- Мама, значит и меня? Меня мобилизуют? - спросил паренек лет семнадцати, что есть мочи стиснув в руке бумажный клочок - повестку.
С начала войны прошел уже год. Уже год как призвали отца. Два месяца как передали похоронку. Как писали его сослуживцы, он оказался не в то время, не в том месте: наткнулся на мину в поле близ села К*** и скончался у них на руках от большой кровопотери и сильной контузии.
Мать молчала, опустив поседевшую голову. Женщина судорожно перебирала своими бледными пальцами складки на пропитанном насквозь слезами и дымом одеяле.
- Мама, мамочка, как ты будешь жить, когда я уйду на фронт?
Она не знала что ответить. Её ноги перестали ходить еще два месяца назад, когда наступили самые страшные морозы, и пришло известие о гибели отца. Она твёрдо знала одно: жить она уже не будет никогда, она будет лишь существовать.
- Подойди ко мне, - мать трясущимися руками ухватила сына за рукав его ватника, который она некогда сшила сама.
- Я пойду на фронт! - заявил он дрожащим голосом и крепко обнял женщину, пав на колени. - Я стану хорошим солдатом, мама! Ты будешь мной гордиться, клянусь!
По впалым её щекам одна за другой катились слёзы.
Она уже была горда.
- Я перебью всех гитлеровских крыс, которые посмели ступить на русскую землю!
Женщина кивнула и произнесла, собравшись с силами: - Только…дай слово, что вернешься живым…
- Обещаю, - прошептал сын, склонившись над материнским ухом.
Рано утром, ещё до восхода солнца, он ушел на передовую, оставив на столе у кровати матери ломоть черствого подгорелого блокадного хлеба.
Он ушел, но обещал вернуться.
