Колыбельная для дьявола

Я нёсся так, что казалось, будто деревья едва-едва успевают уворачиваться. Одно всё же не успело, и я больно ударился о влажный шершавый ствол, ветви которого тут же возмущённо затряслись. Лямка сумки соскользнула с плеча, и я, не сбавляя скорости, в последний момент успел захватить её. В висках стучало, сердце работало, как слетевший с катушек насос. Я ворвался на участок с такой скоростью, что, не разбирая дороги, пролетел мимо старых яблонь, мимо людей в чёрном, суетящихся вокруг дома. Мне следовало искать отца, но вместо этого я вдруг застыл с запрокинутой головой. Дом дышал огнём: языки живого чистого пламени вырывались из того места, где ещё недавно была моя комната, и от правильного прямоугольного окна осталась только огромная рваная дыра с обугленными краями. Сквозь звон в ушах я слышал, как меня окликнули. Ещё плохо соображая, я обернулся, и первое, что увидел – направленный на меня ствол винтовки, а следующую секунду удар прикладом в лицо свалил меня на землю. Тут же меня обступили со всех сторон. Руки за спиной свели с такой силой, что на мгновения показалось, будто локти вот-вот выйдут из суставов, и мне стоило больших усилий не зарычать от боли. Рядом бесновалась собака. Она выла, бросалась на того типа, который прижимал меня к земле, и пыталась вцепиться в него зубами, но он её попросту не замечал. Я против воли ухмыльнулся: Господи, что я за убожество? Что мешало осмотреться вокруг, прежде чем с головой лезть в заготовленный капкан?.. Впрочем, с другой стороны – откуда мне было знать, что в доме бандиты? Один из налетчиков схватил меня за волосы и резко оттянул назад. Я оскалился, встретившись с серьёзным сосредоточенным взглядом, в котором не читалось ни тени сомнения. Его ничуть не смущал ни налёт на чужой дом, ни избиение незнакомого человека, словно уголовный кодекс его никак не касался. Отвернувшись, мужчина что-то резко сказал остальным, но я не смог разобрать ни слова. Зато, по крайней мере, он ослабил хватку. Со стороны дома к нам неторопливым шагом приближалась подозрительно знакомая мне фигура. Альфред остановился на расстоянии вытянутой руки; он был цел и практически невредим, если не считать общей бледности и лихорадочного блеска в глазах. Кажется, эта ночь кому-то далась совсем нелегко. – Вот мы и встретились. – Я не успел соскучиться. – Говорить, будучи прижатым к земле, было не очень удобно, но я старался не подавать виду. Он кивнул, словно такой ответ его вполне устраивал, а потом направил на меня дуло пистолета. Лицо его на мгновение перекосило: – Отправляйся в ад! Я зажмурился. Хотелось умереть гордо и с широко открытыми глазами, но это было выше моих сил. Я засмеялся. Нужно было остановиться хотя бы для приличия, но я не мог, потому что белое от гнева лицо белобрысого этому не способствовало. – Прости, – я сморгнул выступившие слёзы, – у меня аллергия на глупость, поэтому прошу тебя, запомни: наш ад всегда с нами. Иногда даже вместо нас. Мой отец заслуживает достойных врагов, поэтому умерь пафос и сделай лицо поумнее… Меня всё же пнули. Зубы беспомощно лязгнули, подбородок тут же онемел, и во рту появился солоноватый привкус. Белобрысый опустился на корточки, приставив мне дуло к виску, и я почувствовал, как дрожат от ярости его руки. Я знал, что у меня осталась пара мгновений, я знал, что если соберу всю тьму внутри себя, то смогу вырваться, а ещё я знал, что ничего не выйдет. Мой дом горел. Тьма не задерживалась во мне, она проваливалась в огромную прожженную дыру в моей сущности, пытаясь заполнить образовавшуюся пустоту. Собака уже не выла и не бросалась на людей, а тихо поскуливала и, как будто бы даже по-человечески всхлипывала. Она помнила пожар пятнадцатилетней давности, и в её сознании ещё блуждали пугающе знакомые запахи дыма и палёной шерсти, которые странным образом сопрягались со страшной, непереносимой болью во всём теле. Если бы у неё тогда были силы, чтобы самой распахнуть заклинившую дверь полыхающего сарая, если бы только хозяин не прошёл мимо… Но сил не было: подступающие схватки измотали животное – щенки были глупы, щенки выбрали неудачное время для появления на свет, но она на них совсем не злилась, а если и злилась, то самую капельку; хозяин же, после секундного замешательства кинулся в дом спасать что-то другое. Не её. Я посмотрел в глаза Альфреду, который мысленно раздавливал остатки сомнения, и против воли улыбнулся. Я был душевно пуст, но разве имело это значения, когда вокруг плескалось столько восхитительной ненависти к тем, кто принёс в наш дом огонь? – Лада, – жалобно позвал я, не обращая внимания на удивлённый взгляд белобрысого, – Ла-адочка… Собака затравленно ткнулась холодным носом мне в плечо, и я, оскалившись Альфреду, коротко бросил: – Фас! Даже если бы он сейчас выстрелил, было бы уже поздно: команда прозвучала, как щелчок спущенной тетивы, резко разорвав реальность на «до» и «после». Я слышал, как влажно хрустнула кость и как пронзительно взвыл надо мной человек. Альфреду нужно было стрелять, но он растерялся, а другой возможности я ему не дал, метнувшись вперёд. Мне необходимо было уйти с прицела, и я сделал это максимально эффективно, но абсолютно не эффектно: когда он потерял равновесие, я просто рухнул сверху, отчаянно жалея, что во мне отнюдь не двести килограммов веса. План по выцарапыванию глаз не увенчался успехом, зато вынудил белобрысого уйти в глухую оборону. Меня не покидало ощущение, что стоит мне чуть ослабить напор, как он вкатает меня в землю, хотя Альфред внешне и не производил впечатления особо сильного соперника – те же ребята из его компании выглядели куда солиднее. Но я почему-то верил интуиции. Позади нас раздалась серия одиночных выстрелов. Альфред дёрнулся, отвлекаясь, и мне всё же удалось вырвать пистолет из его рук. Когда я вскочил на ноги, расклад среди налётчиков разительно изменился: один уже валялся бесформенной грудой на земле, второй, зажимая рану на ноге, отползал к чёрному джипу, оставшиеся же двое с перекошенными от ужаса лицами пытались отстреливаться от кидающейся на них собаки. Я раньше никогда не задумывался над тем, какое впечатление на людей должна производить Лада: она и правда была некрасива, как некрасивы все изуродованные огнём. Кожа обуглилась и местами вовсе отсутствовала, обнажив чёрные сухожилия; ушей не было, как и не было правого глаза. Один из налётчиков, прицелившись, раздробил голову щенку, но тот в ответ лишь воинственно запищал. Они, кстати, тоже очень странно проросли на Ладином теле: их головки, словно вздувшиеся опухоли, нестройно торчали у неё на спине. Некоторые щенки являлись счастливыми обладателями недоразвитых культяпок, если и напоминавших лапки, то только очень отдалённо. Зато у кого-то из них был хвост, который пророс наружу из-под материнского ребра. Я оглянулся и увидел, что белобрысый уже начал подниматься. У меня было совсем немного времени, чтобы оценить ситуацию и выработать план действий. Нашей машины во дворе не было, значит, либо отец сумел вырваться, либо уехал ещё до того, как на наш дом напали. Это успокаивало. Мне срочно нужно было с ним связаться, и для этого существовало два способа: во-первых, я мог прорваться в деревню к людям, во-вторых, где-то возле Альфреда валялась моя сумка, а в ней лежал сотовый. Не хотелось бы получить статью за превышение самообороны, но что поделаешь? В тот момент, когда я выстрелил, белобрысый только вздрогнул и перевёл изумлённый взгляд с собаки на меня. В его глазах горечь от потери людей смешивалась с мрачным торжеством – вот оно, доказательство того, что я чудовище. Теперь не нужно сомневаться, теперь он точно знает, что делает всё правильно! Когда Альфред кинулся на меня, я успел выстрелить ещё два раза, отчётливо видя, как намокает в крови его джинсовая куртка, а потом он одним резким движением вцепился мне в горло. Гаснущее от резкой боли мысли твердили об одном – это невозможно, это за пределом человеческих возможностей! Но чем больше я всматривался в пульсирующие злостью зрачки, тем яснее понимал, что он и не человек. Лёгкие горели огнём, пистолет выпал из ослабевших рук, и теперь я только и мог, что обессилено царапать ногтями его пальцы, в бесплодной попытке ослабить захват. Чёрные пятна перед глазами стали расползаться, поглощая собой пространство вокруг, пока я, наконец, не оказался наедине с самим собой. Было слишком больно, чтобы я мог хоть о чём-нибудь думать или сожалеть, и хотелось только одного – чтобы эта боль прекратилось. На мгновение мне показалось, что впереди что-то тускло блеснуло. Ничего толком не соображая, я рефлекторно потянулся к свету ставшей вдруг почему-то бесплотной рукой. Помутненному сознанию чудилось, будто прозрачные пальцы касаются чужого ребра, проникают дальше к учащённо бьющемуся сердцу и натыкаются на тонкую цепочку. Новый приступ тупой боли, сотрясший тело, выбил из меня остатки сил, и рука, беспомощно соскользнув, потянула за собой нитку из серебристого металла. Когда меня отшвырнуло в сторону, и мир вдруг невыносимо ярко ударил по глазам, я почти жаждал потерять сознание, и, наверное, так бы и случилось, если бы дышать было не настолько больно. Мне подумалось, что я испытал почти те же ощущения, что и младенцы, только появившиеся на свет: когда слипшиеся лёгкие первый раз расправляются, наполняясь воздухом. Адская боль. Мне понадобилась, наверное, целая минута, чтобы подняться и вдруг обнаружить, что белобрысый деловито пинает чьё-то тело. В глазах прояснилось, и я понял, что передо мной был совсем не Альфред: парень правда был похож и фигурой, и цветом волос, но только на первый взгляд – черты лица его были острее, скулы обрисованы чётче, а кожа светлее на пару тонов. Альфред же, оказался именно той безвольной тушкой, под чужими тяжёлыми берцами. – Прошу меня извинить, – я попытался скрыть недоумение за вежливостью, – но вы, собственно, кто? Из-под хищного изгиба бровей на меня оценивающе посмотрели внимательные глаза. Впрочем, словно не обнаружив опасности, парень расслабился. – А, это ты… – он широко улыбнулся, – крутую тему выдал про «ад» и «пафос»! А уж когда заговорил про «достойных врагов» я чуть не заплакал. Честно, вот иногда перед тем, как кому-нибудь оторвать голову, так и хочется сказать что-нибудь вот также в тему. Что-нибудь оригинальное, а не просто «сдохни, отброс!» Но я не оратор, поэтому зачастую убиваю вообще молча. Он тяжело вздохнул, словно напрашиваясь на сочувствие, а я ощутил, что у меня начинает дёргаться глаз. – Так всё же?.. – Стив я. – Он даже как будто удивился моему незнанию. – Зачем спрашиваешь, если сам сюда притащил?