Часть 1
30 мая 2015 г. в 23:43
Л-е-о-н-а.
Ямазаки знал ее.
Помнил. Когда-то точно помнил, но…
Забыл — не по собственной воле, конечно, хотя и думал раньше, до того, как все завертелось, что воспоминания о ней никогда не сотрутся из его памяти.
Она ведь… Леона была светом его жизни, смыслом, и любой его поступок так или иначе был связан с ней.
Для него она была смыслом всего.
Единственной причиной.
Леона.
Он любил ее, и только рядом с ней мир обретал очертания, а она смеялась, резко поворачивала голову, отчего ее волосы взлетали вверх светлыми лучами, и смеялась — так, как умела смеяться она одна: искренне, открыто.
От ее смеха веяло счастьем.
Про себя Ямазаки в шутку называл ее своей личной «золотой богиней счастья» и в самом деле верил, что только с ней он может быть абсолютно счастлив и удачлив.
Встреча с ней — его главная удача.
Совместное прошлое — лучшее, что случилось в его жизни.
И всего этого — драгоценного, главного, ее — он лишился в один момент только из-за того, что их поиски «ведьм» зашли очень далеко.
Когда он забыл ее… Нет, не так: когда его заставили забыть о ней, Ямазаки чувствовал, что лишился в жизни чего-то очень важного.
Самого важного.
И вместо радостного смеха, азарта и любопытства, так свойственного им прежде, остался лишь холодный расчет, лисья хитрость и отрешенность, будто его и вовсе ничто уже не способно было по-настоящему задеть.
Он не жил.
Так, существовал просто, неосознанно преследуя собственные воспоминания о ней и срываясь за ними, сломя голову, как сумасшедший, отчаянный псих.
Будто в мире ничего больше не было.
Будто весь его мир — она — исчезла, пропала, оказалась стерта и… Ямазаки не думал о ней, иногда только задавался вопросом, почему эта ученица упорно игнорирует школьное расписание, и думал о том, чтобы послать к ней кого-нибудь из студсовета.
Но все завертелось — слишком быстро и слишком сильно.
«Клуб сверхъестественного».
«Ведьмы».
Сердце сжималось, и память напрягалась, изо всех сил пытаясь вспомнить.
Он тогда что-то подозревал, о чем-то догадывался, но пазлы — кусочки мозаики — все никак не сходились в одной точке, не становились цельной, единой картиной.
Он что-то подозревал.
О чем-то догадывался.
Л-е-о-н-а.
Ее имя всегда казалось ему бесконечно значимым — ровно настолько, чтобы одобрить церемонию лишь после того, как случайно встретил ее в школьном коридоре.
— Я тоже хочу вернуть свои воспоминания.
— Я тоже хочу вспомнить.
И ради этого стоило рискнуть. Определенно, стоило!
Сейчас Леона обедает вместе с ним, а сам он ни на шаг от нее не отходит, словно боясь снова потерять.
Леона звонко смеется над какой-то его шуткой, и Ямазаки улыбается в ответ.
Как раньше.
Как если бы ничего не случилось, и они не бегали друг за другом (друг от друга) долгие месяцы в тщетной попытке найти и догнать.
Ухватить в последний момент, удержать, когда силы уже будут на исходе, а впереди — тупик.
Удержать.
И никогда не отпускать.
Но времени на эту гонку они потратили неоправданно много. Настолько, что кажется: еще чуть-чуть — и было бы слишком поздно.
Они бежали друг за другом долгие месяцы — много долгих месяцев, чересчур много, — чтобы теперь делать вид, будто все хорошо.
Ямазаки теперь часто задумывается о том, как жилось Леоне без него все это время, и не может представить, что бы чувствовал, если бы однажды уже она его не вспомнила.
Наверное, это был бы ад.
Точно, ад! Беспросветный и полный отчаяния.
Ад…
— Не забывай меня больше, ладно?
— У меня к тебе та же просьба.
Не забывать — ни одному из них.
— Леона, я никогда тебя не забуду, а если все же… Клянусь, что сделаю все, чтобы заново узнать и вспомнить тебя.
Потому что лишь с ней одной в его жизни есть хоть какой-то смысл.
Потому что с ней он чувствует радость.
Он всем сердцем любит ее.
Она — его свет и смысл всего, его счастье и его главная удача. И Ямазаки совсем не хочет вспоминать, каким он был без нее.
— Всегда вместе, да?
— Вместе навсегда.
Иначе и быть не может: иначе и он — не он, и она — не она. Ведь они могут быть самими собой только вместе.
Без вариантов — навсегда.