В стране грёбаных чудес

We live a dying dream If you know what I mean © Oasis

Свет в холле был мучительно ярким. Знаете, да? Им стоило сменить лампочки в бра – эти могли выжечь глаза, если неосторожно смотреть на них слишком долго. И Слэш хотел бы смотреть не на них – а, например, под ноги, коль скоро последние предательски заплетались, – но ему надо было найти лифт. Сложно найти лифт, не смотря по сторонам. А по сторонам коварно поджидали эти лампочки. Дерьмо. Пожалуй – и вот это совершенно точно – не стоило закидываться всей принесённой дилерами наркотой сразу или, по крайней мере, стоило подождать с этим до номера, но… Номер. Лифт. Где чёртов лифт. Горничная. Смуглая маленькая испанка, вышедшая из номера 407, не подавала никаких признаков того, что понимает, о чём ей пытается втолковать Слэш. То ли она не знала английский, то ли Слэш спутал его с каким-то другим языком – например, пытался объясниться с ней по-испански, в котором был ни в зуб ногой. Оба варианта казались одинаково правдоподобными. Местонахождение лифта оставалось неизвестным. Испанка почему-то выглядела взволнованной. Может, она украла чьи-то простыни или носки класса люкс? Где-то громко шипело помехами радио. Оглушающе скрипел паркет под ногами постояльца номера 407. Кто-то шумно дышал. Слэш попробовал задержать дыхание и понял, кто это был. А ещё – что у него кружится голова и… – Дерьмо, – едва слышно пробормотал Слэш и мешком рухнул под ноги взвизгнувшей горничной. Это был далеко не первый раз, когда он отрубался из-за какой-нибудь дряни, так что тут не было ничего удивительного. Плавали. Удивительным было очнуться не в номере, не на том же покрытом ковровой дорожкой полу гостиничного холла или на больничной койке, а… – Все места заняты, но мы тебя ждали и отобрали стул у Кота! – Что за хрень? – спросил у реальности Слэш, но реальность ему не ответила: ею тут и не пахло. Вместо этого пахло зато мятным чаем, пирогом с яблоками, дождливым летом и вишнёвым табаком. В воздухе висела туманная дымка, клубилась возле ног, обвивая их, словно ластящийся домашний питомец, требующий внимания. Трава под босыми ступнями была как будто бы отрезвляюще настоящей: холодной, как и земля под ней, и немного влажной. Слэш немного пошевелил пальцами ног, чтобы утвердиться в ощущениях. Да, определённо настоящая. Однако он сильно поостерёгся бы давать ту же оценку открывавшемуся ему виду. Около дома под деревом в паре метров от Слэша стоял накрытый, чуть покосившийся стол, а за столом этим гоняла чаи самая странная компания, которую можно было только представить в таком месте, в таком составе… и в таком обличии. Ближе всех к Слэшу (спиной к нему, но не ошибиться) сидел Себастьян Бах. Из копны его светлых волос торчали заячьи ушки вроде тех, что носят девушки Playboy; на низкой талии кожаных штанов, где-то между двумя ямочками на пояснице, игриво пушился нежно-розовый хвостик. Свои длинные руки Бах вытянул вперёд и лениво положил на спину соседа по столу, мирно посапывавшего в опасной близости от горячего чайника, из носика которого струёй вился пар. С пластиковыми ушами Микки-Мауса Курт Кобейн выглядел так, будто только что сбежал из Диснейленда. И, наконец, на левое плечо Кобейна облокотился последний участник чаепития. Закинув одну ногу на стол – ковбойский сапог создавал видимую угрозу хаотично расставленным вокруг блюдцам и чашкам – и подложив под себя другую, он вёл чинную беседу с Бахом, прямо поверх спины и ушастой головы Курта. «Бедный, – отрешённо подумал Слэш. – Наверное, ему неудобно. Или похрен, он же спит». Тут его внимание зацепилось за одну очень примечательную, даже отличительную деталь. Он чуть было не задохнулся от возмущения. – Эксл, мудак! Мой цилиндр спёр! Оторвавшись от, без сомнения, занимательной беседы, Эксл отсалютовал ему чашкой, ухмыльнулся и качнул головой, заставив означенный цилиндр опасно пошатнуться на рыжей макушке. Себастьян тоже обернулся и улыбнулся гостю – лучезарно и немного слишком широко, так что в результате получилось пугающе. – Выпей вина! – предложил он Слэшу бодро и звонко, и безумно вытаращил глаза. – Да-да, выпей, Хадсон! – лениво поддержал друга Эксл. – Раз ты так к нам удачно умер. Слэш вдруг подумал, что об этом он как-то не успел подумать. И что его Рай, Ад, Чистилище или любой другой вариант загробной жизни какой-то слишком ебанутый… даже для него – чувака, который, судя по всему, отбросил коньки от передоза. – У вас нет вина, – внезапно осипшим голосом сказал он, просто чтобы что-то сказать и не думать о собственной смерти. – Я его здесь не вижу. Губы Эксла вновь растянулись в лисьей ухмылке, после чего жестом рыночного фокусника он снял с головы цилиндр и выудил оттуда второй чайник, пузатый и со стеклянными стенками, за которыми было прекрасно видно, как плещется внутри рубиновая жидкость. – Видишь, мы гостеприимные хозяева! – воскликнул Себастьян, возбуждённо тыча пальцем в новообретённый чайник. – У нас действительно нет ни капельки вина! – Ни од-ной! – пропел Эксл и, к вящему удовольствию Себа, аккуратно плеснул из чайника немного вина прямо на нос всё ещё спящему Курту. Тот даже не шелохнулся – только кончиком языка попытался дотянуться до носа, чтобы слизнуть жидкость, но не достал и обиженно надул губы, не просыпаясь ни на миг. Себастьян заливисто, опереточно рассмеялся. Где-то здесь всего стало… слишком много. Чересчур. Слэш отчётливо ощутил, что ему необходимо присесть; на не особенно верно держащих его ногах он дошёл до стола и плюхнулся на единственное свободное место – огромное кресло с величественной спинкой, стоявшее во главе. Две пары глаз мгновенно уставились на него. Даже Курт, кажется, проснулся и приоткрыл один глаз, неправдоподобно небесно-голубой. Внезапно особого дружелюбия ни в одном из взглядов не читалось. – А ты чего расселся? – в этот раз в тоне Баха не было ни намёка на экзальтированность. Он звучал… нормально. Строго. Ненормальным казался контраст. – Тебе здесь ещё не место. Это невежливо. Мы можем обидеться. Озноб мурашками пробежал по спине Слэша, холодком обдал затылок, заставил мгновенно замёрзнуть руки. Слэш сглотнул… но почему-то остался сидеть, не шевелясь и ничего не говоря, под пристальными взорами тех, что вряд ли были людьми, которых он знал. Наконец, вряд-ли-Эксл что-то, видимо, для себя решил. Он оторвал взгляд от глаз Слэша – по ощущениям так будто булавку из брюшка бабочки выдернул – и перевёл его на вряд-ли-Себа, всего на несколько секунд. Чтобы затем повернуться опять, опустить ногу со стола и упереться в него локтями, замком сплетая пальцы, улыбаясь Слэшу снова – тонко и непонятно. – Но мы ведь гостеприимные хозяева, верно? – медленно протянул он. – Мой друг Мартовский Заяц подметил это с невероятной точностью. Так что, почему бы нам не посидеть здесь всем вместе. У тебя есть ещё… – он посмотрел на наручные часы. Стрелки на них, конечно же, бежали вспять. – …скажем, несколько минут. Мы как раз успеем выпить чаю. Или вина. Что предпочтёшь? – Вина, – предпочёл Слэш и решительно выдвинул вперёд ближайшую к себе чашку, одну из немногих пустую и на вид самую чистую. – Жаль, – меланхолично проронил Курт, всё ещё смотря на Слэша одним печальным голубым глазом. – У нас разливают очень вкусный мятный чай. А я анемичный принц. Заяц-Бах недовольно цокнул языком и ткнул его пальцем в скрытый растянутой полосатой кофтой бок. Курт поморщился, закрыл глаз и, кажется, тут же снова погрузился в сон. – Прости, он порой делает это, – пояснил Себастьян, скорчив лицо, которое только в его безумных фантазиях могло, очевидно, отражать извинение. – Лучше выключить, пока дальше не понесло. Иногда ему трудно остановиться. Кивнуть так, как будто он всё понимает, и сделать щедрый глоток вина, что Эксл плеснул ему в чашку изумительного тонкого фарфора со сколотым краешком, показалось Слэшу наилучшим ответом. Какое-то время они сидели в тишине, прерываемой лишь позвякиванием посуды и едва слышным неразборчивым бормотанием Курта во сне. Эксл с шумом отпивал вино из своей чашки, Себ – из чайной ложки, всякий раз дуя на её содержимое, словно то был очень горячий чай. Несмотря на то, что часы на руке Эксла шли в обратную сторону, эта пауза в разговоре, каким бы сюрреалистичным он ни был, чем дольше затягивалась, тем больше вызывала у Слэша неприятное сосущее ощущение: что время неумолимо бежит, даже убегает от него – словно белый кролик с часами вниз по чёрной норе. Чтобы что-то сделать с тишиной, он начал было, прокашлявшись: – Так почему вы… И тут же откуда-то из туманной дымки раздалось громкое взволнованное: – Ах, мои усики! Ах, мои ушки! Как же я блядски опаздываю! В отличие от тех, что венчали голову Себастьян Баха, уши Ларса Ульриха выглядели вполне аутентично: большие, в короткой мягкой шёрстке и, конечно же, белые. Смотря во все глаза на то, как он бежит по направлению к столу, оскальзываясь на влажной траве, Слэш пообещал себе впредь осторожнее подбирать сравнения… даже в мыслях. – Спешишь ко двору, братец кролик? – насмешливо поприветствовал его Эксл. Ларс ничего не ответил на это, только как-то нервно дёрнул ушами и рванул к столу. Выхватил прямо из-под носа Себа его чашку с вином и осушил залпом, оставив хозяина тары в немом изумлённом ступоре. Потом так же решительно приложился к носику чайника, и на этом немой ступор закономерно закончился: с возмущёнными и мало цензурными междометиями, в четыре руки, Ларса от чайника отодрали, походя забрызгав багровыми пятнами и так не особенно чистую кофту Курта. – Я такой похотливый, но всё окей, у меня отличный член, – пробормотал тот, едва ли потревоженный суматохой вокруг. Тем временем, трагически разлучённый с чайником кролик Ларс выглядел уже гораздо более расслабленным. Его уши размеренно колыхались на ветру, как паруса в лёгкий бриз, на лице неспешно расплывалась довольная улыбка, глаза маслянисто блестели. Чуть покачнувшись, он засунул руку в карман узких джинсов и выудил оттуда огромные круглые часы на цепочке. Посмотрел на них внимательно, потом пьяно прыснул, вынес вердикт: – А похуй! – после чего с некоторым трудом засунул часы обратно и нетвёрдой походкой зашагал прочь. – Эй, ушастый! – сложив ладонь рупором, крикнул ему вслед Эксл. – Казни не боишься? Слэш не был уверен из-за тумана и общей пасмурности, но, кажется, свой ответ Ларс передал на пальцах. Уже когда фигура кролика совсем скрылась где-то за размытостью горизонта, он хмыкнул: – А я думал, Ларс Королевой Червей будет. «Голову с плеч!» и всё такое, – хотя не думал, конечно. Как об этом вообще можно было думать? Или... всё же было дело, в очередном пьяно-наркотическом угаре, с кем-то, кто не доживёт до утра? Веселья ради, навесить ярлыки на общих друзей и шапочных знакомых, чтобы забыть об этом через десять минут. И что это, выходит, всё – всего лишь его фантазии, а никакой не Лимб? А может, одно другому не мешает, а очень даже в помощь: облечь невыразимое в привычные формы, выуженные из хаоса умирающего разума?.. Слэш тряхнул головой, словно стараясь выбросить из неё всё то, что надумал, и сделал большой глоток из чашки, практически прикончив свою порцию вина. – Он и то, и другое, – ответил ему Эксл, и Слэшу пришлось поднапрячься, чтобы вспомнить, на что именно. – Ларсик всегда слишком много на себя берёт, – подтвердил Себастьян, притворно вздохнув. Потом заметил опустевшую чашку Слэша и изящно приподнял тонкими пальцами уже на две трети пустой чайник. – Ещё чарочку? Слэш охотно протянул ему чашку: изгонять непрошеных демонов рассудка с помощью алкоголя было делом давно устоявшихся привычек, и смысл их менять теперь? Абсолютно никакого. – Ты так оброс, – вдруг бросил Эксл словно невзначай, с ноткой ностальгической нежности, заставшей Слэша врасплох. Неспешно, он дотянулся рукой до головы Слэша, несильно потянул за одну из кудряшек и отпустил, заставив её мягко спружинить. Всё это – не отрывая взгляда. Таким странным он был в этот момент и в то же время – внезапно словно бы обычным сумасбродным Экслом Роузом с непредсказуемыми скачками настроения и тёплотой внутри. А странности – хей, когда Эксл не был странным? Поэтому Слэш спросил вовсе не то, что собирался сперва. Тихо, осторожно: – Почему вы здесь, если я умер? Вы тоже? И Ларс… Кролик-королева… Эксл громко рассмеялся. – Оооо, это ты ещё не видел старину Оззи! Из него вышел отличный Бармаглот. Головы откусывает почём зря мелочи всякой, ноо… – тут он резко перебил сам себя: – Но ты же понимаешь, что «Я думаю то, что вижу» и «Я вижу то, что думаю» – не одно и то же? Слэш растерялся. – Я думаю… – Не думай, – оборвал его Бах. Его улыбка, мелькнувшая на пару секунд, снова была слишком широкой, чтобы сойти за дружелюбную. – Не думай, будто знаешь ответ на эту загадку. Слэш и не знал. И не думал – что на самом деле хочет знать, особенно теперь. Вместо этого он задал вопрос, который вертелся у него в голове почти с самого начала. – Почему вы сказали, что мне здесь не место, хотя до этого говорили, что ждали? Что специально для меня отобрали стул у Кота? – Потому что до этого часы стояли, – туманно ответил Эксл. – Но ты пришёл, и они пошли. – Вспять, – произнёс Слэш, больше утверждая, чем уточняя. Себастьян громко фыркнул. – Конечно, вспять! Куда же ещё? – будто бы Слэш решил удостовериться, вокруг Солнца ли крутится Земля. Хотя, конечно, здесь с них бы сталось поменяться местами – или вовсе не существовать. Поляна, дерево, дом, туман вокруг – и больше ничего. Слэш бы не удивился. – Не знаю… – А не знаешь – молчи, – припечатал его Эксл, неожиданно грубо. Слэш вскинул голову: Эксл смотрел не на него, а на свои наручные часы, хмурясь и покусывая губу изнутри. Стрелки на циферблате больше не двигались – только странно дрожали, как компас в неверной руке. Рука Эксла была верной. Он поднял глаза и наконец посмотрел на Слэша, неясно и сумрачно. И немного грустно. – Я думаю, тебе пора прогуляться, – промолвил он негромко. – Кот тебя проводит. Что-то тяжело спрыгнуло сверху – видимо, с раскидистых ветвей дуба – и мягким хвостом погладило босую правую ногу Слэша. Тем не менее, тот не опустил взгляда. Он чувствовал, что его прогоняют. И ему, внезапно, не хотелось уходить. Нет, не внезапно вовсе: он всю дорогу тянул время, позволял подливать вина, избегал опасных мыслей… Стоило быть честным с собой хотя бы теперь: его отчего-то так манило остаться. – Зачем мне уходить? – вопрос прозвучал почти обиженно. Чего он точно не ожидал в ответ, так это того, что Эксл молнией вскочит на ноги и во всю мощь лёгких заорёт: – Пошёл воооооооон! От неожиданности Слэш вздрогнул, а затем еле увернулся, когда Бах с улюлюканьем запустил в него сахарницей. Необъяснимая детская обида накрыла его теперь уже точно с головой, он пробормотал оскорблённо: – Совсем ебанутые! Тупое пидорское чаепитие… Пнул кресло напоследок и пошёл прочь, по-прежнему ощущая у ног чей-то мягкий хвост, но не видя его владельца. На склоне, прежде чем начать входить в туман, Слэш всё же обернулся в последний раз: у стола Шляпник и Безумный Мартовский Заяц засовывали Соню-Мышь головой в чайник с остатками вина, угодливо увеличившийся в размерах. – Всегда мечтал это сделать, – кровожадно приговаривал отчаянно рыжий Шляпник. – Точно ебанутые, – постановил Слэш, повернулся к туману и вскоре шагнул в него; тот сомкнулся без промедления за его спиной. Туман оказался тёплым, необъяснимо живым и вовсе не сплошным, как представлялось с той стороны: от шага к шагу перед Слэшем всё яснее вырисовывалась спираль тропы, уверенно петляющей сквозь сиреневый полумрак. По сторонам её смутно виднелись то причудливые грибы и цветы, то чьи-то следы, уходящие прочь, то всё та же пожухлая трава оттенков окружающих её сумерек. Слэш доверился тропе и просто шёл вперёд. Хвост у его ног постепенно поднимался всё выше и выше… – Я не думал, что меня будет домогаться Чеширский Кот, – в конце концов не выдержал Слэш, когда лёгкое касание мягкой шерсти скользнуло ему по пояснице и… чуть ниже её. В ответ по правую сторону его раздался тихий смех, и, поворачиваясь на звук, Слэш уже знал, кого увидит. – Скажи, ты… ты Кот, который решил выглядеть, как Дафф, или Дафф, который решил выглядеть, как Кот? Тот, кто явно любил бывать то Котом, то Даффом, улыбнулся – совсем по-чеширски, но пока никуда не исчезая, – и с лёгким любопытством в глазах склонил голову на бок. – А зачем ты хочешь это знать? Слэш подумал и неуверенно предположил: – Чтобы не сойти с ума? Кот неслышно рассмеялся. – Тогда уже поздно, дорогая моя Алиса. Все мы здесь не в своём уме – и ты, и я. Ещё некоторое время они брели в тишине, разве что Кот по имени Дафф мурлыкал себе под нос смутно знакомое да что-то призрачно стрекотало в траве. Наконец Слэш спросил: – Дафф, я действительно умер, да? – и его голос неожиданно для него самого дрогнул. Его спутник остановился, повернулся к нему лицом, взял за руку. – Это только от тебя зависит теперь. Куда ты захочешь повернуть? Только тогда Слэш заметил, что они остановились не просто так – что тропинка, по которой они шли, остановилась тоже, разошлась развилкой в две стороны, одна против другой. Слева было темным-темно, насколько хватало взгляда, справа – беспросветный туман и, у самого распутья, огромный гриб, с человека ростом, а на нём – некто, скрестив по-турецки длинные ноги в джинсах-клёш, сидит и курит кальян с таким видом, будто ему наплевать на весь мир. И на то, умрёт ли Слэш, – тоже. Слэш, впрочем, отнёсся к равнодушию с пониманием: ему и самому бы было плевать на какого-то юнца, познакомь его жизнь столь интимно с автобусом в самом расцвете лет. – Если я пойду направо… – спросил он у Кота, – …я в итоге вернусь к ним за стол, да? Попаду к этим сумасшедшим? Кот плавно перекатился с мысок на пятки и обратно. – Может быть, да, – протянул он, – а может, и нет. Куда-нибудь ты обязательно попадёшь. Посмотреть налево – тьма пугала и успокаивала одновременно. Посмотреть направо – туман одновременно успокаивал и пугал. И всё же разница между ними была куда очевиднее, чем между днём и ночью в затмение; чем между сном и явью, когда ты умираешь от передоза… – Ты ведь уже решил? – мягко вырвал его из размышлений Дафф по имени Кот. – Кажется, да… Мне достаточно только определиться? Я ведь… – Слэш запнулся, сглотнул. И улыбнулся, хотя отчего-то это было непросто – словно сентиментальное прощание на вокзале. – Понимаешь, я просто не могу упустить этот шанс. Я должен рассказать Баху, какой из него вышел – Его вырвало оттуда – адреналином, толчком, ударами собственного сердца, болью в теле, тяжестью в голове. Вспышкой слепящего света. – Сексапильный зайка, – пробормотал Слэш Хадсон и очнулся, со стоном восстав из мёртвых.