Love Vithout Wings

Он не любил, когда лезут в его дела. Плевать, кто это делал - родные, близкие, знакомые или же просто посторонние люди. На все вопросы всегда отвечал неохотно и грубо, раз и навсегда отбивая какое-либо желание продолжать этот разговор. Однако стоило только сменить тему, и он изменялся до неузнаваемости - становился приятным и желанным собеседником, умелым и понимающим слушателем с прекрасными манерами и нужными словами для любой ситуации, пусть даже самой сложной. Пока дело не касалось его самого. И поэтому для всех он оставался закрытой книгой. Таинственным незнакомцем, невольно привлекающим девушек, как привлекает огонек незадачливых мотыльков. И этот ореол таинственности не столько радовал, сколько раздражал его. Но ее это интересовало мало. Он давал ей свободу, горькую, постыдную... пьянящую. Не ту, что окрыляет и дает тебе дышать полной грудью, а ту, которая, скорее, заковывает еще больше. Она чернит душу, но по-другому уже никак. Это наркотик, который нужен снова и снова. Лишь глотнув этой грязной свободы, она могла жить дальше. Ей не было интересно ни чем он занимается, ни женат ли он, абсолютно ничего о его жизни. Ей было интересно лишь то, придет ли он вечером. Она периодически забывала его имя или скорее убеждала себя в этом, надеялась, что рано или поздно откажется от него, но не могла. И все ради момента, делавшего ее жизнь хоть чем-то стоящим, момента, благодаря которому ее серая жизнь приобретала краски. Она любила его, о чем он знал прекрасно. Любила и ненавидела одновременно, зная, что у этой истории конец только один - рано или поздно он уйдет, оставив за собой пустоту, которой она не выдержит. И это знание каждый день отдавалось в ее душе тяжелой горечью и безысходностью, однако сделать она не могла ничего. На свою гордость она наплевала давным-давно, еще в тот день, когда их знакомство перестало быть мимолетным увлечением. И каждый вечер она ждала его, и редкий раз ожидание вознаграждалось. Он знал обо всем, но ответить ему было нечего. Он не раз говорил о том, что не испытывает даже симпатии к ней, и всякий раз видел в глазах понимание и покорность. Он не знал, что заставляет ее терпеть его безразличие к ней, и возвращался лишь потому, что одиночество его квартиры было еще хуже, чем боль в ее глазах. Да, он был страшным эгоистом, но кто им не был? Быть может, она и не была, хотя утверждала обратное. - Скажи мне, как долго продолжится эта игра? - спросил он, глядя на ее обнаженную спину. - Ты прекрасно знаешь ответ и сам, - ответ был, как всегда, из-за плеча и с грустной усмешкой. - И все же? - пальцы прошлись по нежной коже, и он в очередной раз пожалел, что не может любить ее. Она подходила ему совершенно идеально: красива, немногословна и невероятно мудра для своих лет. - Пока ты не захочешь уйти. - А если уже захотел? - Твое дело, - безразличие было неподдельным. Она уже смирилась с тем, что он ушел, хотя все еще был рядом. - И тебе все равно? - Зачем задавать вопросы, на которые знаешь ответ? - она наконец повернулась к нему, но не стала смотреть в глаза, а он не стал настаивать, зная, что увидит лишь любовь. Любовь без крыльев и права на жизнь. Обреченную, еле живую, но любовь. Он коснулся пальцами ее щеки и горько усмехнулся. Время идет, а ничего не меняется. Она любит, он не может ответить. Классика жанра, бомба замедленного действия. И никто не может подсказать, как быть дальше. - Мне пора. - Прощай. Он не смог сдержать улыбки, застегивая рубашку. Она каждый раз говорит "Прощай", но на самом деле не ставит точку. Услышав, как захлопнулась за ним входная дверь, она встала и отправилась в ванную. После каждого его визита она чувствовала себя грязной, порочной, обычной шлюхой. Каждый раз ее визит в ванную превращался в сеанс самобичевания. Она неистово терла кожу щеткой, пока та не начинала саднить, даря ей ту самую боль, которая становилась ее наказанием за похоть и слабоволие, которая напоминала, что нужно в конце концов уйти. И она знала, что не сможет этого сделать. Что снова будет ждать звонка в дверь. Но на сей раз все было иначе. Отчаяние, к которому она привыкла, ушло. Осталось лишь пустое осознание того, как она должна поступить, без тени сомнения и эмоций. И в тот вечер, когда он снова пришел к ней, дверь не открылась. Напрасно он звонил, стучал, звал ее. Напрасно терзал себя. Она не открыла. Он просидел около ее двери до рассвета, молясь, чтобы Всевышний сжалился над ним, сжалился над ней, чтобы не допустил... Уже на следующий день он снова стучал, просил, умолял открыть, наплевав на взгляд старушки, живущей напротив. В сердце поселилась глухая тоска, горечь от того, что он ничего не знает. Он не мог смириться с тем, что случилось все по его вине. Он был готов на все, лишь бы дверь открылась, и он увидел ее. Живую. Он приходил каждый день, по нескольку часов просто сидел на лестничной площадке, отпугивая проходящих мимо жильцов дома своим видом. Осунувшееся лицо, щетина, неприятно колющая ладони, когда он утыкался в них лицом - весь вид говорил об отчаянии. Через неделю он перестал приходить. Перестал думать о том, что же все-таки произошло в тот день, когда они виделись в последний раз. Просто сдался. Погрузился в работу, пытаясь заполнить то, что когда-то заполняла она своим присутствием. Но не мог. В итоге ему пришлось перестать убегать от правды и спросить самого себя, любил ли он ее. Ответить на такой простой вопрос он так и не смог. Да, он был привязан к ней, ценил, но любовь... Он знал, что если есть сомненья, то любви вряд ли найдется место. Да и впрочем, какая теперь разница? Ее нет. *** Три года прошло. Он наконец женился, и его супруга вот-вот должна была подарить ему сына, которого он так ждал. Он шел по улице, одетый в осеннее пальто, распахнутое настежь, и счастливо улыбался солнцу, светившему в тот день особенно ярко. Однако его лицо помрачнело, когда он увидел в конце улицы знакомый худощавый силуэт. Желая убедиться в своей правоте, он стремительно рванул вперед, расталкивая прохожих и слыша нелестные замечания вслед. Буквально через две минуты он догнал ее. Да, это была она. Несомненно, она изменилась, но только в лучшую сторону. Черты лица перестали быть такими заостренными, в них появилась незнакомая ему доселе мягкость, а глаза... на него она так никогда не смотрела, как смотрела на маленькую девочку, идущую с ней за руку. Не видя его, она что-то рассказывала ей, иногда посмеиваясь и показывая рукой в небо. Он стоял как вкопанный и не верил своим глазам. Она жива и, похоже, счастлива. А девочка рядом... Как знакомо она выглядит! И тут, словно в подтверждение его слов, дитя встало на цыпочки и указало рукой куда-то вперед: "Мама, смотри!" Конечно. Конечно, он узнал свои черты лица в очаровательном ребенке. Не мог не узнать. Не мог не увидеть, как она иногда буквально копирует его движения, как локоны, абсолютно такие же, как у него, подпрыгивают при каждом шаге. Он видел свое отражение. И уже протянул было руку, но к ним подошел мужчина, подхватил девочку на руки и поцеловал ее в щеку. А она... Что-то с улыбкой сказала и оперлась на его локоть, а на тонком пальчике блеснуло в лучах солнца обручальное кольцо. Домой он вернулся только под вечер. Поцеловав жену, подошел к бару и налил себе виски. Янтарная жидкость переливалась на свету, и он выпил залпом, чувствуя, как жар разбегается по венам и глушит боль. Оглядываясь на любимое лицо супруги, грустно ухмыльнулся и налил еще. Она кивнула и ушла. Он не любил, когда лезут в его дела. Плевать, кто это делал - родные, близкие, знакомые или же просто посторонние люди...