Часть 1
4 мая 2015 г. в 19:14
Жизнь прекрасна. Пусть грядущие поколения <…> наслаждаются ею вполне.
«Ты ушёл, не сказав мне ни слова, как обычно, посчитав, что так будет лучше… Да разве жизнь моя могла бы стать лучше, когда в ней не стало тебя, Гин? Жизнь с тобой была подобна не заканчивающемуся празднику с серебристым солнцем над головой, неугасаемой перед глазами улыбкой, привкусом сушёной хурмы на губах и вкрадчивым теплом у моего уха. Жизнь без тебя ― как навеки сломавшаяся карусель, отчего во рту витает послевкусие давно позабытой радости, тело цепенеет в тщетном ожидании восторженного полёта, а душа погружается в тихий сумрак холодной зимы, в которую аттракционы никогда не работают. Но кто мы, чтобы противиться законам Вселенной? Каким бы затянувшимся ни был февраль, за ним непременно следует пробуждающий ото сна и холода март. А после ― апрель. И май за ним. Затем весна сменяется летом и, казалось бы, давно лишившаяся смысла жизнь возрождается снова, обогащаясь яркими сочными красками, наполняясь звонким веселым многоголосьем, подаётся вперёд в стремительном и неудержимом беге туда, где нет больше мыслей о смерти, туда, где нет времени грустить об ушедшем, туда, где ты, преисполнившись сил, знаний и надежд, сам готов сделать всё ради достойной лучшего иной жизни…»***
Окраины Сейрейтея, прилегавшие к девственно нетронутой природе Руконгая, отличались удивительными ландшафтами с самыми живописными просторами и поистине восхитительными видами для путников, порой попадавших в это дикое царство естественной гармонии, в это, будто ожившее, музейное красочное полотно. Здесь было, чем залюбоваться. Панораму из убравшихся в насыщенную зелень лесов и полей оттеняли размашистые сиренево-фиолетовые мазки вереницы гор на горизонте, соприкасавшемся, куда ни кинь взгляд, с нежной акварелью весеннего неба, растёкшегося всеми оттенками голубого. Под нежным небосводом пестрели россыпи самых ярких и сочных, совершенно разноцветных капелек на сплошь цветущих деревьях и травах, что довершало этот заигравший всеми красками пейзаж особой живостью и вдохновением. ― Ва-а-а-а-ай!!! Какая прелесть!!! ― не удержалась и умилённо воскликнула радующаяся нынешней весне светловолосая синигами, когда остановилась у поляны дикорастущих нарциссов, показавшихся ей издалека рассыпавшимися белоснежными бисеринками на пушистом зелёном покрывале. Сбросив обувь у подножья пригорка, она стала пробираться в самый центр лужайки, чтобы полностью окунуться в сладкий хоровод дурманящего аромата и очутиться посреди волнующегося под лёгким ветерком цветочного моря. ― М-м-м-м, ― Мацумото Рангику, обхватив руками несколько десятков белоснежных «звёздочек» на тонких стебельках, зарылась носом в живой благоухающий букет и даже глаза закрыла от накатившего на неё неописуемого удовольствия, ― благода-а-ать… ― прошептала она, запрокидывая голову назад. ― Это какая-то сказка, а не реальность! ― Это реальность. В сказке ты бы не испачкалась, ― рядом с просиявшей любительницей нарциссов присел мужчина, смущённо улыбавшийся её золотистой от пыльцы мордашке. Он попытался сдуть с носа Рангику яркие жёлтые пылинки, но не тут-то было. Пришлось помогать себе пальцами ― шершавыми на ощупь, огрубевшими в бесконечных боях и упражнениях с занпакто, но в то же время невероятно нежными в своих трогательно-щадящих прикосновениях, подтверждающих его бесконечную, преданную любовь к избраннице. Голубые смешливые глаза заглянули в сосредоточенные серые: с подобным обеспокоенным видом строгий и исполнительный капитан Девятого отряда казался самому беспечному и несерьёзному лейтенанту Готея-13 до ужаса забавным и милым. ― Брось нянчиться со мной, Шухей, ― приложила она к его щекам ладони, полностью скрывая в них примечательную для всех татуировку «69» и боевые шрамы. Без них Хисаги уже нельзя было даже представить, но несомненно ― так бы он выглядел более расслабленным и менее воинственным. ― Со мной всё хорошо: это всего лишь пыльца, а не нашествие пустых! ― Мацумото, подмигнув, повернула его голову в сторону: ― Лучше взгляни сюда и успокойся! Это же просто чудо какое-то… Окружавшее их нарциссовое облако, которое, попривыкнув к случайным гостям, зашевелилось и зазвучало своей привычной жизнью. Потревоженные прежде, быстрые трудолюбивые пчёлы вновь заметались между цветами, собирая на лапки липкие золотистые крупинки. Тяжёлые же шмели, напротив, загудели над поляной в ленивом планировании, точно и не собирались опускаться на белое звёздное море. Однако кузнечики и цикады оказались менее щепетильными и живо заскакали по тоненьким стебелькам нарциссов, вторя взволновавшим их юрким изумрудным ящерицам, сновавшим в траве, и приводя в движение всю цельную красоту бело-зелёного луга. Над головами обоих шинигами вспорхнула сойка, и на её внезапное появление из гнезда на ближайшем дереве отозвался шумный щебет птенцов. Рангику только что-то захотела сказать, как Шухей приложил палец к её губам и указал на зафыркавшую ежиху с целым «паровозиком» ежат, проследовавших мимо в этот момент и не обративших на них никакого внимания. Но и на этом сюрпризы дикой природы не закончились: на поросший травой пень рядом с поляной выпрыгнул заяц и гулко застучал лапой по его спилу. На этот звук из густой травы вынырнуло несколько пар маленьких велюровых ушек, и Мацумото едва не взвизгнула от восторга, увидев неуклюже запрыгавших по лужайке крохотных зайчат. Она, совершенно не полагаясь на удачу, всё же протянула руку к зверятам, но каково же было её удивление, когда один ушастик таки подобрался к ней и ткнулся мокрым носом в пахнувшую нарциссами ладонь. Губы Мацумото расплылись в растроганной улыбке, а в восторженных глазах неожиданно блеснула влага. Сердце Хисаги пропустило удар: вот оно, её счастье, её радость, её удовольствие, её умиротворение ― то, чего он так долго добивался для неё, и то, чего так долго дожидался сам! ― Ками-сама, Шухей, это самое невероятное, удивительное, просто сказочное зрелище, которое я когда-либо видела! ― обернулась Рангику и встретилась с победно-ликующим взглядом. ― А кое-кто не хотел выбираться из дома, ― склонил голову набок Шухей. ― О-ох, с тобой не выйдешь! Ты ― зануднее любого лекаря! ― картинно надула она губки, но тут же выдала неугомонную улыбку обратно. Обхватив мускулистую руку, Мацумото крепко прижалась к ней и приласкалась пылавшей от радости щекой: ― Я хочу побыть здесь ещё немного. Он кивнул в ответ и помог ей подняться, но шагнуть самостоятельно не позволил: с лёгкостью подхватив босую девушку на руки, он донёс её до места, подходящего для задуманного ими сегодня пикника. День медленно подбирался к припекавшему полудню, но в тени ветвистого дерева было безопасно и свежо, отчего Рангику, непроизвольно поёжившись, вжалась в опекающие её объятья сильнее. Шухей, как обычно, удивительным образом во всем и всегда умеющий угодить любимой, сразу же достал ещё один плед из корзины и укрыл её чуть ли не под самое горло, заботливо подминая края покрывала под бока. У Мацумото засосало под ложечкой: вот оно, его забота, его любовь, его старания, его терпение, его присутствие, его верность ― то, чего ей так не хватало в жизни, и то, ради чего стоило столько выстрадать, чтобы оценить теперь по достоинству. Хисаги засмотрелся на заплясавшие солнечные зайчики в золотистых волосах задремавшего в его руках прекрасного ангела и прижался щекой к обласканной солнцем макушке ― от неё также веяло ароматом нарциссов, которым был переполнен весенний воздух, насквозь прогревшийся вечным теплом и окутавший их безбрежным счастьем.***
«Говорят, весна ― начало жизни, и неважно, если она начинается не по календарю… Для милой Рангику весна наступила спустя годы после потери любимого друга, для меня ― спустя столетия, как я нашёл любимого друга в ней. Мы пропустили слишком много вёсен, чтобы встретить новую жизнь вместе, но мы точно заслужили эту весеннюю явь, а не зимнюю сказку. Вы знаете, капитан Ичимару, я никогда не смогу оставить Рангику и уйти от неё когда-либо. Никогда не смогу пожертвовать собой, чтобы этим сделать её счастливой. Просто она ― не та женщина, для которой счастье заключается в застывшем однотонном одиночестве затянувшейся зимы. И мне наконец удалось показать ей, что её счастье ― в том мире, что вокруг нас, и он состоит из бесчисленного множества красок. Да, весна ― самое красочное время года, капитан Ичимару. Весна ― время, когда природа и люди оживают и расцветают даже после самых затянувшихся бед и печалей. Мы счастливы. Оба. Весна сумела отогреть и вернуть мне замёрзшую Рангику, а я сумел подарить ей жизнь, полную жизни…» Хисаги скользнул ладонью вниз по руке Мацумото и легонько пригладил её по большому круглому животику. Нежась в полудрёме от тепла любимого человека и согревавшего пледа, та отозвалась на прикосновение, переплетая нежно гладившие её пальцы со своими. Просочившийся сквозь густую листву солнечный лучик ударил бликом по паре обручальных колец на руках двух шинигами, наслаждавшихся здесь и сейчас слишком личным и таким долгожданным счастьем. ― Хорошо, что ты меня вытащил из дома, Шухей, ― заворожено глядя на переплетённые пальцы на своём животе, произнесла Рангику, ― мир и впрямь прекрасен, если к нему приглядеться. Лес этот прекрасен. И небо это прекрасно. И солнце. И нарциссы. И ты… ― она повернула голову назад и встретилась с покрасневшим лицом мужа, до сих пор смущавшимся всякий раз, слыша её признания: ― Ты прав, Хисаги Шухей, жизнь и впрямь прекрасная штука. ― Ещё бы! ― Он с любовью прикоснулся губами к челу жены, расцветшей весной и пахнувшей надеждой, и почувствовал, как под их переплетёнными пальцами отозвался волнительным толчком самый главный для них подарок весны. ― Жизнь просто удивительна, Хисаги Рангику, ― восхищённо промолвил он, ― в особенности, если это — новая жизнь!