Мистер Скептик

Беккет всегда доверял своим предчувствиям. После некоторых событий в Лос-Анджелесе он твёрдо решил уйти из города и не узнавать, что дальше произойдёт с этой загадочной штуковиной, от которой так и тянет опасной древностью. В большой мудрости всегда много печали. О, он терпеть не мог эту дурацкую поговорку; она вызывала в нём настолько сильное внутреннее сопротивление, что становилось противно. Беккет был выше того, чтобы спорить; он просто делом доказывал обратное, но в этот раз явно происходило что-то неладное. Закаты над городом становились всё тревожнее; тени волновались, нервно перебегая по улицам и скрываясь в канализационных люках, и в конце концов стало понятно – Лос-Анджелес гонит лишних, убирает всех, кто не нужен на шахматной доске. Эта ночь не обещала ничего нового – просто диссонанс нарастал, и лучше было не дожидаться конца. Башня Вентру – одно из самых высоких зданий в городе, – почему-то вспоминается Беккету, и он понимает, что она горит, прежде, чем слышит глухой, сотрясающий землю взрыв, пробегающий дрожью по асфальту. Верхний этаж взрывается веером закопченных осколков и горящего мусора, когда-то бывшего стенами и этажами, и вырывающийся на воздух освобождённый огонь заставляет жмуриться до боли в глазах. Никто ещё ничего не понял – Беккет слышит непонимающий шёпот города и не может уйти. Что-то не даёт торопиться. «Я отхожу от этого дела – ты поступаешь, как считаешь нужным». Эхо сказанного им новообращённой звучит в голове, и осознание того, что он был прав, врывается в упорядоченные мысли, сметая их кучей куда-то в угол подсознания. Сложно думать о чём-то после увиденного, даже наверняка не зная, кто был на верхнем этаже – у князя ЛаКруа наверняка хватило упрямства достать этот ключ любыми силами и средствами, и только Каин знает, что там, на верхнем этаже, происходило на самом деле. Последние минуты останутся тайной для всех – и Беккет как никогда остро ощущает, что в такие секреты лучше не лезть. Попытка предупредить сняла с него львиную долю ответственности – будучи вампиром несколько веков, уже как-то не задумываешься о совести в её благородном значении; на глазах Сородичей умирают слишком многие, и они быстро учатся жить с этой мыслью, чтобы не сойти с ума. Но где-то глубоко под кожей, перебегая по костям, царапается странное тревожное чувство. Наверное, даже спустя много лет будет сложно определить, что же это такое. До оглушённого взрывом слуха доносится звук разбивающихся стёкол, и этот шум позволяет прийти в себя. Беккет ненавидит саму идею предопределённости – но здравым умом понимает, что не ему было изменять происходящее. Теперь всё будет по-другому, и вряд ли кто-нибудь сможет верно предположить, в какую сторону изменится расстановка сил. Впрочем, учёного это мало интересует. Он никогда не любил политику. «Эй, мистер Скептик». Предчувствия никогда его не обманывали. Город погружается в темноту.