my Lady of Flowers in a prickly sweater

Ночной воздух рассекается неспешно летающими мотыльками, и душный аромат [не] распустившихся цветов остался далеко позади, в глубине и пыли теплого дня. Теперь лишь свежесть весенней ночи обволакивает твои дрожащие бледные плечи, и ты стираешь подошвы кед о мелкую гальку садовой дорожки. Ты дрожишь, делая неуверенные шаги вперед. Вперед – к месту встречи, назад – к бушующей буре из непроглядной тоски. Делаешь еще несколько шагов. Теряешься в пространстве, видя меня. Высокую худую фигуру, неподвижно стоящую и слегка обхватывающую себя бледными руками. Спутанные светлые волосы закрывают взгляд потускневших голубых глаз, который устремлен вниз, под ноги. Зубы слегка стучат, а я просто стою, краем глаза наблюдая за твоими трясущимися плечами. Внутри вспыхивают и потухают спички, сердцебиение учащается и оглушает. Ты сминаешь в руке край длинной, тонкой футболки, подходя к до боли знакомой и неизвестной фигуре. Мурашки бегут по коже, кровь циркулирует в бешеном ритме, будто под действием экстази. Наши глаза практически одинакового оттенка встречаются, как только я поворачиваюсь на звук шагов. Секундная паника воссоздает в голове каждого самое сдержанное и желанное. Самое потерянное. Протягиваю бледную руку к твоему лицу, касаясь подбородка. Ты закрываешь глаза, пытаясь унять дрожь в коленях. Я позволяю себе прикосновение к линии твоего позвоночника. Холодными, мертвыми, в порезах и ожогах пальцами, пишу картину. Фрэнсис. Будь моим холстом. Хриплые слова разрезают тишину, и, казалось, мои потухшие глаза снова приобретают свой яркий цвет, маленькие морщинки в уголках говорят о улыбке. На мертвых губах. Твои глаза наливаются слезами. Мои руки — пустотой. Не выдержав, всхлипываешь, сокращая расстояние и прижимаясь к моей обтянутой колючим свитером груди. Крошечные иголки из ткани врезаются в участки оголенной кожи, но ты лишь утыкаешься носом в шею, пока я обнимаю тебя в ответ. Мне не хватает тепла. Перед глазами вся жизнь, что не существовала. Меня нет уже почти семнадцать лет, ты обрезаешь ветки своих цветущих садов с самого детства. Я прижимаю тебя к своей груди, делая искусственное дыхание и заглаживая свою вину. Мне больно видеть твои слезы. Запускаю руку в спутанные черные волосы, выжженные краской. Ей же я выжег линию судьбы на своей ладони. — Мне тебя не хватает, — озвучиваешь мои мысли вслух своим хрипловатым голосом. Обрываешь нити вокруг моих запястий. Молишь не уходить снова. Я внимательно слежу за каждым твоим движением, каждой мыслью и взглядом. Прижимаю все ближе и впитываю твой сигаретно-чайный запах. Помню, как держал тебя на руках совсем маленькой и думал, что у такого неправильного меня не могло родиться такое солнце. Я всегда был битым стаканом. Болезненной язвой на воспаленной коже. Быстро погасшей звездой: вокруг меня одни мертвые спутники. Но вот – ты снова в моих руках, дрожишь, а я стягиваю с себя пропахший нафталином свитер и протягиваю тебе. Мы все еще стоим посередине закрытого сада. Будто не было этой разлуки длиною в года. Ты – в моем висящем свитере, прокалывающим теперь кожу до сквозных дыр, я – в ощущении несломленного до конца мертвого счастья. Это был холодный апрель. На следующее утро ты будешь только гадать, откуда на тебе эта ужасная кофта. На следующее утро ты даже не вспомнишь, как утонула в моем нафталиновом море.