Подснежники

— Ты посмотри на это. Высокий худощавый блондин с висящими грязными волосами-сосульками схватил чуть подрагивающими пальцами край проржавевшего железного листа и с неприятным скрипом отодвинул в сторону. Гилберт, сидящий неподалёку на крошащемся, с посиневшим мхом на подсолнечной стороне, валуне, скучающе посмотрел в сторону друга, перекатывая во рту красную бусинку-антибиотик — полезная штука, когда тебя отправляют на Поверхность больше, чем на пару часов. Но довольно редкая. — Скажи, что ты нашел уже эту чертову грибницу и мы можем вернуться обратно в штаб. Я не жрал с самого утра, а в Вильнюсе скоро объявят отбой. Ты знаешь, что это за чувство, когда даже старый маразматик-австриец из администрации питается лучше тебя? Франциск улыбнулся своим мыслям и рвано махнул черной перчаткой, прогоняя доносящийся сквозь защитный костюм нудеж Гилберта словно назойливую муху. В последнее время его движения потеряли свою плавность, став ломанными и резкими, а на губах стояло только тусклое напоминание той улыбки, которая впилась в память Гилберта со дня их школьного знакомства. Гилберт неловко скрестил руки на груди, нахмурившись — ему было больно смотреть на потускневшего от времени старого друга, но помочь он ему ничем не мог. Он сам на распределении выбрал должность санитара хосписа, какой бы задницей он ни думал в тот момент, черт возьми. Бонфуа тем временем отодвинул большой лист железа — что это было раньше? Обшивка какого-нибудь корабля? — и отодвинулся от света, чтобы Байльшмидт мог посмотреть на находку. Гилберт выдохнул через респиратор, не поверив своим глазам. *** — Да ладно, ты хочешь просто забрать эту штуку с собой? — когда они возвращались, уже стемнело и то тут, то там, в разрушенном техногенной катастрофой городе зажигались маленькие одинокие огоньки часовых. Двое друзей прибавили шаг — каждый из них отлично знал, что шляться по Поверхности ночью было занятием самоубийственным, и остаться за воротами не хотелось никому. Франциск уверенно шагал впереди, бережливо прижимая к себе целофановый пакет с ярко-белыми подснежниками, словно самое большое сокровище на земле. Что, возможно, было недалеко от истины, учитывая их редкость. — Да тебе не дадут ее пронести даже через внешний пост, эта штука точно насквозь радиоактивная! — Гилберт старался обогнать Бонфуа, чтобы хоть немного притормозить его у главного входа. Мимо них серыми тенями проскальзывали другие жители Сити, спешащие укрыться под землей до темноты. — Когда тебя обшманают на "точке", то тебя за одну попытку... — Да, — прервал его Франциск, и его глаза сверкнули нехорошим огоньком, как в старые добрые времена, когда они были еще молоды и совершали такие глупости, за которые их стоило бы быстро и без всяких сожалений выкинуть на Поверхность в чем мать родила. — Когда меня обыщут, то точно их изымут. А вот старшего брата начальника службы безопасности обыскивать точно не станут. — Чт... не-не-не-не, ты меня в это дерьмо не впутаешь, Бонфуа! — Гилберт ткнул в него толстой перчаткой и даже хохотнул от удивления. — Еще чего! Я подставляться ради твоих идиотских идей не буду! И вообще, ты хоть представляешь, какое у этих цветочков поле? Хватит заразить весь отсек безопасности, где я ночую! Зачем тебе это? — У меня есть пять пропусков в отдел исследований, где работает Брагинский, — пропустив вопрос мимо ушей, важно поделился Франциск и с удовлетворением отметил изменившееся лицо Байльшмидта. Боже, по лицу этого парня можно было читать как по открытой книге. — И нет, тебе совершенно не интересно, откуда я их взял. — Предположим, — после паузы медленно кивнул Гилберт, все еще хмурясь, но прежде чем Франциск успел просиять, он его резко перебил, повысив голос: — Но! Я все еще остаюсь одним из офицеров безопасности Города. И я просто обязан знать, куда ты собираешься дальше деть эту диковинную хрень. И если ты потащишь ее в спальные районы к какой-нибудь очередной своей бабе, клянусь своими погонами, я тебя лично... — Нет-нет-нет, — быстро запротестовал Бонфуа, — Эта красота не уйдет дальше пятого сектора, обещаю, мой дорогой друг. И в который раз за сегодняшний день Гилберт пришел в замешательство. — Пятый сектор? Так ты тащишь эту штуку к себе... на работу?.. *** Хоспис, как в радужном прошлом, так и в мрачном настоящем, все еще не менял своего предназначения. Тогда и сейчас, он продолжал стягивать к себе умирающих людей, словно маленький островок стабильности в постоянно меняющемся мире. Даже местоположения он за несколько десятков лет так и не изменил — низенькое невзрачное здание, убранное от глаз людей на окраину их Города в пятом секторе. Место, куда никто не ходит, но дорогу знают все. Последний жизненный пункт перед холодильной камерой морга. Когда Саркофаг, плотно прикрывавший их подземное поселение от радиации на Поверхности уже много-много лет, дал свою первую трещину, по Городу прошлась легкая нервозность, со временем превратившаяся в полноценную панику такого уровня, что самому мэру Города — сэру Керкленду — пришлось выйти к людям, требуя прекратить истерию. Он протирал очки и заверял граждан, что опасаться нечего, а сам втайне отдал приказ службе безопасности Города отрабатывать план подавления беспорядков и восстаний. Процент заражения радиацией начинал превышать все разумные пределы. Хоспис стал принимать у себя все больше и больше людей. — Доктор Бонфуа. Звонили из администрации, предупреждали, что вас хотели бы видеть у себя сегодня, — медсестра выглянула из-за двери. — Я занят сегодня. Они подождут, — равнодушно ответил Франциск, подвязывая хвост. По его бледному лицу гуляла странная мечтательная улыбка, никак не связанная с окружающими. Медсестра легко пожала плечами и растворилась в темноте коридора. Через пять минут Франциск постучал в самую дальнюю палату в восточном крыле. — Доброе утро, Мэтью. Худощавый мальчик лет двенадцати, утопающий в проводах жизнеобеспечения, глубоко вздохнул и лишь после этого открыл глаза, повернув голову к входу. — Рад вас видеть, мистер Бонфуа, — действительно радостно просипел Мэтью и даже зашевелился, видимо, предпочитая сидеть, когда в палате оказывается его лечащий врач. — Боже мой, сколько раз я просил не называть меня так официально, — притворно обиделся Франциск, проходя к кровати и ставя завернутый в угольно-черную бумагу кулек на тумбочку. — И нет-нет, даже не думай подниматься! — теплая рука улеглась на грудь мальчика, предваряя дальнейшие попытки встать. — Мы же договорились, что ты пока будешь соблюдать постельный режим, верно? Не расстраивай своего дядю! — Хорошо, дядя Франциск, — вежливо кивнул мальчик и с явным облегчением упал обратно на жесткую подушку, по-детски улыбаясь. Его уже давно перестали навещать, и лишь мистер Бонфуа скрашивал его медленно ползущие часы. Франциск заботливо провел платком по взмокшему лбу племянника и одарил его одной из самых теплых улыбок. — У меня сегодня для тебя прекрасный подарок, Мэтью. Уверен, такое ты увидишь впервые. Мэтью с интересом захлопал глазами, когда Бонфуа взял в руки черный сверток. Зачем-то оглянувшись на закрытую дверь, мужчина бережно развернул его и отдал в подрагивающие руки мальчика. Мэтью задохнулся от неожиданности. — Это!.. — Именно, — довольно кивнул Франциск и откинулся на спинку кресла, закинув ногу на ногу. — Это, мой мальчик, одно из самых редких чудес нашего мира — настоящие цветы, выросшие на Поверхности! Мэтью завороженно смотрел на белоснежные подснежники, почти сияющие чистотой на фоне фосфоресцирующей черной бумаги. Протянув палец, он очень осторожно коснулся белого бутона и сразу же отдернул руку. Цветочек смешно закачался, и Мэтью засмеялся. — Дядя Франциск, смотрите, они такие красивые, такие яркие! Как... Как снег, что я видел на картинках! Они правда настоящие? Это так здорово... Франциск молчал и продолжал улыбаться, смотря на посветлевшее лицо мальчика, на котором впервые за несколько месяцев прорезалась жизнь. *** Следующее утро встретило Бонфуа дежурившей у его двери старшей медсестрой, смешно курсирующей туда-сюда по белому коридору, и пренеприятнейшей новостью. — Вас в приемной ждет мистер Керкленд, сэр. В расположенной в западном крыле маленькой приемной действительно ждал мэр их Города, расположившись в одном из кресел у окна и читая книгу. В их подземных катакомбах солнечного света, конечно, не дождешься, но мистер Керкленд был из богатой и старой семьи, и Бонфуа не удивился бы, если бы читать у окна было одной из привычек его отца, который, возможно, когда-то в детстве и видел натуральный свет ясного неба. Франциск сухо кивнул поднявшему глаза мистеру Керкленду и уселся на стул напротив, неловко подоткнув под себя белый халат. — Рад вас наконец увидеть, мистер Бонфуа, — спокойно вступил Керкленд, закрывая книгу и зачем-то делая в ней закладку. Такое ощущение, что он сюда собирался наведываться еще, что, конечно же, не было правдой. — Вчера вы почему-то проигнорировали мое приглашение. — Я много работаю, знаете, — бросил Франциск и нахмурился. Артур, а таким было его имя, которое почти все забыли, когда он вступил в должность мэра, став для всех исключительно "сэром Керклендом", задумчиво склонил голову на бок, словно соглашаясь с аргументом и одновременно не воспринимая его всерьез. — Конечно, мистер Бонфуа, я не сомневаюсь. Я мог подумать только так, потому и решил навестить вас лично на следующий день. В конечном счете, вы же знаете, что если вас просит к себе администрация города, то огорчать наш управляющий аппарат не рекомендуется. — Какая милая и ловко завуалированная угроза, — пробормотал Франциск, устало посмотрев на ряды книжных полок за спиной мэра Города. — Можете озаботиться моим увольнением, мистер Керкленд, я не считаю себя карьеристом. — Полно вам, — Артур напускно нахмурился, вложив в ответ нужную порцию сарказма, невинного возмущения и, действительно, угрозы. — Итак, я хотел бы обсудить с вами одну небольшую проблему... Думаю, вы знаете, какого характера. — Ну, учитывая, что вы сорвались с места и решили посетить мою скромную обитель лично, эта "маленькая проблемка" — приближающийся конец в лице разваливающегося Саркофага над нашими головами? — криво улыбнулся Франциск. Керкленд поджал губы и удержал себя от некоего механического движения в сторону грудного кармана. Кажется, проходил слух, что мэр недавно решил завязать с курением. — Что ж, раз вы все правильно поняли, вам не составит труда оказать мне услугу... — Нет, — Бонфуа ответил так резко, что Артур не смог удержать на лице вечно стоящее безразличие. Глаза, не потускневшие от извечной темноты, ярко зеленые, словно молодая трава, что Франциск когда-то видел во снах, могли бы казаться красивыми, если бы не принадлежали такой чудовищной сущности. — Что "нет"? — сдержанно переспросил Керкленд. — Что бы вы ни попросили, — мрачно ухмыльнулся Франциск, в какой-то мере наслаждаясь собственным отказом. — Вы, пожалуй, не понимаете всю серьезность ситуации... — начал Артур. — А вы, пожалуй, и не знаете, что именно вы и являетесь причиной надвигающейся катастрофы? — перебил Франциск, еле сдерживая уже давно тлеющую внутри злость. — Почему я должен вам помогать хоть в чем-то? Все лежащие здесь люди — ваши избиратели. Вы не хотите пообщаться с ними? Познакомиться поближе с результатом вашей деятельности, взглянуть, так сказать, в лицо последствиям? Именно ваши действия на посту мэра привели к тому, что Саркофаг над нами начал трещать по швам! — Исследования Саркофага, во время которых он лопнул, были направлены на наше выживание, — рявкнул в ответ Керкленд. — Саркофагу давно бы пришел конец! Нам надо было изучить его и попытаться найти решение! Все, что я делал, было направлено на защиту Города! — Лжец, — с болью улыбнулся Бонфуа. — Или вы думаете, что я не в курсе тех ценных пород в Саркофаге, которые вы сбываете другим Городам? Вы разменяли наши жизни на обогащение своего рода. Наступила вязкая тишина, словно кто-то выключил звук. Сэр Керкленд беспристрастно молчал, вновь сумев надеть на себя маску безразличия, и выглаживал пальцами свой строгий галстук. — А откуда у вас эта информация? — словно невзначай поинтересовался он. — Не имеет значения, — сдавать Гилберта, в свое время и так пережившего эту информацию с тяжелым трудом, Франциск не собирался. Из-за радиации умерла одна из лучших его друзей, Элизабет, а в одиночку держать внутри правду о ее убийце и продолжать молчаливо исполнять свой долг было для него слишком тяжело. Еще немного помолчав, Керкленд поднялся, подхватывая свой плащ и убирая вытащенную из стеллажей книгу. — Так или иначе, через неделю мы собираемся начать полную эвакуацию. Первый поезд на Поверхности отойдет через три дня. Я хотел пригласить вас отправиться вместе со мной, все-таки граждане очень ценят вас, как одного из лучших лечащих врачей Города, но, кажется, я уже получил отказ. — Что вы будете делать с людьми, лежащими здесь? — Что? — Что будет с неизлечимо больными? — повторил Франциск. — Вы же не собираетесь вывозить их, верно? Да, они обречены, но некоторым из них здесь остался месяц, два, кому-то год. Что с ними будет? — Мне очень жаль, — после паузы, ответил Керкленд, — но нам нужно в первую очередь позаботиться о тех, кому еще суждено жить. Вы, как врач, должны были бы это понять лучше меня, верно? Он поправил шарф и молча направился к выходу. — Мой племянник примерно того же возраста, что и ваш, сэр Керкленд, — глухо произнес Франциск ему в спину, наблюдая за горящими за окном огнями. — Только из-за Саркофага ему не суждено прожить ту счастливую жизнь, что проживет ваш. Замерев на секунду, Артур крепко сжал часы в руках и вышел. *** — Я вас попрошу не толпиться! Тише, тише, дайте мне сказать. После разговора с сэром Керклендом прошло четыре дня. Самого мэра, как и ожидалось, уже нельзя было застать в Городе — Керкленд гораздо лучше других понимал всю опасность разваливающегося на глазах Саркофага над их головами и уже успел покинуть Город и вывезти свою семью — всех братьев и одного племянника. Его племянник, Альфред, даже был однажды у них на экскурсии по программе обучения. Тогда они неплохо разговорились с еще вполне держащимся Мэтью, и Ал честно пообещал, что они с ним обязательно еще увидятся и поиграют вместе. Вряд ли оба мальчика могли подумать, что эта встреча будет их последняя. Франциск подошел к образовавшейся поутру толпе сотрудников хосписа у главного входа в их здание. На ступеньках крыльца, одетый в какой-то совсем уж излишний защитный костюм (хотя всем известно, что радиация не была передающейся болезнью), стоял какой-то клерк из администрации Города. Видимо, он был достаточно мелкой сошкой, чтобы оставить его координировать процесс эвакуации беженцев, пока более крупные чиновники сгружали свои чемоданы в поезда. — Тишина! — в последний раз прикрикнул на всех из-за толстого стекла клерк и, поправив очки, помахал пачкой документов. — Итак, у меня есть приказ от руководства Города о массовом переселении в соседний дружественный Борисполь. Думаю, вы уже должны знать об этом. Последний поезд отходит через шесть дней. Списки очередности выселения из кварталов висят на главной площади, поэтому успейте с ними ознакомиться заранее во избежание конфузов. Опоздавших, даже по уважительной причине, никто дожидаться не будет. Толпа загудела, некоторые стоящие рядом с Франциском медбратья и медсестры начали на него оглядываться, задавая один и тот же немой вопрос. Наконец, из толпы был выброшен один из медбратьев, который и озвучил клерку очевидную проблему. — Простите, а что нам делать с лежащими здесь больными? Их будут вывозить отдельно? — Ах, об этом, — скучно вздохнул клерк, словно вспомнив о какой-то назойливой и ненужной вещи. Он зашуршал бумагами, выбирая оттуда документ по таким вопросам. — Конечно же, администрация Города учла проблему лежащих здесь больных, уже успевших заразиться радиацией из-за, э-э-э, непредвиденной аварии во время работ над Саркофагом. Администрация разработала сразу два варианта разрешения данной ситуации, и каждый из пациентов сможет самостоятельно выбрать более подходящий из вариантов умерщвления... — Простите, что? — не сдержался Франциск. Он не сказал это громко, но из-за гробовой тишины его голос прозвучал очень резко, заставив клерка вздрогнуть. Он с неприязнью посмотрел на главного врача и закопался обратно в документы, словно ища в них защиту. — Ну, в конце концов, здесь принято умирать, верно? Поэтому, думаю, каждый сможет сделать это с максимальным достоинством... Так-так-так, вот, я нашел варианты — "Учесть волеизъявление... согласно уставу Города и, учитывая сложившуюся ситуацию... дать открытый выбор пациентам... принять быструю смерть от эвтаназии или мужественно дойти до конца без помощи третьих лиц". Вот. За подписью мэра Города, Артура Керкленда. Клерк вынырнул из бумаг, мило улыбнувшись вставшему рядом с ним Франциском, и тут же был сбит на землю ударом в челюсть. *** — Я не хочу уезжать, мистер Бонфуа, я останусь с вами, — милая смуглая девочка с двумя извечно длинными черными хвостами, смешно топорщащимися из-под надетой сверху дамской шляпки, повисла на его шее, совершенно не желая отпускать. — Ваш поезд отправляется сегодня, милая, мой же будет только послезавтра. Будь хорошей девочкой и во всем слушайся свою старшую сестру, — наказал ей Бонфуа и кивнул строго стоящей позади молодой девушке с туго переплетенной золотой косой на плече. Мишель ответственно ему кивнула. — Вы же обязательно найдете нас, когда приедете в соседний Город? — девочка сжала его обожжённые химикатами руки своими тонкими аккуратными пальчиками, словно боялась, что если отпустит — то это навсегда. — Агава, пойдем, — бросив короткий взгляд на висящий на стене циферблат, поторопила ее сестра. — Правда же? — повысила голос Агава, словно из-за Мишель Бонфуа мог плохо ее расслышать. — Конечно, — еще никогда Франциск не врал с такой неохотой. — Первым же делом выведаю у администрации того Города, где можно будет найти район переселенцев. Малышка просияла. Франциск тепло улыбнулся ей в ответ, думая про себя, что пока будут жить такие, как она, их истлевший мир будет иметь надежду на светлое будущее. *** — В последнее время... стало так... тихо, — с тяжелыми паузами произнес Мэтью. В последнее время Мэтью стало все тяжелее говорить, это все, что подметил за прошедшую неделю Франциск. Сочные, ничуть не изменившие своей белизны, бутоны подснежников даже по прошествии недели верно цвели на прикроватной тумбочке мальчика. Все-таки и в радиационном поле были свои плюсы. — Думаешь? — беззаботно поинтересовался Бонфуа, развешивая по комнате нарисованные зеленые листочки, оставленные в коробках у запертого на тяжелый замок детского сада. — Мне кажется, наоборот, очень шумно в последнее время в западном крыле! Все-таки надо заставить старшую медсестру сделать выговор пациентам того отделения. У нас не так много народу, но если они думают, что раз их перевязали, то им можно скакать по кроватям, как маленьким детям, им придется подумать еще раз. Мэтью помолчал, словно обдумывая сказанное. — Я просто... не видел сестру Маргарет... уже несколько дней. — М-м, — протянул мужчина, прищелкивая одну из поделок к тюлю. — Мистер Бонфуа. Франциск отставил в сторону коробку с разноцветными листьями и уперся руками на подоконник, смотря на мертвый город за окном. — Вы здесь один? *** — L'était une p'tit' poule brune, qu'allait pondre sur la lune, Elle pondait un p’tit coco, que l'enfant mangeait tout chaud... — Я могу за вами послать, — сквозь приемник голос был плохо различим, смысл слов как-то растворялся в белом шуме радиопомех. Или же он стал плохо слышать. Это вполне могло случиться. Это должно было когда-то случиться, в конце концов. Франциск убрал прядь волос с лица Мэтью, продолжая бормотать мелодию, которую еще когда-то давно, казалось бы, в другом мире, напевала ему мама. — Мистер Бонфуа, вы слышите меня? Франциск поднялся с колен, на которых сидел у кровати, и взялся за край сбившейся простыни. — Ответьте мне. Белая простынь накрыла лицо мальчика. — В этом нет нужды, сэр Керкленд. Подхватив приемник, мужчина бережно взял с тумбочки белые подснежники и вышел из комнаты в темный коридор. Детское крыло теперь полностью пустовало. — Может быть, для вас, — немного сбивчиво ответил Артур. — Я знал, что вы бы не стали связываться со мной по доброй воле, господин мэр, — иронично ответил Франциск, усаживаясь на один из пыльных стульев, стоящих в их маленькой приемной. — Что же случилось, что вы звоните доктору по радиации? Вы не смогли избежать божьей кары? Как симптоматично. — Не я, — после паузы ответил Керкленд. — Альфред. Франциск помолчал, воскрешая в памяти лицо маленького шумного мальчика, улыбающегося солнечной улыбкой. Мальчика, даже внешне до боли напоминающего Мэтью. — Какая ирония. — Я вас прошу, мистер Бонфуа. Я заплачу любые деньги. — Мне не нужны ваши деньги, мистер Керкленд. Здесь некому платить, знаете ли. — Если вам так важна месть, я могу лично вернуться за вами в этот Город. — Только без защитного костюма, — засмеялся Бонфуа лающим смехом. — Потому что, мистер Керкленд, здесь радиационный фон уже не хуже, чем на Поверхности. Я уверен, вы должны прочувствовать эту красоту всеми фибрами ваших легких и вашей души! Если она у вас есть, конечно же. Франциск продолжил смеяться, после чего закашлялся. — Когда он будет умирать, я хочу, чтобы вы не забыли помянуть меня добрым словом, Артур. Прощайте. Франциск отключил связь. Что-то хрустнуло — в руках остался маленький обломок переключателя. Ну что ж, по крайней мере, теперь его не смогут донимать больше звонками с того света. Оставив на столике сломанный радиоприемник, Бонфуа поднялся, окинув взглядом длинные ряды книжных полок. Слева, у самого края, небрежно выделялась заложенной закладкой книга в красном переплете, которую когда-то, казалось, уже сотни лет назад, читал сидящий здесь Керкленд, ожидая прихода главврача. Вытащив из верхнего кармана халата пачку сигарет, Франциск вытянул книгу из стеллажа и направился к выходу. Сев на ступеньки крыльца пустующего здания, в котором стояла вязкая, неестественная тишина, Бонфуа с удовольствием закурил, чиркнув спичкой о крошащиеся ступеньки. Синий мох резво занимался в том месте, куда падали первые лучи солнечного света из расщелин где-то наверху. "Диккенс, Чарльз. Большие надежды" Франциск хмыкнул и истончившимися пальцами открыл книгу на чужой закладке. Перед ним на земле продолжали цвести ярко-белые подснежники, греясь в лучах восходящего солнца.