Нерешённые вопросы

      Впервые за много лет Россия встретила Чана Вайсана не майским солнцем и цветистостью улиц, а сплошным ливнем, гомоном одноликой толпы, хмурыми лицами и громогласной столичной суетой, но, впрочем, это было неважно. В конце концов, он бывал здесь не так уж часто и исключительно по необходимости.       Необходимость, вынудившую его проделать такой путь, вполне можно было отнести к разряду крайних, и он располагал тремя сутками для её ликвидации. Оставаться в Москве дольше было бы непозволительной роскошью: Роанапуру явно не пойдёт на пользу его отсутствие.       Его — и ещё одного человека, чей номер он удосужился набрать лишь на исходе второго дня.       Балалайка взяла трубку с третьего гудка; голос у неё был ровный, приглушённый.       — Здесь могут прослушивать, — предупредила сходу, — аккуратнее. Я думала, ты не явишься.       — Я улетаю завтра.       — Какая-то срочность? Я вернусь в Роанапур на неделе. Дело терпит?       — Не думаю, — возразил Вайсан. — Если выиграем время, это будет на руку нам обоим.       Балалайка подавила усталый вздох.       — Поняла.       — Завтра в полдень, — сказал он.       — Адрес знаешь, — согласилась капитан и повесила трубку.       Чан осел на край кровати в полумраке гостиничного номера и глянул на сизую вечернюю дымку за окном. Он даже не предполагал, что однажды ему доведётся столкнуться с капитаном Василиновой на её территории, — пусть даже при туманных обстоятельствах, лишь косвенно связанных с деятельностью «Отеля Москва». Впрочем, Чан и не планировал ставить Балалайку в известность о многочисленных связях «Триады», однако в сумятице двух последних дней обнаружились некоторые зацепки, которые могли бы заинтересовать капитана.       В идее предстоящей встречи и спонтанной дискуссии не было никакого подтекста, — просто у них, как и всегда вне зависимости от местонахождения, ещё оставался ворох нерешённых вопросов.

***

      Этой ночью так и не удалось уснуть: сказывалось переутомление и злоупотребление кофе, и глава «Триады» коротал время за просмотром писем и корреспонденции. Обычно в такое время в Роанапуре только закипала настоящая жизнь, шумная, развязно-хмельная, — но здесь мерзкая погода отбивала всякое желание пойти проветриться. Вдобавок ко всему все мысли сходились к завтрашней встрече и, собственно, к Владилене.       К истокам их союза, — если можно было так назвать их противостояние.       Чану вспомнилось: это были те осмысленные времена, когда к постоянной конкуренции преступных группировок он уже давно стал относиться спокойнее. За последние пятнадцать лет он твёрдо усвоил: воды Южно-Китайского моря будут бушевать, пока его гавани полнятся пришлыми кораблями. Чана это не заботило хотя бы потому, что могущество «Триады» в Роанапуре было неоспоримо.       Его непоколебимость чуть пошатнулась, когда после серии громких дел, связанных с нелегальными поставками, он услышал из уст собственных разведчиков странное — «Балалайка». Задумчиво листая отчёт, глава «Триады» припоминал, что означает это слово — помнилось по редким визитам в СССР, — кажется, национальный струнный инструмент.       Треугольный корпус, узкий гриф и высокий надрывный звук.       ...или нет?       — Кто это? — уточнил нетерпеливо.       — Глава «Отеля Москва», — пояснил подчинённый. — Настоящее имя неизвестно, как и род деятельности до сего года, но, кажется, он военнослужащий в отставке. В конце 1980-х находился в звании капитана. Воздушно-десантные войска...       — Русский?       — Скорее всего. В основном штате организации числится под сотню человек. Их первая активность зафиксирована пару месяцев назад, но, судя по всему, они уже сотрудничают со сторонними компаниями.       — Это всё?       — Больше ничего не удалось выяснить.       Подобного рода информацию Чан Вайсан предпочитал выяснять самостоятельно. «Отель Москва», как ни странно, не таился и по меркам преступного мира существовал почти официально — в небольшой опрятной конторе, где, казалось, никого не удивил визит лощёного китайского мафиози. Чан вкратце объяснил хмурому охраннику цель своего визита, прошествовал за ним в тесный холл и огляделся, в очередной раз представляя себе капитана Балалайку. Ёмкое определение «русский» рисовало в воображении образ дебелого двухметрового десантника, но окликнула его только по-славянски белая женщина лет тридцати со шрамом на лице, восседавшая за столом в углу.       — Чем обязаны, господин?       Чан раздражённо глянул на неё сверху вниз.       — Я бы хотел переговорить с вашим лидером от лица «Триады».       — В чём дело? — спросила женщина, извлекая из нагрудного кармана портсигар.       Он замер в ожидании, а она неторопливо закурила, глядя на него из-под полуприкрытых век.       — Я бы предпочёл, — поторопил Вайсан, — чтобы обо мне доложили капитану Балалайке.       Женщина поднялась, оправляя юбку, и набросила на крепкие плечи шинель.       — Капитан Балалайка, Владилена Николаевна. Слушаю вас.       ...Они спорили больше часа, причём говорил в основном Чан – о месте «Триады» в иерархии Роанапура, об обстановке в портах Южно-Китайского моря, о территориальной принадлежности и о дилетантизме русских, а та, что назвалась Владиленой, учтиво кивала и посмеивалась.       — Вы обречены, мисс Василинова, — заявил Вайсан, — вы не выдержите натиска здешней инфраструктуры.       — В самом деле? — она коснулась застарелого ожога. — Я так не считаю.       — Что заставило вас покинуть Россию? Преступность процветает и там. Хотя можете не отвечать – ведь страна Советов бросила своих детей на произвол судьбы, не так ли?       — Страны Советов больше нет.       — Смею полагать, вы состояли в партии?       — Теперь это не актуально.       — В любом случае, — Чан отпил кофе из миниатюрной чашки и поморщился: горький, аж скулы сводит, — ваша деятельность настораживает многих. И эти поставки с Востока...       — Вы перехватили наш груз на прошлой неделе, — оборвала Балалайка, — меня не интересует, чем вы руководствовались, но ущерб вам лучше возместить.       — Центральный порт находится под юрисдикцией «Триады», — возразил Чан, — и мы вправе перехватывать любые посторонние суда. И вообще, капитан, если вы хотите оставаться на плаву, то в ваших же интересах сотрудничать с нами.       — Не совсем так, мистер Чан.       — Простите?       Она бросила окурок на кофейное блюдце.       — Это в ваших интересах сотрудничать с нами.       Чан едва сдержал презрительный смех: эта русская, не успев появиться в Роанапуре, каким-то образом успела зарваться в край, не имея ни связей, ни должного влияния, и теперь смеет требовать от него возмещения за то, на что у него — и только у него! — было законное право.       — Я склонен принимать радикальные меры в отношении самодеятельных организаций навроде вашей. Так, на всякий случай.       — Что ж, — согласилась Владилена, — если вас не устраивает мой кабинет, я бы с удовольствием проехала с вами на полигон. Но поверьте, я искренне желаю, чтобы балалайка и впредь ассоциировалась у вас исключительно с национальным фольклором.       Чан загадочно улыбнулся, не удостоив откровенную угрозу ответом, и вышел, не прощаясь, оставив главу «Отеля Москва» в дымном одиночестве. Он втайне надеялся, что вестей от русских «Триада» больше не получит, но той же ночью, когда он возвращался на неприметном чёрном пикапе из Центрального порта после очередной ревизии, внутри заворочалось нехорошее предчувствие.       Мягкая чёрно-малиновая южная ночь пьянила, и Чан, откинувшись на сиденье, подставил влажное лицо бризу, закурил. Не было никаких гарантий, что им с русской удастся сработаться, — совершенно никаких.       Но, по крайней мере, попытаться стоило.       Даже если ради этого придётся принять её приглашение.

***

      Чан не переносил излишней сентиментальности даже наедине с собой, но редкое, нехарактерное для сезона затишье вынудило его припомнить прозаичные моменты их с Владиленой сотрудничества. Сначала — их элегантную дуэль, зрелищный смертоносный танец над тёмным пальмовым пляжем, располагающим совсем к иным действиям, когда пуля беззвучно нашла цель, и на вишнёвом платье не видно было следов крови. Потом — потянувшиеся за тем поражением и каким-никаким, но примирением — переговоры, тайные встречи, полные официоза, поздние звонки с прокуренным смехом в трубке, — словно они внезапно оказались в одной упряжке.       Специфика работы вынуждала время от времени соглашаться друг с другом на фоне непрерывного поединка. С каждым таким компромиссом Чан мысленно оказывался не под её прицелом в свете фонарей, — нет, в очередном затхлом заведении в обществе местных представителей «Cosa Nostra» и «Колумбийского картеля». Они нередко вели дела на пару, и он не отказывал себе в удовольствии наблюдать, как она охотно и весело даёт отпор оппонентам. Подобных очных ставок за виски и сигарами у них было немерено, и не раз Чану иронично думалось, что представление будет долгим. Он не ошибался: она легко парировала Верроччо и Абрего на тайском, а потом — он чувствовал эту грань по её вздрагивающим ноздрям, сжатым губам, — переходила на русский, жёсткий, торопливый, витиеватый. Она произносила грубые фразы с таким смаком, что морщился даже Борис, а Чан, глядя на вытянувшиеся лица малазийских мафиози, мысленно благодарил тёмные очки, что не выдавали его зажёгшихся лукавым огоньком глаз.       И этому было одно простое объяснение.       Владилена Николаевна в гневе была неподражаема: горящее лицо, грозный разлёт бровей, одна рука поигрывает латунной зажигалкой, вторая любовно оглаживает рукоять «Стечкина» у пояса юбки, — и Чан не раз ловил себя на том, что взгляд отвести не может от этой странной русской, все огни и воды которой сошлись в грешном Роанапуре.

***

      Здесь, в Москве, Балалайке не было нужды затыкать кому-то рот оттого, что Москва — это не Роанапур, где того и гляди прилетит пуля в лоб. В Москве всё было спокойно, пасмурная весна щедро раскрасила её серым, и за неторопливой прогулкой по туманному кремлёвскому ансамблю у Чана появился шанс узнать её наново.       — Любопытно, Чан, — без приветствия проговорила она, выходя на дождливую площадь из зева неприметного здания, как и было условлено, — вот уж не чаяла свидеться с тобой у себя на Родине.       Выглядела она, как обычно в Роанапуре на рабочем месте, — никаких изысков, всё тот же изящный в своей простоте тёмно-бордовый костюм и наброшенная на плечи шинель с капитанскими звёздочками на погонах, но Чана ни с того ни с сего одолело непривычное волнение. Москва придавала мелочам особый колорит: раньше он не замечал, как выгодно подчёркивает деловая одежда её точёный силуэт, каким утончённым жестом она поворачивает запястье тыльной стороной, чтобы взглянуть на часы под манжетой, как вытягивает из-под воротника хвост длинных густых волос, — и вдруг решил для себя, что эта женщина с побледневшим ожогом на лице определённо красива.       — Ничего любопытного, — заявил он, беря её под руку, — долг службы, дорогая Владилена.       Они прогуливались вдоль краснокирпичных стен; грозный вид монументальной архитектуры пробуждал в Чане чувство некоторого сродства, ведь они оба родились под единым красным знаменем — даром, что в разных государствах, — как знать, может, пионерами даже маршировали под одними и теми же лозунгами.       И это было так органично: обмениваться ничего не значащими фразами и вежливо улыбаться друг другу.       Чан Вайсан не очень-то любил покидать Роанапур, но здесь, в Москве, он отнюдь не чувствовал себя чужим.       Балалайке нравилось, что Москва сняла с Чана извечные солнечные очки: при такой облачности в них просто не было толку. Его лицо казалось более открытым, глаза у него были карие, ясные, — она так редко видела их незащищёнными, что казалось, будто он изменился, но нет, классика чёрного кашемирового пальто с накинутым поверх белым шарфом не давала потерять ориентира.       Ориентира, диктующего им свои правила.       — Что ж, думаю, Чан, нам пора поговорить.       Прогулка изрядно расслабила главу «Триады», и о делах он вспомнил с явным неудовольствием. Местом встречи Балалайка выбрала безликий двухэтажный дом неподалёку от Андреевской набережной: ничего особенного, чистая и пустая конспиративная квартира, не способная никоим образом скомпрометировать случайных посетителей.       — Вот, значит, где ты остановилась?       — Ближе к делу, — заявила Балалайка, располагаясь за столом и привычно извлекая из кармана портсигар. — Ты явно привёз вести, и я вся внимание.       Чан принялся рассказывать — обстоятельно, в деталях; Владилена сначала слушала, мягко улыбаясь, а потом её ноздри снова дрогнули, и Вайсан начал узнавать в ней ту железную женщину, которой не единожды доводилось отвечать на хлёсткое слово пулей, а то и автоматной очередью.       — Стало быть, на твои условия они по-прежнему не согласны, но я...       — Чёрта с два! — прошипела Балалайка, сдабривая досаду крепким русским словцом. — Но ты?..       — Но я на твоей стороне, — подытожил Чан.       Она заразительно засмеялась, поигрывая зажжённой сигарой, — только теперь, за тихим облегчением, глава «Триады» заметил на столе пару стопок, ждущих, пока охладится главный инициатор всех доверительных разговоров, и мельком отметил, что, пожалуй, согласился на эту встречу не зря.       И нерешённые вопросы были здесь вовсе не при чём.

***

      Чан должен был вылететь в Роанапур вечерним рейсом, но в эти несколько часов в туманной столице думать о возвращении не хотелось. И он знал наперёд, что завтра для него снова начнётся обыкновенная рутина грязного портового города, ни в чём не оставляющая выбора. Он знал, что одна московская встреча запомнится чётче сотни предыдущих в Роанапуре, — уют скупого быта, расстеленная карта, тонкий древесный привкус того, чем они запивали жаркие споры без свидетелей — в меру, не увлекаясь.       И даже то, как пара телефонных звонков рационально решила все их вопросы, позволяя перед прощанием колко коснуться губ — врага ли, союзника? — в едином ворохе чёрного пальто и десантной шинели.