Знаешь...

Ludovico Einaudi - Ora Несколько холодных капель, нарушая незримую пелену транса, падают на такие же холодные замершие ладони. Убрав их в карманы темно-синей ветровки, ссутуливаюсь и прикрываю глаза. Порывы ветра, разрезаемые острыми выступами скалистого обрыва, на краю которого я сижу, треплют светлые пряди и кидают их на лицо. Капли дождя, прорезая плотный туман, с легким плеском растворяются в глади безымянного океана, который почти не виден. Обдувающий лицо свежий ветер и холодная влага, впитывающаяся в одежду, наталкивает меня на далекие воспоминания. Я закрываю глаза, мысленно настраиваясь на них. Когда ты, оказавшись здесь, периодически вспоминаешь что-то из прежних времен, тебя одолевают сильнейшие сомнения. А были ли это на самом деле, или же это очередная галлюцинация, рисующаяся в клочке тумана? Но я знаю, я чувствую - это и правда было. Воспоминания о своем ребенке остаются с тобой, даже когда ты оставляешь реальность, в которой он живет. Я закрываю глаза, стараясь воссоединить размытые картинки, мелькающие перед веками, в точные воспоминания. Знаешь, Фрэнсис.. стояла именно такая погода, когда мы последний раз гуляли вместе. Ты сидела на качелях, а я несильно раскачивал их, уничтожая очередную сигарету и мрачными мыслями находясь далеко за пределами того дворика. Они настолько захватили меня, что начинающийся ливень я заметил только, когда ты стала радостно лепетать и слизывать с ладоней холодные мартовские капли. Затушив сигарету, я снял ветровку, оставшись в драной футболке, закутал тебя в нее и взял на руки. Мы брели домой, а по пути ты пыталась поймать дождевые капли и оглядывалась на грохотавшие от влаги крыши. Было холодно и слякотно, но я с улыбкой смотрел на тебя в моих руках. Открыв глаза, медленно вытягиваю слабые руки вперед и задерживаю на них взгляд. Слабо верится, что раньше твоей ладошки хватало лишь на то, чтобы обхватить один мой палец, ведь сейчас у тебя такие же руки. Больше нет ни меня, ни твоего детства. Ты выросла, ступила в самостоятельную жизнь, и я не могу не волноваться, какие дороги ты в ней выбираешь. Я не приходил уже много времени, и мне сильно тебя не хватает. С бессильным выдохом опустив руки, устремляю взгляд на далекие скалы горизонта, почти не видные из-за тумана. Слабое, но отчетливое дуновение заставляет очнуться. Что-то изменилось в воздухе. Запах сырой земли, почти забытый, но не похожий ни на что другое. Решив оглянуться, я замечаю, что метров за семь от меня вымахали каменные треснутые стены, между которыми пролегает узкая булыжная дорога. Да неужели? Вяло усмехнувшись, поднимаюсь на ноги и подхожу к своеобразным воротам. Или это мираж, или у меня снова появилась возможность тебя увидеть. Переведя дыхание, ступаю на дорогу и иду вперед, обходя зеркальные лужи. Дорога вскоре сворачивает направо, обходя первый угол своеобразного лабиринта. Не знаю, куда идти, но в то же время что-то внутри упорно подсказывает, куда сворачивать на перепутьях. Не удерживаясь от объявшего волнения, перехожу на бег, опасаясь, что все исчезнет, если буду медлить. Миновав несколько строений, останавливаюсь перед одноэтажным домом с зашторенными окнами и балконом у чердака. Да, это он. К балкону ведет деревянная лестница, и я поднимаюсь под тихое поскрипывание ступеней. Взобравшись, дохожу до закрытого окна и приседаю рядом, с опаской заглядывая туда. Мои плечи приподнимаются от судорожного вдоха. Ты сидишь на кровати в профиль ко мне, сгорбившись над акустикой и наигрывая что-то мелодичное. Лицо закрыто длинными черными волосами, а худые плечи скрыты под огромной футболкой, наверно, твоего парня. Боже, Фрэнсис... Зная, что ты меня не видишь, все же отодвигаюсь влево и наклоняюсь вперед, ощущая безумное смятение. Робко пытаюсь вглядеться в твое лицо, но оно все так же, будто нарочно, загорожено густыми темными прядями. Жаль, ты не подпеваешь - я сейчас был бы счастлив услышать твой забытый голос. Знаешь, мне сейчас достаточно было бы просто быть ведомым, обменявшимся ролями, ставшим задающим вопросы ребенком. Просто вникать во все, что ты бы мне рассказывала, внимательно смотреть в твои глаза и - как же это странно - видеть в них что-то от своих. Надеюсь, ты больше не злишься на то, что мы чем-то похожи. Прервав игру, ты выпрямляешься и разминаешь шею, несколько раз наклоняя голову то к одному, то к другому плечу, затем возвращаясь к гитаре. Знакомый жест. Твое бледное лицо, которое мне удалось увидеть на несколько секунд, не изменилось: те же заостренные черты, те же бледность и серьезность в сочетании с нежностью. Ты такая же, как и несколько месяцев назад, только волосы немного отросли. Я бессилен против трепета в груди каждый раз, когда вижу тебя, даже будучи гребанным призраком. Ты не чувствуешь моего присутствия, зато у меня все внутри наизнанку выворачивается. Щурясь от саднящих забытых чувств, с тихим скрежетом провожу ладонью по залитому дождем стеклу. Сколько тебе сейчас? Двадцать два? Двадцать три? Прошли годы, и ты стала взрослым человеком со своими интересами, идеалами и принципами, которые ты можешь отстаивать. Ты наверняка можешь взять себя в руки перед сложностями, приспособиться к трудным обстоятельствам, выстроить планы на будущее и осуществлять их. Ты выросла. А я - нет. Отвернувшись в профиль к окну, зажмуриваюсь и вслушиваюсь в мелодию, что ты наигрываешь, пытаюсь отвлечься на нее, чтобы волнение не взяло надо мной верх. Кажется, Hells Bells, в акустической версии, красивое и нежное звучание. Мелодия доносится так робко и приглушенно из-за закрытого окна, что я сосредотачиваю на ней все внимание и, прикрыв глаза, невольно чуть покачиваюсь в такт. Знаешь, я даже не помню, когда и где последний раз играл на гитаре. Столько времени прошло с тех пор. Особенно сложно считать его, когда здесь - в месте, где я отныне существую - оно не делится на дни и ночи, сезоны, года. Сквозь это время я слабо помню свою жизнь, мне удалось убежать и от себя. Тряхнув головой, точно сняв с себя пелену транса, вновь смотрю в окно. Высвобождаясь из плена музыки, которая сейчас воспринимается настолько призрачной, отвожу взгляд на комод рядом с кроватью. Куча книг, фотоаппарат, мятый рюкзак, истрепанные тетради, пачка сигарет. Маленькая фигурка Будды и семейная фотография, в рамке поставленная за настольную лампу. Семейная. Ты и Кортни... Знаешь, я понимаю, что это в каком-то роде даже заслуженно, и чувствую вину за то, что не мог быть для тебя лучшим. Не смог. Наверно, я должен был находиться рядом, пока ты росла. Вместо всех нянь самому готовить завтрак, пока Кортни на гастролях в другом городе или стране. Встречать вечером из школы, чтобы ты не озиралась с опаской по сторонам, на твоей любимой аллее, засыпанной сиреневыми, как сумерки, лепестками цветущих жакаранд. Помогать реализовывать творческие начинания, как бы невзначай подкидывая идеи и образы для картин, рассказывая о том, как ложатся те или иные краски, пробуя вместе с тобой различные штрихи и мазки. Возить на каникулах в Диснейленд. Понимать настолько, насколько ты бы хотела быть понятой, знать, что ты мне доверяешь, ничего не тая. Не ругаться на шалости типа первой выкуренной сигареты, только предостеречь и, как волнующийся отец, намекнуть, что ты слишком рано начинаешь. Но в то же время.. я не могу толком это представить. Знаешь, в моей жизни все складывалось настолько безумно и непредсказуемо, что ты не стала исключением. Сейчас я признаю, что был совершенно не готов стать отцом. Несмотря на это, я смог тебя полюбить, но это не было любовью большинства обычных отцов, готовых воспитывать и учить детей, гордиться и записывать их успехи на свой счет. А по-другому я не мог.. Как и не смог бы справиться с кучей детских болячек, воплями, детским садом, устранением конфликтов между сверстниками или нами - словом, кучей предстоящих сложностей. Было легко и весело, когда ты была забавным младенцем. Я любил возиться с такой забавной "инопланетяшкой", воспринимал, как маленькую сестричку, смеялся, когда мы играли, когда ты пыталась повторить за мной слова песен или ладошками сжимала мои пальцы или нос. Было весело, даже когда ты, руша все старания тебя накормить, выплевывала невкусное пюре - меня радовало, что в тебе есть протестное начало. Но когда ты потребовала больше внимания, я перестал нормально справляться и понял, что одной моей любви мало. Да и как я мог ее дать, когда главным испытываемым чувством ко всему вокруг стало раздражение? Со мной становилось только сложнее. И пришлось это время на мою последнюю весну. Знаешь, когда все стало лететь к чертям, моя замкнутость с поражающей быстротой чередовалась с агрессивностью. Я старался сдерживать себя, но от этого было только хуже, ведь когда я взрывался, доставалось всем, кто рядом. Мне стыдно, что я срывался и на тебя и, хоть и не причинял вреда, стал воспринимать как еще одну проблему, еще одну обременяющую ответственность. Ранее радовавшая возня превратилась в угнетающую рутину - то, от чего я всегда сбегал и в конечном счете сбежал (тому были, конечно, и другие причины, но я не об этом). Прости меня, я был так не прав. Ты - лучшее, что я вообще мог создать в своей жизни, а если бы ты не появилась тогда - не появилась бы никогда, другого времени мне было просто не дано. Все сложилось так неправильно, но именно это дарило мне моменты счастья... Поток мыслей в голове постепенно иссякает, давая очнуться и вернуть взгляд на тебя, все так же оттачивающую вступление Колоколов Ада. Придвинувшись к окну, приникаю лбом к холодному стеклу. Смотрю на тебя.. и больше ничего не чувствую. Волнение встречи и скука окупились сполна, теперь я снова бесчувственен. Получается, в очередной раз натыкаюсь на одни и те же грабли: рвусь к тебе, но, очутившись в считанных метрах, не знаю, что делать дальше. Хотя, в общем, делать больше и нечего: с одной стороны, я не могу оставаться в неведении о твоей жизни, с другой - у нас нет возможности общаться, а я упустил слишком много, чтобы понимать тебя просто так. Не знаю, зачем преодолевать этот путь, если не могу ни разделить радость, ни успокоить в горе. Все эти "встречи" теряют смысл. Пора уже отпустить... Зачем я в который раз прихожу сюда, к закрытым дверям, заранее зная, что будет? Что занимает твои мысли, что заставляет тревожиться и не спать ночами, в чем ты находишь счастье? Кем и чем ты живешь? Насколько тебя задевают упоминания в прессе, задевавшие когда-то меня? Какие у тебя привычки, устойчивые фразы? Чем больше в голове кишит рой таких вопросов, тем больше я понимаю, что не знаю тебя. Мне хотелось бы узнать хотя бы часть ответов, но этого не суждено - граница жизни и смерти все так же непреодолима. Бессильно выдохнув, отстраняюсь от окна. Ты мне просто чужая... Самый близкий мне человек на свете стал совершенно незнакомым. Знаешь... да хватит. Ты не знаешь. Не слышишь, не чувствуешь, что я здесь, не вспоминаешь - может, и вспоминала бы, да ведь память безжалостно стерла первые годы жизни, все наше совместное время. И сейчас я тебе чужой, как и ты мне, и не могу сказать тебе ни слова. Последний рывок надежды, желающий развеять пелену между жизнью и смертью, выдать тебя мне, вынуждает поднять руку, чтобы постучать в окно.. но вовремя останавливаюсь. Нет, нельзя этого делать, да и какой смысл? Разве у меня есть право пугать тебя шорохами и скрипами, которые ты уже устала списывать на порывы ветра? Разве можно за тобой наблюдать, когда это граничит чуть ли не с подглядыванием? От осознания этого внутри заводится саднящее чувство ненависти к себе. Что я делаю?.. Надо просто принять, что мы никогда не станем родными. И потому я должен уйти. Одергивая себя же, отодвигаюсь от окна и, еще несколько секунд невидящим взглядом цепляясь за бренчащий на гитаре худой силуэт, поднимаюсь на ноги и сбегаю с лестницы. Глядя на дом, пячусь назад и, развернувшись, быстро ухожу прочь, убегаю, больше не оглядываясь. Только сейчас я чувствую, как за это время дождь сделал одежду холодной и тяжелой. Набросив капюшон и резко свернув за угол, замедляю ход. Некуда идти, некуда спешить. Остается лишь скитаться под дождем и ветром, чувствуя ненавистный и пугавший при жизни озноб, приходя к началу. Правда, с тем, что холодные невидимые порывы неласково треплют волосы и одежду, я уже давно смирился, за столько-то лет. Знаешь - я все же обращаюсь к тебе, единственному не предавшему меня в жизни человеку, - я и сам не понимаю, где я. Где мне следовало было оказаться после смерти, если и после нее я продолжаю творить ерунду? Я не заслужил избавления от тревог, не заслужил места с гитарой в поле белых лилий у какого-нибудь чистого озера, где слабый ветер, обнимая теплыми порывами, гнал бы прочь гнетущие мысли и давал ощущение безопасности и спокойствия... Но и не заслужил бьющего холодом града и свирепствующей бури, подхватывающей и бьющей изменщиков об острые скалы. Мне не за что вечно утопать в кипящей кровавой реке, как насильники, и не за что сидеть на просторном залитом солнцем чердаке с холстом и красками в руках. Остается лишь блеклая совокупность всего этого - туманная сырая пустота. Уже неспешно выйдя из лабиринта, выдыхаю и, ссутуливаясь, сажусь на край все того же утеса. Воздух такой же прохладный, но не холодный, ветер иногда треплет одежду, а сверху накрапывает дождь. Не самая приветливая атмосфера, но, тем не менее, есть в ней что-то умиротворяющее. Тяжелый от влаги воздух, стоящий над огромным серо-сизым океаном, поднимается и образует плотный белый туман, такой, что горизонта и скал вдалеке почти не видно. Только вода, туман и холодный камень. И вечный покой. Может, это и есть то, что мне было нужно?.. Нащупав в кармане сигареты и зажигалку, закуриваю и ложусь на спину. Ноги ниже коленей оказываются на весу, в макушку и лопатки сквозь одежду врезаются острые твердые края, но я уже не обращаю на это внимание, глядя ввысь, в однородный туман. Это все на самом деле не имеет никакого значения. Главное - я все еще могу приходить к тебе и видеть, что ты, по крайней мере, не повторяешь ошибок своего сумасшедшего отца. Усмехнувшись мыслям, затягиваюсь во весь вдох и выпускаю дым сквозь приоткрытые губы. Серый застилающий все надо мной туман перекрывают такие же серые завитки дыма, еле различимые - так же, как наигрываемая тобой тихая мелодия... Знаешь, сегодня как никогда туманно.