Белым по чёрному

Т. Карстен посвящается. В краю, где серебрянокрылые птицы пронзают небесную даль, Росли две сестры, две младые девицы красой, что цветущий миндаль. Одна была как мотылёк безмятежна, не ведая, что значит страх. Плескались умиротворённость и нежность и в речи её, и в чертах. Другая горда, точно дикая кошка, задумчиво-отрешена. Лицо её – на алебастровой коже печать безрассудства и сна. Одна средоточием лунного света сияла в безбрежной ночи; Другая, что солнце в час жаркого лета, свои распускала лучи. Однажды, когда в пелене предрассветной рождали зарю небеса, И переливалась на пышных соцветьях подобно алмазам роса, Девицы, проснувшись, как водится, рано, сидели на лавке и речь Вели, а в окне отражалось сиянье дрожащего пламени свеч. «Сестра, погляди, что за славное утро!» – воскликнула дева одна, Взор яшмовых глаз лучезарный и мудрый не в силах отнять от окна. «Позволь мне в прозрачной росе искупаться, испить жар багряной зари, О звёздные искры согреть свои пальцы, из воздуха их сотворив!» Другая сказала: «Ступай, но как солнце над пиками горных вершин Сияя, в полуденный час вознесётся – вернуться домой поспеши». «Родная, твоё беспокойство напрасно», – с улыбкой ответила та. «Окрест тишина, небо светло и ясно – что может меня ожидать?» Растаяла дымка над вольным простором цветущих лугов и полей. Свет солнца, пролившись на горные склоны, был в их растворён белизне. Блистали лазурью небесного свода хрустальные глади озёр, И ветер сплетал из предвечной свободы свой тонкий незримый узор. Прекрасней сонат и симфоний звенели в глуби заповедных лесов Птиц сереброкрылых искусные трели – бесчисленность их голосов. Природа в сём дивном, торжественном хоре свой провозглашала завет, А листья, дрожа малахитовым морем, о чём-то шептали в ответ. Девица, иголку сжимая устало, пыталась забыться шитьём, Но с каждой минутой сильней разгоралось волнение в сердце её. Она ткань и нити клала на колени, к окну обращая свой взгляд. Уж полдень. Не видно ль кого в отдаленье? Сестра не идёт ли назад? Вздыхая, за вышивку вновь принималась, и тонкого шёлка обрез Мерцал амарантовым, медным и алым подобно минувшей заре. Однако спокойствие длилось недолго, и от неизбывной тоски То нити рвались, то терялась иголка, то вкривь выходили стежки. Когда же сестрица, согласно зароку, родной переступит порог? Как сизым туманом объяло дорогу, терпению кончился срок. Нежданные мысли что тучи летели – от них не спасёшься трудом, И дева, оставив своё рукоделье, в тревоге покинула дом. Восток был угрюм. Вдалеке грохотало. Завеса клубящихся туч Укутала жёстким, сплошным одеялом излом горных пиков и круч. Усилился ветер. Он рвал озверело листву с беззащитных ветвей И стебли растений что тонкие стрелы ломал, проносясь по траве. Луга и поля в тот же миг посерели – соцветья сомкнули венцы, И смолкли в лесах в одночасье свирели, прервали свой звон бубенцы, И скрипки затихли – пред громом и ветром у птиц вековая боязнь. Они растворились в глуши заповедной, средь пышной листвы затаясь. А запад тонул в многоцветных разводах, и солнца сияющий шар, Страшась ускользнуть за рубеж небосвода, вдали исчезал не спеша. Девица помчалась на улицу, с силой захлопнув тяжёлую дверь. «Как быть?» – оглядевшись, она вопросила. «Куда же идти мне теперь?» Небесную даль затянуло багровым. Пылали заката костры. Не ведала дева, насколько от крова далёк путь пропавшей сестры. «Куда же идти?» – повторила девица, закрыв от бессилья глаза. «К кому за подмогою мне обратиться? Кто сможет дорогу сказать?» Ревел небосвод, без вины ослеплённый, дрожала от страха земля, И мрака густые косматые волны текли по холмам и полям. Шагнув на тропу, дева крикнула: «Где ты? Скажи, что случилось с тобой?» Шум буйной листвы был несчастной ответом да ветра пронзительный вой. // Весна 2013