amanita mortem.

Рассвет с трудом разбивает плотную нефтяную дымку над технокладбищем сломавшихся поездов. Маленькая пустыня, где ржавеют, порастают мхом и разлагаются тысячи железных коробок, преданных в руки вечности. За ними, словно большие деревья, поднимаются трубы заводов и паровых станций. Миллионы тонн угарного газа рассекают серое угрюмое небо и повисают ядовитым саваном. Ёнгук сжимает в зубах сигарету, яростно затягивается, словно хочет выкурить это гнилое майское утро. Зыбкий воздух пропитан гарью, табачным дымом и свежей детской кровью, которая въедается в самую сущность молодого детектива, потрошит нервные окончания, словно красные бабочки, которые застряли у него под кожей и в попытке выбраться царапают крыльями нутро. Мужчина чуть вздрагивает от навязчивой липкой прохлады и отчаянно старается прогнать невеселые мысли. — Сонбэ, мы уже опечатали место преступления, можете приступать к работе. Госпожа Шин ждет вас возле служебного паромобиля. — Передай, что я сейчас подойду, — Ёнгук натянуто улыбается помощнику и выбрасывает окурок. Тлеющий пульсар пепла рассыпается, не долетев до смрадных вод реки Хан. С моста — Сеул как на ладони. Токсические вещества тонкой пыльцой оседают на корейской столице, и стоит температуре подняться, как смертоносный яд образует большие горячие тучи. Они летят совсем низко над землей, так, что иной раз чувствуешь на себе зловонное дыхание губительных отходов. Не город, а огромный железный механизм. Детектив тяжело вздыхает и нехотя идет к месту происшествия, попутно изучая материалы дела. Обстановка напряженная; вместо проведения стандартных процедур, криминалисты шумно дискутируют. Кажется, такого массового замешательства не было давно. Дорогу полностью перекрыли, оцепив небольшой участок трассы оградительной лентой, и, к слову, пришлось расставить людей по периметру, так как любопытных журналистов наличие предупреждающих знаков не смущало. — Младший офицер Мин Юнги к вашим услугам, сэр. Ёнгук рассматривает юного ассистента в нелепом малиновом цилиндре и просит быстренько ознакомить его со всеми обстоятельствами данного дела. Столица просыпается, фабричные трубы из красного кирпича начинают дымиться, и мужчина чувствует вдруг острую потребность в сигарете. — Мы взяли показания у Пак Минхёка, который стал свидетелем происшествия. Авария произошла в три часа ночи, по его словам, кто-то преградил дорогу автомобилю и водитель, не справившись с управлением, врезался в железную балку ограждения. — Что-нибудь ещё? — спрашивает Ёнгук, не отрывая взгляда от искореженного школьного автобуса. Ржавая посудина, которая послужила усыпальницей для водителя и четырех детей, почти не пострадала. За исключением нескольких странных деталей. — Наденьте защитную маску и перчатки, детектив, — голос, который прозвучал, можно было узнать из тысячи, по крайней мере, у Ёнгука он прочно ассоциировался с его обладательницей. Даже приглушенный респиратором, её высокий и несколько детский тембр отчетливо резонирует с чем-то внутри детектива. Замерев на секунду, мужчина протирает слезящиеся от пыли глаза и пытается сконцентрироваться на словах Джимин. От нее пахнет кофе, настоящим, а не этими помоями из местных кабаков, а ещё почему-то свежей землей. Джимин прячет лицо под капюшоном, но из создаваемой им полутени поблескивают большие глаза. Детектив видит её игривый, как у белочки, прищур, чего достаточно, чтобы понять — она улыбается. Воплощение нездорового равнодушия. Ёнгуку такое хладнокровие кажется чем-то больным, иррациональным... а впрочем, ему бы такую выдержку. Эта работа и так сродни мазохизма для человека, который на лужу крови без отвращения смотреть не может, и как ему нормально реагировать на малолетку, которая превосходит его по всем параметрам, и, конечно же, просто обязана вечно об этом напоминать? Ёнгук пытается сделать вид, что он в чем-то да разбирается. — Судя по всему, объект, перекрывший дорогу, что-то туда бросил. Следов пожара нет, при таком раскладе пострадавшие успели бы покинуть автобус, значит, это не взрывная шашка. Может, распылитель с ядом? Если честно, эти двое с трудом переносили общество друг друга. Первые три месяца они спорили по любому поводу, из-за чего допрос подозреваемых превращался в цирк. Конечно же, о конфликтах внутри коллектива узнал начальник, особенно после того как они провалили крупное дело, и устроил им такую взбучку, что теперь у них появилось много общего, например урезанная зарплата и ненависть к верхушке отдела. Да и, в конце концов, кто еще как не вечно отрешенный Бан Ёнгук сможет терпеть конфликтную напарницу, которая то и дело норовит раскритиковать тебя за каждую попытку открыть рот. Это сначала он пытался поставить её на место, но поняв, что обуздать пылкий нрав девчонки у него не получится, мужчина смирился и просто игнорировал все её выпады. — Пфф, мимо. Вы рассуждаете слишком шаблонно. Впрочем, ваше невежество простительно — не думаю, что заурядный служащий вроде вас когда-нибудь сталкивался с подобным. Ёнгук снисходительно улыбается. Шутки про наивного провинциального мальчишку он слышит чуть ли не ежедневно от каждого из коллег, поэтому «яркий пример ужасного образования в захолустьях» только лениво потягивается. Фамильярно закидывает руку на плечо Джимин, потому что знает, как её бесят подобные жесты и тащит её в сторону автобуса. — Пойдем уже. Слушай, мелкая, ты вообще снимаешь этот намордник? — он касается её лица, поддевая респиратор указательным пальцем. Вообще-то, было что-то симпатичное в этой штуке. — Засчитано, детектив, — девчонка сердито пихает его локтем, вызывая в мужчине чувство отцовского умиления. Её за несколько лет работы ни разу не видели без этой маски, из-за чего в отделе каких только сплетен не ходило. Ёнгук не очень-то их и поддерживал. Этот респиратор с ярко-оранжевыми отделениями и изящными кожаными вставками был изюминкой Джимин, и детективу нравилось, что она не стеснялась мнения остальных. Чем ближе они приближаются к школьному изувеченному автобусу, тем сильнее тяжелая смесь ржавчины и окровавленного металла оседает в капиллярах легких. Ёнгук с трудом выламывает дверцу, которая до этого открывалась на автомате, и та со скрипом отваливается, выплевывая из своего нутра желтые клубки пары. Девушка напряженно застывает. Солнечные лучи щекочут радужную оболочку, и её глаза обращаются расплавленной медной патокой, на дне которой плещется жалость. Ёнгук давится этим паскудным чувством беспомощности, этим сочувствием к себе, угрюмо молчит, собирая остатки самообладания. Ему по долгу службы не раз приходилось видеть изувеченные тела, но каждый раз это превращалось в мучительную борьбу с собственным подсознанием. Он благодарен Джимин за молчаливое понимание и всё же раздраженно хмурится, терпеть не может казаться таким слабым, особенно в глазах коллег. Особенно в её глазах. — Вместе? — хрипло спрашивает мужчина, рассматривая широкий дверной проем и покрепче затягивая лямки респиратора на затылке. — Вместе, — девчонка сосредоточенно меряет его взглядом, кивает и цепляется за поручень. Они синхронно преодолевают ступеньку и практически одновременно оказываются на задней площадке автобуса. В полумраке салона витает янтарный полупрозрачный туман. Джимин, как всегда бесстрастная и спокойная, без лишних слов начинает работать, достав из небольшого рюкзака бумаги для протоколов, и лишь дрожащие пальцы выдают её состояние с потрохами. — Вот, заполните пока все документы, а я возьму образцы на экспертизу. Может быть, управимся к вечеру... Девушка спихивает на детектива документацию, то ли пытаясь огородить его от малоприятного зрелища, то ли ей просто невтерпеж приступить к делу, но Ёнгук послушно принимает из её рук всё необходимое. Он избегает смотреть по сторонам, вымученно вцепившись в спинку кресла. Когда это началось? После смерти брата? Как бы там ни было, убить человека детективу почти ничего не стоило, совсем другое дело — видеть заляпанный кровью труп. Тошнотворное исступление, вспотевшие липкие ладони и сердце, из последних сил ломающее грудную клетку. «Всё нормально, Бан Ёнгук, успокойся. Ты ничем не сможешь помочь этим детям. Слишком поздно». Респиратор не дает свободно дышать, но мужчина чувствует эту сырость, пропитавшую железные стенки автобуса. Он опускается на первое попавшееся сиденье и начинает на скорую руку заполнять бланки. — Что это? — спрашивает он осипшим от курения голосом. Окна в салоне покрыты слоем желтой липкой пыли. — Amanita Mortem. Ядовитый гриб семейства спорыньёвых, родственник кордицепса. Споры данного вида очень неустойчивы и быстро теряют способность к размножению. Человеческие легкие — идеальная среда их обитания. Проще говоря, гифы этого гриба проникают в мягкие ткани человека и через несколько секунд начинают прорастать. Мучительная, но быстрая смерть. Она натянуто улыбается, поймав на себе сосредоточенный взгляд детектива, после чего возвращается к делу. Ёнгук не может уловить её настроения. Девушка флегматично проводит по стеклу ватными палочками и прячет их в хрупкие пробирки. Плечи расслабленны, а пальцы наоборот дрожат, из-за чего на окнах вырисовываются зигзаги. Вечно между этими двумя наступало красноречивое безмолвие, как будто оба знают: им есть что скрывать друг от друга. Джимин то вспыхивает от азарта, собирая образцы в целлофановые пакеты, то снова тоскливо опускает глаза, подолгу задерживаясь возле каждого тела. — Почему вы так сильно... Ну, — она кивает на изуродованные детские трупы, но Ёнгук тут же возвращается к заполнению бланков, без лишних объяснений понимая, почему она вдруг задала этот вопрос. Всё-таки не сходится. Взрослый мужик, элитный профессионал в области криминалистики, шарахается при виде мертвых людей. — Не знаю. Как-то увидел тело своего брата, выпотрошенное, практически вывернутое наизнанку. С тех пор не было ночей, которые бы обошлись без кошмаров, — детектив не любит откровенничать, но с Джимин это получалось само собой. Неосознанно он чувствовал, что они похожи, что их жизни сотканы из идентичной материи. Странное предчувствие шевельнулось в груди и тут же угасло, оставаясь в мыслях детектива туманным, смутно тревожащим отпечатком. — Мне кажется, я мог его спасти. Девушка молчит так долго, что Ёнгук теряет нить разговора, полностью отвлекшись на документы, и практически заканчивает работу, когда по-детски высокий голос снова раздается с другого конца салона. — Однажды ваша ненависть, детектив, достигнет точки апогея. Бесполезно с этим бороться. Хотите, чтобы справедливость восторжествовала — отомстите любой ценой. Моральные предрассудки только мешают. Поверьте, вы будете жалеть всю оставшуюся жизнь, если не сможете переступить через себя. Я знаю, о чем говорю. Мужчина не сомневался в том, что Джимин знала о нем больше положенного. Наверное, это должно вызывать опасения, но нелепое тягучее спокойствие, вдруг обрушившееся на Ёнгука, заставило его встретиться с девушкой взглядом. Это длится несколько секунд, но каждый успевает для себя понять — что-то ещё будет. — И всё же, посмотрите? Такого вы ещё не видели, детектив, на словах трудно передать весь масштаб происшествия. Мне жаль этих детей, — последняя фраза теряется в выдохе и Джимин высовывает голову из дверного проема, чтобы позвать Юнги. Того самого, в идиотском цилиндре. Снаружи раздается шепелявая речь ассистента и через некоторое время появляется он сам с тяжеловесной деревянной конструкцией. Ёнгук помогает девушке установить фотоаппарат на треногу, пока Юнги протирает окна влажной тряпкой. Солнечные лучи криво проникают в салон, покрывая его неровными пятнами света. — Я думаю, выдержки на пятнадцать минут вполне хватит. Юнги, справишься без меня? Сделай три-четыре снимка и сразу же отправляй в фургон, думаю, они проявят их к завтрашнему утру. И постарайся не уронить этот фотоаппарат, он и так разваливается. За мной, — это уже Ёнгуку, — я покажу вам кабину водителя. Джимин тащит мужчину за собой, глаза горят нескрываемым азартом и детективу никогда не понять её одержимости подобными делами. Какой-либо полицейский пыл ему был откровенно чужд, он делал работу на совесть, но безо всякого особого рвения. Наоборот, поскорее бы разобраться со всем этим, чтобы отправиться в местный бар и наконец-то вытеснить спиртным увиденное. Девчонка ловит на себе проникновенный взгляд детектива, на секунду теряется, соображая, чем привлекла его внимание. Её воодушевление борется с какой-то неосязаемой горечью и Ёнгук не может воспринимать это здраво. Он привык, что соболезновать Шин Джимин не умеет, разве что шаблонно выражать свою жалость и презрение, поэтому мужчина не знает, как реагировать на такую напарницу. Она сама отпирает дверь кабины, и бездыханное тело пожилого водителя практически вваливается внутрь салона. Ёнгук едва успевает отскочить в сторону. Желудок резко сокращается и детективу приходится приложить много усилий, чтобы утренний кофе остался там, где ему положено. Он, конечно, всякого ожидал, фантазия даже подсовывала ему варианты, но оказалось, что они довольно скудные по сравнению с реальностью. — Господи, кому вообще пришло в голову что-то подобное? Сумасшедшие, блять, ублюдки. Ёнгук зажмуривает глаза и несколько секунд молчит, пытаясь придти в себя. Без отвращения и посмотреть не может на развороченный труп. Джимин издает короткий смешок, как ребенок, при котором случайно сказали матерное слово. Она всегда так реагирует. — Знаете, что меня интересует больше всего? Мотив. Это похоже на какой-нибудь теракт, чтобы привлечь внимание властей. Детектив кивает, падая на ближайшее сиденье. Кровь успела подсохнуть, и дно автобуса покрылось сухой багряной коркой. — Интересное предположение. А с другой стороны, может это, наоборот, попытка отвлечь? От чего-то посерьезней? — Ух ты, приятно видеть, что благодаря мне вы стали таким сообразительным. Версия очень даже ничего. Ёнгук пропускает сарказм мимо ушей; он тут решился на подвиг — открыть глаза. Тело, разодранное изнутри букетом грибов, напоминало дырявую мясную посудину, по крайней мере, человека в этом было узнать довольно сложно. Одна только шляпка Amanita Mortem достигала метра в диаметре, сферичная и слегка покачивающаяся, она поблескивала зелено-желтым окрасом. Ножка, толстая, опушенная ярко-коричневыми волосками, полностью растерзала грудную клетку, а от легких остались лишь кровавые ошметки. Джимин достает складной ножик и, помогая себе пинцетом, собирает образцы. Она отделяет эти кусочки, за которыми тянется слизь, и тошнота детектива переходит на новый уровень. Сдерживать позывы организма становится всё сложнее. — Ты сказала, что споры быстро теряют способность к размножению. Значит, сейчас они не представляют опасности? — Не совсем. Эти малыши, которые выросли, через семь часов достигнут зрелости и выплюнут новую порцию спор. Процесс несколько раз повторится, а потом они умрут. Споры, скорее всего, тоже, если не найдут среду обитания. Им достаточно насекомых, чтобы за несколько дней разрастись на километровых территориях. — А если еды будет предостаточно? Если они проникнут в город? — Мы уже доложили властям, чтобы они принимали меры, но без противоядия это не представляется эффективным. Что может убить такого монстра? — она немного помолчала. — Самое интересное, между этими грибами сильная связь. Ёнгук вздыхает, откинувшись на скрипящую спинку кресла. Тела детей он точно не хочет видеть, ему хватает этого ни в чем не повинного мужчины. — Хочешь сказать, у них есть какой-то коллективный разум? — Да. Если у них будет много еды, как вы и сказали, они создадут что-то вроде собственной экосистемы и начнут размножаться практически ежесекундно. Удивительно, не так ли? — Прости, мелкая, не разделяю твоего восхищения. Нам еще долго здесь торчать? Почему его тело в трещинах? Мужчина с трудом отпирает небольшой засов и открывает окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха. — Штатный биолог сказал, что гриб до созревания продолжает разрастаться по телу. Он проникает в кровеносные сосуды, вот они и лопаются, фактически, тело будет полностью переварено. Возможно, до своей эволюции, эти грибы размножались на падали, были чем-то вроде санитаров. Но отходы, которыми корпорации кормят леса, не очень, знаете ли, способствуют здоровому развитию. Что там с протоколом? — Я закончил. Дети учились в церковной школе для мальчиков, ну, то каменное недоразумение на углу Первой и Четвертой улиц. Водитель работал там больше одиннадцати лет, с основания этой школы, кажется, собирался на пенсию в следующем месяце. Это всё, что у нас есть, но Ким уже там, опрашивает главного священника. — Как будто в этом есть какой-то смысл, хм, — Джимин прячет стеклянные пузырьки в футляр, легкий сквозняк касается ее челки. Она снимает резиновые перчатки и трогает пальцами лоб, поправляя прилипшие пряди волос. Солнце, до этого плавящее округу в зените, теперь медленно погружалось в сторону горизонта, обрамленного серым фабричным дымом. Невыносимая жара, а ведь лето еще впереди. Запах внутри железной коробки автобуса становится тяжелее, гуще, Ёнгук чувствует, как влажная от пота одежда вязко пристает к коже. Он едва ли не дремлет в пассажирском кресле, разомлевший и уставший от сегодняшних впечатлений. Наблюдает с улыбкой за своей неуемной напарницей, которая не заметила слетевшего капюшона и короткие пепельно-русые волосы поддались душному сквозняку. Поскорее бы закончилась проклятая смена. Взгляд его цепляется за полуразбитые окна: небо — чернильные пятна на хрустящей белой бумаге. Тяжелые смоляные тучи предвещали вечерний ливень и постепенно затягивали последние лучи солнца в пасмурную шаль. К ночи температура упадет, можно будет дышать свободней. — Что думаете, детектив? Мы закончили? Можно уходить? — Джимин совсем вымоталась, но кажется, собой довольна. Её лицо, спрятанное под копной волосы, покрылось едва заметной испариной, но девушка лишь поправляла респиратор свободной рукой и шумно сопела, изнывая от жары. И зачем она терпит столько неудобств? Ведь эта маска вдохнуть на полную грудь не дает, лишает половины кислорода, да и острые ремешки впиваются в кожу, вызывая легкий зуд. Ёнгук это чувствует на себе и искренне не понимает, как можно годами таскать эту штуку. — А ты решила спросить у меня разрешения? Какая послушная девочка, — мужчина игриво жмурится и тут же беззвучно смеется, поймав растерянный взгляд Джимин. Иногда дитя расслабляется и забывает казаться сильным независимым циником. Это вызывает умиление, кто ещё знает о слабостях Шин Джимин, которую в отделе боятся все? Девушка тут же исправляется, презрительно фыркает и снова натягивает капюшон, стараясь скрыть смущение. — Дурочка, ты хоть знаешь, сколько сейчас градусов стоит? У тебя лицо горит. Хочешь подхватить тепловой удар и лежать потом с мигренью несколько дней? Ёнгук лениво поднимается, хочет расстегнуть пуговицы на её блузке, но та сердито отмахивается. — Чего ты вообще носишься с этим респиратором? Мужчина всегда подмечал: чем спокойнее он с ней разговаривает, тем больше это начинает выводить её из себя. Но сегодня с Джимин что-то не так. Раздражение лишь на секунду сковывает её тело в немом возмущении, но она тут же, задумавшись о чем-то, сконфуженно расслабляется, позволяя детективу снять капюшон и попустить воротник униформы. Нервничает, но изнурилась настолько, что сил не хватает пререкаться. Кидает привычное «это не ваше дело» и семенит уставшим шагом на выход из автобуса. Ёнгук нащупывает пачку сигарет в кармане, чувствуя облегчение, и когда наконец-то оказывается на улице, ощущает кожей: зной сменяется прохладным грозовым ветром. — Детектив, — этот голос уже настолько «свой», что тело покорно на него реагирует, заставляя мужчину невольно повернуть голову. Он как бы между делом избавляется от защитной маски и перчаток, брезгливо откладывая их куда подальше, и не спускает глаз с Джимин, которая нерешительно сжимает его локоть. Старается девчонку не торопить, такая редкость, чтобы она сама шла на контакт. — Может, сходим куда-нибудь выпить? Только не в прогнившие кабаки за рогом, где вы обычно ошиваетесь со своими дружками. Я угощаю. Значит, место выберу сама. Ёнгук на несколько секунд выпадает из реальности, сжимая в руках сигарету, но быстро приходит в себя. Видит, что напарница смущается и не хочет ставить её в неловкое положение еще больше. Она ему этого не простит, тем более перед коллегами. Поэтому мужчина дружелюбно кивает, стараясь не переборщить, и чиркает зажигалкой. Струя табачного дыма полощет дыхательные пути. Им действительно стоит выпить. Стереть из памяти тела разорванных в клочья детей. Выхода нет. Ёнгук прикидывает в уме, сколько времени у него осталось. Слова Джимин пульсируют на задворках потасканного разума: «Бесполезно с этим бороться. Хотите, чтобы справедливость восторжествовала — отомстите любой ценой». «Любой ценой, любой ценой...» — эхом вторит подсознание и Ёнгук считает дни до сентября. До первых пожелтевших листьев.