стал актером по ошибке, а самом деле в нем живет режиссер. Но все же Джеффри был именно актером. Я умел сказать, а он умел показать – вот основная разница. Конечно, не всегда мне с ним было легко, ты же помнишь, каким иногда бывал Джеффри – слова ему поперек не скажи. А я, признаться, церемонился с ним меньше, чем со всеми остальными, знал ведь, с кого требовать.... Ох, и орали же мы с ним иногда друг на друга во время репетиций! А вот с тобой ершистый Джеффри становился совсем другим. Когда я заметил, каким взглядом он на тебя смотрит, стал подбирать вам парные роли. И снова не ошибся! Что вы вдвоем делали на сцене... зрители не дышали. Никогда я больше этого не увижу... Поверишь ли... когда я смотрел, как Ромео, склонившись над твоим телом, подносит к губам яд, то едва мог удержаться, чтобы не выбежать на сцену и не выбить пузырек из его рук. И это я – тот, кто знал всю эту сцену до мелочей...! «Гамлет» дался нам всем нелегко, особенно Джеффри. Я видел, как он несколько раз срывался на репетициях и должен был понять. Но я уже был одержим идеей поставить спектакль, который запомнят все, а главное, я знал, что Джеффри справится с ролью именно так, как я это задумал. Он покажет то, что я могу только сказать. И даже то, что я не способен облечь в слова. И он смог. Я понимал, что это было гениально. Помнишь, как мы были счастливы в тот вечер? Вы хотели делать это снова и снова. Я хотел, чтобы вы делали это снова и снова. Это было какое-то единство душ, восторг, экстаз – все вместе. И я совершенно ясно понимал, что никого не любил в своей жизни, кроме вас двоих. Но, наверное, долго радоваться – это не для меня. Рано или поздно я все равно остаюсь один. Глупо было на вас обижаться, но когда вы вдвоем ушли, я ощутил свое одиночество так, как никогда не ощущал раньше. Глупо, да... И совершенно нелогично. На следующий день я изменил график фестиваля, добавив восемь дополнительных спектаклей. Мы давали три представления за неделю. Слишком много, но я верил, что мы справился. Я раздавал интервью направо и на лево, встречался с министром культуры и прочими чиновниками. Это было необременительно и приятно. А потом я встретил ее. Она тоже приехала в Нью-Бербидж на фестиваль. Прошло почти десять лет с тех пор, как я видел ее в последний раз, а она совсем не изменилась. Разве что немного пополнела и от этого стала еще красивее. У нее теперь был муж и сын. И она по-прежнему играла в театре. Мне тоже было чем похвастаться. Не знаю что на меня нашло после встречи с ней. Я сидел дома и в одиночку напивался, как последний алкоголик. Мелькнула мысль пригласить Джеффри и пропустить с ним стаканчик-другой, пожаловаться на жизнь и услышать от него обычное: «да хватит тебе ныть, Оливер!» Но Джеффри не было в городе, и я поехал к тебе, захватив по дороге газету с новой восторженной рецензией о нашем «Гамлете». Это было ошибкой. Весь вечер я смотрел на тебя, а видел ее. Ты ни в чем не виновата, Эллен, правда. Мужчина может быть убедительным, когда захочет. Даже если потом всю оставшуюся жизнь будет жалеть о своем поступке. Но ты не должна была ничего говорить Джеффри. Благословенно незнание... Если бы я не узнал о неродившемся ребенке, то был бы сейчас счастлив с ней. Если бы Джеффри не узнал о нашей ошибке, то, скорее всего, был бы сейчас вместе с нами - здоровый, счастливый... Потому я и говорю – благословенно незнание. Наверное ты удивляешься, зачем я все тебе это рассказываю? Так уж устроен человек – хочется поделиться с кем-то своими мыслями, своими тайнами. Мне некому больше рассказать, да и слушать никто не станет. К тому же, в письме все излагается легче. Мы ведь никогда не говорим с тобой о Джеффри, ты замечала? Даже о мертвых иногда говорят, а он ведь живой. Только он далеко. Быть может, он даже когда-нибудь вернется. Не к нам, конечно, на это я не надеюсь, просто – вернется. Будь ты рядом со мной сейчас, я бы ничего тебе этого не сказал. А письмо – оно и есть письмо – запечатал, отослал, и будь что будет. Вот и суди сама, старомоден я или нет. Надеюсь все же получить от тебя письмо с рассказом о том, как идут дела у вас в Торонто, а не открытку с тремя словами на обороте. Жду твоего возвращения, Оливер. *** Оливер Уэллс сложил листки в конверт, запечатал его, наклеил марку и аккуратным почерком написал адрес с обеих сторон. Потом он вздохнул, разорвал письмо на восемь частей и выбросил его в корзину для бумаг.