Рассказ о любви, которая, может, не вечна, но точно всесильна

Марку нравилось в безвременье – там было тихо, спокойно и пусто, как в кастрюле, обложенной мягкой ватой. Парень сидел на самом дне и иногда, набрав в грудь побольше воздуха, дул вверх, на крышку; край той немного приподнимался, и Марк видел звёзды, поблескивающие в небе холодными, зеленоватыми вспышками. Всё это походило на сон из далёкого-далёкого детства, только парень не помнил ни детства, ни чего-то далёкого – только мягкую кастрюлю-безвременье с зелёными мерцаниями за поднимающейся от его дыхания крышкой. Изредка (точнее Марк сказать никак не мог) к нему приходили гости. Они садились там, вне его безвременья, и разговаривали о чём-то между собой. - Дейла, опять ты разводишь сырость! – тянул недовольный, пронзительно-противный голосок. - Я скучаю по нему, - отвечал другой, тихий и будто надломленный. – Очень скучаю. Марку казалось, что он слышал эти голоса раньше, и имя это, красивое, но немного смешное (Де-е-ей-ла), он уже произносил. Но это, конечно, было невозможно, он бы не забыл, точно не забыл бы. Если гости не заходили совсем уж долго, Марк представлял, что в его кастрюле вместо воздуха – вода с миллионами крошечных пузырьков, лопающихся щекотными фейерверками. Но Дейла приходила всё чаще. Он уже легко узнавал её голос. Он уже чувствовал её приближение. Он ждал её. - Его не найти, - отрезал голос, сухой и властный, где-то там, снаружи. – Не вернуть. - Я найду! – протестовала Дейла с незнакомым, отчаянным жаром. – Я верну! Марк медленно, нерешительно, преодолевая родную зону комфорта, ворошил вату и прикладывал ладонь к твёрдой, прохладной границе железного безвременья, туда, где, как ему казалось, сидела Дейла, несчастная, но упрямая. Ему очень хотелось, чтобы она нашла того, кого искала. Но одного его желания было, видимо, мало. - Ты не сможешь! – кричал кто-то, и этот крик отдавался в голове Марка разрушительным ритмом взрыва. - Зачем тебе, глупая? - Забудь! - Ты слишком слаба! - Пора уже оставить всё в прошлом! - Ты! Не! Сможешь! Взрывались звёзды над крышкой кастрюли, взрывались одна за другой, задевая горящими осколками железные бока, срываясь и падая, падая, падая со своего небосклона, оставляя за собой рваный, пугающий след. - Марк, Марк, Марк, - всхлипывала Дейла в периоды звенящего затишья. А он и не знал, что его имя может приносить столько боли. Марку больше не хотелось сидеть в дурацкой кастрюле, он лез вверх, цепляясь за скользящую под пальцами вату; та отрывалась от стен, не давая подняться высоко, оставалась в руках грязными комьями. Он продолжал пытаться. Иногда парень дул вверх, на крышку, и видел изорванное в лохмотья небо. Что-то говорили, гремя, гости; Дейла кричала им в ответ, надрывно и хрипло: - Я смогу! Смогу! Марк лез вверх. И однажды у него получилось; дрожало безвременье, когда исчезала крышка его кастрюли, крутился серебристый циферблат там, где раньше мерцали звёзды. Марк тянулся к нему, полз, взбирался, бежал, летел. Он должен был выбраться. Найти Дейлу. Сказать, сказать… Что сказать? Искать не пришлось. Она сидела на полу огромной мастерской, хрупкая и отчаявшаяся, с дрожащими ресницами и тонкими, бледными руками. Парень смотрел на неё, и что-то сильное, нежное, отобранное давным-давно, возвращалось к нему вместе с памятью, лицами, фразами. - Марк? – выдохнула Дейла, глядя неверяще своими зелеными, чуть мерцающими, будто его звёзды, глазами. - Марк, - улыбнулся он. – Марк. Дейла поднялась, оживая, расцветая, наполняя всё вокруг светлым, воздушным чувством; кинулась было вперёд, но Марк остановил её движением руки. - Циферблат, - мягко указал он, – лучше стереть. Раньше подобным ритуалом вызывали монстров и демонов. Интересно, она знала? Её часовая стрела оказалась такой же, какой он помнил – серебряно-белой и обманчиво заостренной; Марк очень много вспомнил, только вот, что сказать маленькой Дейле, состоящей будто из ломаных линий, замершей нерешительно у тающего контура цифры шесть, не знал. Поэтому просто протянул руки. Она подбежала тут же, намереваясь обнять, но он, подхватив, поднял вверх и закружил по мастерской с ещё поблескивающим после циферблата полом. Дейла смеялась, цепляясь за его плечи, тихо, счастливо всхлипывая, а он кружил её, такую прекрасную и легкую, что, казалось, он мог поднять её лишь одним дыханием. Как же сильно она его любила. Каким же он был дураком, что смог полюбить её так поздно. Ах, да. Вот, что нужно сказать.