На краю

Вечерние кучевые облака, чуть подсвеченные розово-золотым закатом, медленно проплывали по небу, подгоняемые легким приятным ветром. После длинного жаркого дня, когда солнце печет так, что даже асфальт начинает медленно плавиться, такую погоду можно смело назвать идеальной. Скрестив ноги, я легла на спину на деревянную скамейку с высокой спинкой, которая стояла в небольшом парке в центре Лос-Анджелеса. Если быть полностью честной, лежать на ней было чертовски неудобно, но именно так, лежа, открывался идеальный вид на вечерние облака. Редкие прохожие, гуляющие по парку, бросали на меня косые взгляды, и быстро проходили мимо. Это меня не заботило. Я посмотрела на часы. Джаред бессовестно опаздывал уже на пятнадцать минут, и я готова была уйти, наплевав на все, но эти облака невероятно завораживали. Я рассмотрела в них слона с гигантскими ушами, опасного зубастого дракона, полярного мишку и ко мне уже подплывало облако-лось, когда весь вид перекрыл…другой лось. Тот самый, который сам звонит, приглашая прогуляться по парку, и сам опаздывает, причем, даже не предупреждая о том, что он задержится. Вот кто так делает? Он незаметно подкрался, и, довольно улыбаясь, словно Чеширский кот, выбравшийся из страны Чудес, смотрел на меня сверху. А может, он просто подошел или даже громко притопал как настоящий слон, но я так увлеченно смотрела на облака, что больше уже ничего не замечала вокруг. Улыбка с лица Джареда пропала так же неожиданно, как и появилась, и он нахмурился. Похоже, ходить хмурым – это его наиболее любимое состояние. Странно, что между бровей у него только маленькая морщинка, которая появляется только тогда, когда он очень усердно хмурится. Судя по тому, как часто он это делает, там должна быть уже глубокая морщина. Даже гигантская морщинища! Я закатила глаза, понимая, что он сейчас скажет, и, зевнув во весь рот, вернулась к сидячему положению. – Что случилось? – О чем ты? – Я театрально похлопала глазами. – Ты поняла, о чем я. Что с лицом? – С асфальтом познакомилась, – я пожала плечами, – недружелюбный он оказался. Мы так и будем тут сидеть? Давай пройдемся, а то я замерзну. Я тебя, между прочим, тут сто лет ждала! Нельзя так бессовестно опаздывать. – Как? – Что как? – Как ты с ним познакомилась? – Ты что, не знаешь, как люди с асфальтом знакомятся? Упала. – Беатрис, у тебя разбита бровь и ссадины на щеке. – Ух ты! Правда? – Я округлила глаза. – Спасибо, что рассказал. Я же не знала. Откуда мне было знать? – Не перебивай. Как можно так упасть на асфальт? Это нереально. – Хочешь проверить? – Я усмехнулась. – Если говорить честно, я надеялась, что ты заметишь и ничего мне не скажешь. Знаешь, я привыкла, что никто не интересуется. – Отвыкай. Бет, почему я должен из тебя все вытягивать? Почему просто нельзя взять и рассказать? Ты даже до сих пор так и не рассказала мне, что вообще было в баре. – Я споткнулась, упала и ударилась о бордюр, что еще? А про бар - пить меньше надо, тогда и сам помнить будешь, что там было. Мы напились, в основном это был виски, болтали и танцевали. Когда началась драка, мы ушли. Все, видишь, ничего интересного. Стриптиз на барной стойке ты не танцевал. – Я просто чувствую, что ты что-то не договариваешь. Я пожала плечами. Мало ли, что он чувствует. Какое ему вообще дело до этого? Подумаешь, упала не удачно, дальше-то что. Как я давно не гуляла по парку вечером! Я уже и забыла, насколько здесь может быть красиво. Наверное, я вообще стала забывать о том, что мир на самом деле состоит из целой палитры красок, и он вовсе не черно-белый. Когда я рисую, я всегда использую самые яркие краски, порой даже слишком яркие, будто думаю, что смогу раскрасить не только простой белый холст, но и весь мир. Все будни для меня уже давно были раскрашены серым цветом, отчего создавалось ощущение, что погода всегда пасмурная. Может, поэтому я когда-то и решила в итоге остановиться именно в Лос-Анджелесе? Солнечный яркий город, место, где сбываются мечты у тысячи людей. Жаль, что мои мечты несбыточны. – Беатрис! – Джаред остановился. – Что? – Я цокнула языком. Только задумалась о чем-то прекрасном, как он снова возвращает меня в реальность. Между прочим, именно в ту, которая раскрашена серыми красками. – Хорошо. Не хочешь – не говори. Больно надо. – Что ты хочешь от меня услышать? Твое любопытство не знает границ. – Правду. Полностью, всю, от начала до конца. И это не любопытство, а беспокойство. Да, знаешь, люди иногда беспокоятся о других людях. – Хорошо, – я вздохнула, – я шла домой. Голова немного кружилась, и я вообще неважно себя чувствовала. Я никому не мешала, никого не трогала, просто шла себе, смотрела под ноги, пинала небольшие камушки. Тут дорогу мне кто-то перегородил. Я удивилась и молча отошла в сторону. – Удивилась? Ты не забыла, где ты живешь? – Знаешь, район, может, и достаточно опасный, но меня в нем никогда никто не трогает. Забирать у меня нечего, на вид угрозы не представляю, ничем особенным не выделяюсь. – Не суть. Дальше что? – Дальше мне снова перегородили дорогу. Я удивилась еще больше и подняла глаза. Передо мной стояла огромная девочка лет пятнадцати, просто как шкаф. На две головы меня выше, в три раза меня шире. У нее были длинные белые волосы, кончики которых покрашены в розовый и голубой цвета. И я все не могла вспомнить, где я ее уже видела. – Я вздохнула, сделала довольно большую паузу и заговорила чуть тише: – А потом вспомнила. Я ее видела в тот день, когда впервые за долгое время приехала в центр Лос-Анджелеса, чтобы вернуть тебе документы. – Только не говори, что… – Да, Джаред, ты все правильно понял. Твой фанат. Твой большой фанат. Ты даже не представляешь, насколько большой. Она выше тебя примерно на полголовы. В тот день, когда я пришла, один из охранников сказал, что я больше похожа на твою поклонницу. Я сразу быстренько пробежала глазами по толпе, чтобы понять, чем именно. Там я ее и увидела. Грех было не заметить. – Я не могу поверить. Она бы не стала тебя трогать. – Она и не трогала, – я пожала плечами, – асфальт тронул, я же говорила. Не стоило вообще поднимать эту тему, не считаешь? В ней нет ничего приятного. – Нет, все нормально. Продолжай. – Она спросила, не та ли я девушка, которую видели с тобой на фотографиях. Я сказала, что это не ее дело, где меня видели и с кем. И что если она хочет узнать, с кем именно тебя видели, пусть спросит у тебя. Ладно, соглашусь, что возможно я сказала это немножко грубее. Возможно не немножко. Я не помню. Она назвала меня каким-то не самым хорошим словом, что меня не удивило, потому что меня и похуже называли. В общем, я решила, что дальше нет смысла разговаривать, потому что девочка была, похоже, дубовым шкафом. А с дубом разговаривать…я попросила ее оставить меня в покое. Ладно, может, недостаточно ласково попросила. – Не достаточно ласково? Беатрис, просто признайся, что ты ее послала. – Джаред усмехнулся. – Ладно. Я ее послала. Сути это не меняет. Я собралась идти дальше, она хотела меня притормозить, и получилось, что слегка толкнула рукой. Ее можно понять, она просто хотела меня остановить и ответить мне на мою недостаточно ласковую просьбу, вот и все. Она же не знала, что для того, чтобы сбить меня с ног, особо стараться не надо. Да что уж говорить, вообще стараться не надо. Так и произошло мое знакомство с асфальтом. Пока я соскребала себя обратно, она, видимо, испугавшись, тысячу раз извинилась и убежала. Ну а я пошла домой. Вот и все. Видишь, я изначально сказала тебе правду. – Откуда вообще взялись фотографии? Мы никогда не гуляли по улицам. – Выбирай куда более элитные клубы, если не хочешь, чтобы тебя фотографировали, – я усмехнулась, – или они не вдохновляют? – Бет, прости. – Джаред тяжело вздохнул. – За что? – Я удивленно посмотрела на него. – Это я виноват. Если бы не я, она бы прошла мимо, не сказав тебе ни слова. – Ты тут не причем, Джей. На ее месте мог быть кто угодно. Я просто как поломанная игрушка, которую нельзя починить, и при малейшем касании она разваливается, и которая просто ждет, когда сломается окончательно. Солнце скрылось за горизонтом, и наступили сумерки. На потемневшем небе, если хорошенько приглядеться, уже можно было увидеть звездочки среди моих облаков, которые с наступлением темноты снова стали серыми и совершенно ничем не привлекательными.