Карусель

Колесо обозрения и вправду велико. Случись что — умрут десятки людей, а это повлечёт за собой тонну бумажной волокиты. Но сегодня пришёл черёд попрощаться с жизнью только для одного, к счастью, человека, и бумажной волокиты, к такому же счастью, будет по минимуму. Но не жестоко ли размышлять о документах, когда через несколько минут оборвётся чья-то жизнь? Грелль дерзко и с вызовом смотрит на железо, желая его расплавить. Но металл не поддается, остается таким же холодным. Иммунитет, думает Грелль, иммунитет на него у железа, стали, серебра и бронзы. Остальные металлы пока не опробованы, но это дело времени. Через сорок девять секунд тяжелый мужчина, вошедший в кабину вместе с маленьким внуком, умрет. Сердце подведёт. Сердце — самый большой изменщик и предатель. Сатклифф смотрит на горящее всеми цветами радуги колесо, чувствуя детскую радость и волнение. Его сердце трепещет от вида стольких радостных людей, их улыбок. Не будь этой треклятой работы, Грелль составил бы им компанию. Не будь этой, чёрт возьми, работы. Работа заставляет забрать жизнь у отчаянно улыбающегося мужчины, впервые оказавшегося на карусели. Внук упросил дедушку подняться на невозможную высоту вместе с ним. Мальчик улыбается. Через тридцать пять секунд коса жнеца сможет ощутить вкус плоти. Грелль мгновенно преодолевает расстояние до кабины. Никто не видит алого бога, и это даже немного грустно. Сатклифф присаживается возле мальчишки, смотрит в глаза старику. Семь, шесть. Тепло, безграничное тепло, начинавшее гореть во всем теле, превращается в сгусток и охватывает сердце. Пять, четыре. Холод, колющий холод распространяется по конечностям, заставляет тепло сжаться в крохотную точку внутри мучительного органа. Три. Сатклифф жалеет, что мужчина и мальчишка так и не поднялись на самый верх. Пока холод и тепло ведут борьбу за тело, перед глазами мерцают и искрятся тысячи чёртовых колёс, таких же ярких и разноцветных. Два. Холод всё ещё побеждает, а радугу сменяет белое полотно. Один. Холод устремляется к теплу. Они сталкиваются, две противоположные стихии, и убивают друг друга, разрушая также и место боя — сердце. Коса вонзается в тело, плёнка летит перед глазами, всё идёт своим чередом. Грелль жалеет, что старик с мальчишкой не добрались до самого верха. __________ Пышная юбка поднимается, и девушка смущенно опускает её руками. Это плохо помогает — лёгкие ткани всё равно взметываются вверх, оголяя не успевшие загореть под весенним солнцем ноги. Юноша, стоящий внизу, счастливо улыбается. Отпраздновать первые дни мая в парке аттракционов — очень хорошая идея. Чёрные пряди выбиваются из прически, падают на лоб. Девушка откидывает их назад и смеётся. Смеётся громко и радостно. Первые дни весны всегда приносят радость. Парк довольно маленький, больших каруселей в нём нет. Можно было, конечно, съездить в центр города, чтобы хотя бы посмотреть на красивые — а они именно красивые, потому что это же центр города! — аттракционы. Но первой зарплаты молодого человека, новоиспеченного главы семьи, едва ли хватает на повседневные нужды, так что даже поход на простые и дешёвые карусели — невиданная роскошь. Грелль замечает, что в этом парке людей гораздо меньше, чем в тех, что он посещал до этого. Но счастье, исходящее от каждого присутствующего здесь, во много раз перевешивает. И разве это логично? Девушка в нежном платье счастлива. Её муж — тоже. Девушка в платье с тугим корсетом смеётся. Смеётся так сильно, что воздух, покидая лёгкие, назад возвращаться не собирается. Грелль сетует, что люди, ярые бойцы за собственное здоровье, даже не знают о болезнях и проблемах, живущих в их организмах. Это обидно. Девушка смеётся и задыхается. Она всё ещё счастлива: май, новое платье, любящий муж, солнце. Что же может быть не так? Падая на асфальт, девушка понимает, что не так абсолютно всё. Коса смерти уже готова приступать к работе. __________ Салюты отгремели ровно минуту назад, и маленькая девочка, с досадой уставившись на вечернее небо, сдерживает слёзы. Слишком поздно. Греллю бы обнять её и сказать, что только идиоты станут взрывать фейерверки в относительно светлое время суток и взрывать в таком малом количестве, но это противоречит правилам. Грёбаным правилам, которые грёбаную тысячу раз мешали свершаться грёбаному добру. Или не такому уж и грёбаному. Сатклиффу известен сценарий: девчонка залезет на маленькую дворовую карусель и раскатается так, что у неё закружится голова; а когда станет спускаться на землю, споткнётся и разобьёт голову о стоящую совсем близко скамейку. Сценарий уродлив и отвратителен. Грелль рад бы его исправить, но это не в его силах. К тому же, всё имеет свою цену. Но иногда Греллю всё-таки кажется, что он как-то неправильно рассчитывает силы. Слишком много ошибок допускает на воображаемом листе подсчётов. Но солнце клонится всё ближе и ближе к горизонту, девчонка кружится всё быстрее и быстрее, и в конце концов смелый луч алого закатного солнца падает на лист, перечеркивает «нельзя» и размашистым почерком пишет «она хочет жить, и она должна». — Катастрофа, — шепчет Грелль. — Я сошёл с ума. Обрадуется ли он, если узнает, что уже давно? Белесые волосы кольцами падают на спину девочки и здорово щекочут ключицы. Девчонка делает шаг на землю, а Грелль окончательно теряет рассудок. Крепкая хватка пальцев на плече помогает — для девочки — просто устоять на ногах, а для Грелля — поверить в собственную нужность и обреченность до конца таких нескончаемых дней носить звание главного идиота, не способного качественно выполнить элементарную работу жнеца. Зато идиота, имеющего работающее сердце. А это, он уверен, важнее всяких рабочих моментов. Грелль не верит, что карусель — металлическая или жизненная — станет началом его конца. Зато живёт вера в то, что он и есть карусель, отнимающая и дарящая жизни, яркая, искристая и безумная. Глупости, конечно, но почему бы им не быть правдой? Грелль знает — и именно знает — что это самая настоящая и чистая правда.