Красопани

      Поздняя весна. Все вокруг расцвело, разбудило душу после сонливых морозов. Свежая трава потягивалась к солнцу, прячущемуся то за белыми и игривыми, то за томными и хмурыми барашками облаков. Птицы не умолкая пели песни, разрывая долгое молчание парка. Все пробуждалось и менялось.       Блеснула молния, а через несколько секунд раздался громкий бас с небес. Люди ускорили шаг, старясь побыстрей пройти через городской парк и добраться до места, где можно спрятаться и не попасть под дождь. Вновь расползлась по небу серебристая полоса. Гром в очередной раз отозвался на блеск своей напарницы и смолк, чтобы передать главную роль в этой постановке ветру. Тот неугомонно понесся сквозь кроны деревьев, вдоль аллей и мимо людей, ломая своими порывами их зонтики, скидывая шляпы и пытаясь сбить их с ног. Радуясь, как дитя, закружил всю пыль дорог в маленькое торнадо и разметал повсюду мусор. А потом внезапно тоже сник.       Все замерло. Чарующая и неестественная тишина окутала парк в момент нарастающей бури. Казалось, даже дождь приостановил в исполнение свой план обрушиться водопадом на землю. Вся сущность обратила свой покорный взор на Неё.       Белая, как лепесток ромашки, кожа, ясные карамельные глаза, а по обнаженным плечам раскиданы сбившееся золотисто-серебряные кудри. Высокий и точеный стан обрамляло снежное легкое платье до пят с сотнями перламутровых бусинок и кружев, выплетенных, казалось, тысячами паучков. Запястья и босые ноги, выглядывающие из-под ткани дивного одеяния, были будто обвиты тонкими ветвями с распустившимися бело-розовыми цветами. Взгляд Ее не выражал ничего, кроме умиротворения и безмятежности. Передвигалась Она беззвучно, плавно, окружая все вокруг своей душевной магией. Скользила мимо старой березы — и она становилась молодой. Прикасалась к погибшей вишни — и та воскресала. Нет рядом с Ней старости и убогости, нет рядом с Ней смерти. Она приходит из ниоткуда и уходит в никуда. Она приходит никогда и есть всегда. Она то, что не видят и видят, не слышат и слышат, не чувствуют и чувствуют. Она есть многое и есть ничто.  — Жива, — пронес голоса земли ветер. — Жива. Жива. Жива.       Она молча шла по парку, разглядывая выступающие из-за его пределов крыши высоток. Бетонные ящики окружали Ее повсюду, и только эти немногочисленные парки все еще давали Ей то, из-за чего она рождена. Чем Она живет. За что умрет. Во что верит и что бережет.       Небо, больше не в силах сдерживаться, разразилось слезами. Моментально все стало мокрое и свежее. Капли быстро образовали маленькие лужицы, а потом и тоненькие ручейки. Листва радостно всхлипнула и с удовольствием позволила смыть с себя всю грязь. Парк будто облегченно вздохнул. А вместе с ним и Она.       Вдруг тихий, отрывистый плач разорвал, ставший уже монотонным, шепот дождя. Она вздрогнула и пара белоснежных бусинок, стукаясь друг об друга, упала наземь, где сразу же выросли бело-розовые цветы. С лаской глядя на юные ростки, Она аккуратно их переступила и медленно последовала на всхлипы. Дождь не касался ни ее платья, ни ее кожи. Влага будто растекалась в стороны под ее босыми ногами.       В самой гуще парка, под могучим дубом, сидел мальчик и плакал, утирая слезы ладошками. На вид ему было года четыре. Серые от дождя волосы и маленькие вздрагивающие плечи делали его похожим на потерянного щенка. Видимо, он вышел на прогулку с мамой и потерялся, а, когда пошел дождь, растерялся и заплакал.       Она изумленно подкралась к мальчишке и замерла в нерешительности. Он то замолкал, то вновь начинал лить слезы. Иногда что-то бормотал себе под нос, пытаясь успокоиться. И совершенно не смотрел по сторонам. Хотя даже если бы он и поднял глаза, то, кроме радостной дождю зелени, ничего не заметил бы.       Неожиданно вся природа оживилась и затрепетала в предвкушение чего-то особенного и приятного. Повеяло легким, теплым ветерком и листья восторженно зашелестели. Этот ветер отличался от всех других. Этот был живой, имел разум и душу. Он был вестник хорошей погоды.       В воздухе из ниоткуда закружился молодой юноша с бело-голубыми крыльями. Волосы его златые, курчавые и непослушные метались из стороны в сторону по высокому светлому лбу. Глаза ясно-васильковые, шаловливые. Того же цвета рубаха с золотым орнаментом, перехваченная на бедрах красным поясом. Алые свободные штаны, небрежно засученные в черные кожаные сапоги, да маленький золотой посох в руках.       Она оторвала свой взор от плачущего мальчика и устремила взгляд на юношу с крыльями. Из всех чувств нельзя скрыть лишь одно — любовь. Искра былой привязанности невольно засверкала в ее глазах. — Догода, — прошелестел нежный Ее голос.       Парень, не опускаясь на землю, игриво поклонился Ей и нежно улыбнулся. — Ах, Красопани… А точнее, госпожа Жива, не ожидал я спустя столько лет вас встретить здесь, запертую в такой малой клетке и доживающую свой срок так тихо, — с грустью промолвил Догода, чей напев будто был создан тысячами ветров. Жива печально улыбнулась и еще одна бусинка упала наземь. — Верно, Догода. Немного мне здесь осталось бродить.       Легкий Ветер вздрогнул, но ничего не сказал. Жива была божеством плодородия, весны и рождения. Там, за чертами города, где еще чисты леса и реки, она могла бы раскинуть свои сети животворящих сил природы, но здесь… Она умирала. Город сдавливал ее со всех сторон, и в скором времени никакие силы природы не смогут защитить ее.       Это не было так заметно, но парк начинал увидать и задыхаться. Листья на могучих дубах становились слабее и медленно, один за другим, осыпались на землю, забывая свой цвет. Как и бусины жизни Красопани. Они сильно поредели на ее одеяниях. Не сравнить с тем, что было пару веков назад. Даже, казалось, стали меньше и потеряли свой блеск. Все это вводило в неимоверную грусть вольную душу Легкого Ветра.       Красопани вновь перевела взгляд на мальчишку, внезапно затихшего под деревом, и вздохнула. Тот, ничего не видя и не понимая, испугано озирался по сторонам и поскуливал. Маленький, наивный и очень испуганный щенок. Она, поддаваясь неким своим мыслям, не торопясь приблизилась к мальчику и протянула руку к его голове. — Нет! — вскрикнул Догода, оказавшись в мгновение ока около дуба и схватив диву за мраморную руку. — Не стоит оно того.       Жива, с удивлением глядя на поломавшего стены вековой разлуки Ветра, убрала руку за спину и улыбнулась. — Да, не стоит, — она тихо засмеялась. — А ты совсем не изменился, милый Ветер. Ответом было ей его напряженное лицо, на котором читался упрек. Он осуждал ее выбор, он ругал ее.  — Не стоит ворошить минулое, — попросила дива.       А Легкий Ветер все равно ждал. Ждал чуда. Ждал, что она попросит его, и он спасет ее. Унесет из убивающего все живое обитель человечества в далекие просторы, где чистота и свобода. Ведь нужно только, чтобы она попросила. Но Жива молчала, как и предыдущие несколько веков. — Что ж, как пожелаешь, — не без грусти бросил Догода и, подхватывая воздушный поток, сделал кульбит обратно на место, где стоял пару минут назад.       Красопани сорвала пару бусинок со своего наряда и, поднимая на свет, покрутила перед глазами. — Эти бусины единственные ощутимые проявления меня в этом мире. Печально, конечно, но получается, что о себе я могу заявлять без прямого соприкосновения с людьми только с помощью этих крошек, которых становится с каждым закатом все меньше и меньше… Я хочу помочь мальчику выйти из парка, используя их.       В глазах Легкого Ветра вспыхнула ярость, но Жива, не дав ему и слова сказать, кинула горсть бусинок на землю. Те заискрились и покатились, создавая дорожку из белоснежных цветов. Там, где расцветал цветок, дождь терял свои права. Получившаяся дорожка была словно арка умиротворения и тишины.       Красопани, еле держась на ногах, взглянула на мальчишку, который от неожиданности вскочил на ноги, и засмеялась: — Ну же, беги!       И словно повинуясь ее голосу, мальчишка сорвался с места и кинулся по дорожке из цветов. Он бежал без оглядки, страшась больше не увидеть этот путь к воле. Он бежал и, сам того не замечая, топтал те белоснежные цветы. Они, прибитые к земле, погибали, но были счастливы, потому что верили, что однажды человек сделает для них тоже самое. — Наивная! — начал в бешенстве метаться из стороны в сторону Догода, поднимая сумасшедшие вихри около дивы, смотрящей в сторону убегающего мальчика. — Жива, неужели ты еще не поняла? Человек никогда не спасет тебя! Никогда не отблагодарит и не исцелит! Жива! Потому что человек забыл обо всем, что не касается лично его. Потому что он забыл нашу цену… Потому что он забыл нас. Красопани, милая, они забыли нас, — резко смягчая тон и хватая ее за плечи, устремил свой взгляд в родные глаза Легкий Ветер. — Перестань, не жертвуй собой. Людям это не нужно. Никому это не нужно…       Она устала. Сил больше не осталось. Болезненная легкость и пустота накатили устрашающей волной, и она обмякла в его руках. Дождь прорвал ее магический барьер, и по серебристо-золотым волосам побежали ледяные капли.       Жива печально усмехнулась и поежилась от непривычных ощущений.       Не веря своим глазам, Догода подхватил Красопани на руки и окутал ее своими воздушными чарами. — Почему? Бусинок мало, но не настолько, чтобы тебе было так больно. Парк все же в не таком смертельном состояние. Если только… — размышлял вслух Ветер и в ужасе замер от своего предположения. — Отнеси меня под… тот ясный дуб, — прошептала одними губами Жива. — Пожалуйста.       Повинуясь ее просьбе, Догода бережно уложил ее вдруг ставший таким хрупким стан между двумя корнями дуба, что раскинул свои ветви, заслоняя все небо, и стал ласково гладить ее по щеке. Дождь, словно чуя слабость дивы, стал еще сильнее лить, стараясь прорваться сквозь густую листву дерева. Парк помрачнел и тревожно загудел. — Я верю… в людей. Я знаю, что это глупо, но, Догода, они наши родители и дети… Они наши создатели и наши творения, — вдруг зашептала Жива, будто вся трава мира зашелестела от дуновения ветерка. — Но, милая, именно они убивают нас. У них теперь другие игры. Другое понятие «дом». Красопани, мы больше не нужны им. Так почему бы нам не уйти и не начать жить для себя? Почему мы не можем?.. — Потому что я верю, что остались еще те, кому мы все еще нужны. Вот увидишь, Ветер, когда-нибудь и ты это почувствуешь. — Они убьют нас, — жестко отрезал Догода и, тревожно оглянувшись, лихорадочно зашептал: — Попроси меня, Жива, попроси меня спасти тебя! Позволь унести тебя на свободу! Красопани, попроси, умоляю.       Красопани грустно перевела взгляд на Легкого Ветра и тихонько прижала его вторую руку к своей щеке. Нежно провела по ней своими тонкими пальцами и еле ощутимо коснулась губами. Вновь заглянула в глаза любимого Ветра. Ответ был ясен без слов.       Ветер, что гулял по парку, еще ожесточенней засвистел и закружился. Деревья, недовольно кряхтя, приклонили свои длинные ветви к земле. Цветы, готовясь к нарастающей буре, закрыли свои бутоны и насупились. Трава металась из стороны в сторону, стараясь выпрыгнуть из земли, чтобы скрыться хоть где-нибудь. Птицы окончательно смолкли и приготовились к новому испытанию погоды. Милый дождик перевоплотился в холодный и жестокий ливень.       Группа людей с бензопилами наперевес вошли в весенний парк.