"И что дальше?"

Девочка бежала долго и то, что она ни капли не устала, пугало её. Она боялась всего. Шепчущие языки темноты были везде. Глухой топот и зыбучая земля, на которую она так часто натыкалась, пока бежала. Всё это отдавалось звенящим страхом в каждой клеточке тела. Но больше всего её пугало постоянное чувство падения. Стоило на секунду остановиться, как тело вздрагивало, а по сердцу приходился болезненный удар, схожий с разрядом тока. Это отвратительное чувство можно было приглушить только бегом. Быстрым и беспрерывным. Ей приходилось отгонять от себя все мысли, лишь бы только не задумать и не почувствовать боль. Что угодно, но только не её. И это стало личной формой забвения. Намного качественнее и интересней, чем пребывание во тьме и обществе жалости к себе. Пробежала она очень многое, но какие бы удивительные вещи не встречались на пути, та отводила взгляд. Возможно, она видела больше чем какая-либо Тень, бродившая здесь десятилетиями, но вот незадача: никакие дары этого места не могли ей помочь избавиться от самого главного страха – боли падения. Земля под ногами девочки стала уже совсем вязкая. Всего на секунду остановишься, и вся лодыжка тут же погрязнет в черной мерзости, но она бежала так быстро, что и вода бы не стала помехой, а вполне твёрдой поверхностью. Она могла бы бежать так вечность, и ничто бы не остановило ноги девочки. Слишком уж велик был её страх боли в начале пути. За время бега все воспоминания рассыпались, перекрутились и растворились. Даже четкая мысль о неминуемой боли рассеялась, преобразовавшись в инстинкт к бегству. Пока однажды в забытые ею самой глаза не врезался свет. То было сияние леса. Каждое бесконечно высокое дерево было покрыто камнями, сиявшими всеми известными цветами существующих миров, образовывали живой, двигающийся в такт ветвям деревьев, витраж. Между толстых стволов виднелись статуи всех форм и обличий. Часто-то были люди, застывшие в самых различных позах, но были и животные. Было ещё и что-то между человеком и животным. Они были серы и неподвижны, равнодушны и холодны. Теплое сияние пространства леса не смело освещать их тела и затаивало дыхание, дабы не мешать их существу. Земля в лесу тоже была иной. Точнее иной она оказалась только для девочки, кто-нибудь другой разницы бы и не заметил. Она была твёрдой, как и положено быть земле. Её настоящий черный цвет давно был завален опадающими с деревьев камешками. Свою первозданную темноту тут хранило только небо, что было поделено на маленькие сектора врезавшимися в небосклон стволами чистого сияния деревьев. Девочка, как и прежде, задавила отблески мыслей и стала прорываться сквозь лес. Препятствий оказалось так много, что пришлось остановиться, и озадачено посмотреть вперед. Она так долго бежала, не встречая на дороге даже камней. Все препятствия были где-то в стороне, мелькали вдали и со свистом исчезали во тьме, но никак не заковывали девочку в свое пространство. Одного мгновения хватило, чтобы звонкий внутренний голос раздался в опустевшей голове “И что дальше?”. Девочка дернула плечом. Рефлекторно потянулась к волосам, чтобы поправить прическу и, дотронувшись, почувствовала что-то противно склизкое, холодное и черное. Она отдернула руку от волос, уже решив, что какое-то существо уселось на её плечо, но увидев ладонь, испуганно заплакала. Маленькая, как и у всех юных девочек, ручка, превратилась в сгусток темной жижи. Ощущалась она вполне естественно, сохраняя вытянутую форму, но разве это было важно ребенку, который только что осознал, во что он превратился? Темный образ, до краёв наполненный бесконечной грязью, постоянно изливавшийся на поверхность сквозь маленькие поры когда-то светлой кожи. Сдерживая панику, девчушка попыталась ощупать ладонь, но вторая рука, точно такая же, потерявшая форму вместо прикосновения влилась в поверхность ладони. Девочка почувствовала как что-то твердое, скрытое под слоем черноты кожи стало скрежетать, оплетать чем-то вязким. С любопытством всё сильнее сжимала руки, и когда незнакомое чувство приобрело оттенок боли, она стала резкими движениями разрывать ладони. Те плотно сплелись между собой и не признавали разумным существование отдельно друг от друга. Сильный рывок разорвал устоявшуюся связь. Руки стали обильно сочиться грязью. Гудящее болезненное ощущение в конечностях сковало девочку и та не сдержавшись, заревела, ощущая склизкие комки, застрявшие в горле. Она сидела, обняв свои черные колени, и плакала. Всхлипы отскакивали от стволов и убегали в далекую даль леса. Каждое дерево, каждый камень на нём знал, что девочка плачет. Они наблюдали её страдания и пропитались глубоким сочувствием к такой участи, но приласкать бедное дитя никак не могли. Не могут они, но могут другие. Когда всхлипы уже в тысячный раз пробегали по каменистой поверхности стволов, один из них прыгнул прямиком на застывшее тело старой женщины. Её потерянный взгляд на мгновение засиял тусклым блеском интереса и вновь угас. Внезапно деревья умолкли. Девочка продолжала плакать и тонуть в собственном отчаянии. Это состояние стало для неё сродни бегу, но деревья больше не принимали её голос. Они умолкли в ожидании чего-то чужого, того, что никак не могли представить, но так хотели бы увидеть. Момент молчания растянулся. Оно приглушило бесчисленное сияние камней. Даже сухой безвкусный воздух пропитался соленым напряжением момента. Взгляд женщины вновь вспыхнул своим уникальным цветом. Она повернула своё серое лицо в сторону, где слышался плач ребенка. Уверенность и холодное равнодушие на застывшем лице не смягчалось. Камень оставался твердым. Лес загудел. Каменистая кора стволов завибрировала и зажужжала. Девочка была верна своей привычке. Камни, на которых она сидела, тускло сияли под черной пленкой, стекающей с её тела. Молчание деревьев её совсем ненадолго удивило, немного выбило из привычной колеи и, привыкнув к такому положению, девочка заплакала с прежней силой. Камни хрустели под ногами серой женщины. Цветная пыльца слетала с них и окрашивала её голые ступни слабым сиянием. Путь был длинным, как и все процессы, происходящие здесь. Одно мгновение где-то было равно одной маленькой вечности здесь. И местные обитатели, сами того не осознавая, попросту забыли, что такое время. Особенности в поведении, склонные к спешке вызывались лишь отблеском привычки. Потому они просто шли к своей цели, не особо задумываясь о времени, что было потрачено на это, но именно потерянное время являлось самой важной вещью. Той, которую забывали, как забываются сны. Сутулая, низкорослая женщина подошла к заливающемуся слезами ребенку. Она взяла на руки девочку и прижала к своей груди. Порванная серая кофта пахла пылью и чем-то острым. Такого запаха девочка не знала. Она обхватила руками шею женщину и мгновениями позже затихла. Чернота прекратила сочиться из кожи. Она подсохла и стала похожа на хлебную корочку, покрывающую все тело. Темный оттенок выцвел под сиянием леса. Теперь девочка напоминала серебряную статую. Тело отражало каждый засиявший в её сторону камушек. Затем и эта пленка сошла. Слоями она стала опадать на землю, открывая истинную кожу ребенка. Вскоре та почувствовала, как слабый ветерок трепет её черные косы. Однако глаза открывать не стала, только сильнее уткнулась в плечо серой женщины. - Мам, я буду есть овсянку. Честное слово, – Тихо произнесла та и, засияв всеми цветами, растворилась. На мгновение она стала частью леса, и деревья, что не пропустили без внимания ни одной её слезинки, со всей нежностью одарили её душу объятиями, какие только дарят матери своим детям. А затем дух девочки полностью покинул лес и все прилегающие просторы этого мира. В лесу воцарилась прежняя тишина. Стало слышно падение камней. Чернота, что образовалась от слез девочки, растворилась. И только старая женщина продолжала стоять, обхватывая пустоту руками. Она застыла, как и положено таким как она, но теперь лицо украшала умиротворенная улыбка. Свою личную вечность она встретит именно так.