Под маской дьявола

      На улице мокрый снег заменяется на воздушный белый и постепенно покрывает землю тонким покрывалом, скрывающим грязь улиц, а Клаус с ног до головы пропитывается неудовлетворённостью и сомнениями — всё пошло совсем не так, как он ожидал, и Форбс оказалась куда более упряма и безрассудна, вовсе не бросившись ему в ноги с мольбами и просьбами не выгонять её, а попросту сбежав, наверняка приняв его совет за действительно реальный выход. Надо же, девчонка-аристократка, воспитанная в строгих традициях, вся такая правильная и честная, со своей въедливой гордостью и раздутым достоинством оказалась вовсе не простой и даже позволившей себе рассмотреть столь отчаянный вариант.       И Клаус, стоя у окна и попивая крепкий ром, ухмыляется, живо представляя, как не через день, так через два до его ушей дойдёт новость о том, что малышка Форбс всё-таки вступила на скользкий путь и продала своё тело. Быть может какому-нибудь толстому уроду, сминающему своими грязными руками её белоснежную грудь, или же богатому старичку, который будет наведываться к ней раз в месяц и тешить своё эго несколькими минутами власти над её телом: хрупким, стройным, красивым телом, что побывает в множестве рук и пройдёт через такое, о чём мисс Форбс в свои семнадцать не могла бы и помыслить. Потому что вся эта грязь была за гранью её жизни, где-то там — далеко, так далеко, что сама она никогда бы не замаралась, наверняка в мечтах отдаваясь единственно любимому мужчине, но реальность и так избегаемые темы в благородном женском обществе на самом деле оказываются куда ближе, чем кажется.       Наконец эта реальность столкнулась и с Кэролайн тоже.       — Чему ты улыбаешься? — в кабинет проходит Ребекка и улыбается тоже, замечая хорошее настроение Клауса, тут же повернувшегося на звук шагов. Она аккуратно поправляет кружевные манжеты на рукавах дорогого платья и устраивается в любимом кресле брата, когда-то принадлежавшем Биллу Форбсу. — Есть новости?       — Нет. Пока. Но, думаю, осталось подождать ещё чуть-чуть. Такие новости расходятся быстро, — Клаус делает большой глоток и ставит стакан на стол, собираясь налить ещё одну порцию. Тихий вечер располагает, а постепенно подтачивающая достоинство Кэролайн месть, всё набирающая обороты, доставляет настоящее наслаждение. Жалкая, жалкая Форбс, поддавшаяся соблазну...       — Ты прав. Пожалуй, пошлю Бэна, чтобы он снёс пальто этой нищенке, представляешь, она за ним так и не вернулась, будто у неё целый гардероб. А её жалованье пойдёт на покрытие убытков от разбитого сервиза, — Бекка ухмыляется и уже собирается встать, как Клаус останавливает её ладонью.       — Я сам это сделаю. Заодно прогуляюсь и сообщу ей, что она всё же уволена. В этом случае — за прогулы.       — Как пожелаешь. Не думаю, что твой визит подпортит её репутацию. В конце концов, она ей больше не понадобится. Удачи, Ник.       Его шаги гулко раздаются в вечерней тишине улиц, и Клаус не спеша идёт по булыжной мостовой, ведущей в бедняцкие кварталы. Он, безусловно, мог бы воспользоваться экипажем, но так захотелось насладиться прогулкой и свежим воздухом, тем более что экипаж привлечёт куда больше внимания, чем одинокая фигура человека. По дороге изредка проезжают повозки, и чем он ближе к цели, тем тише и темнее становится, и если бы не белый снег, лежащий на дороге и хоть как-то показывающий путь, то Клаус бы давно оставил эту затею и развернулся к дому.       В поле зрения попадают часто-часто настроенные дома, плотно прижатые друг к другу, с покосившимися ставнями и дверьми: одноликие, серые, мрачные, с грязными окнами, через которые кое-как пробивался свет свечей или ламп, отражающих силуэты хозяев, вернувшихся после тяжёлой работы. Как можно жить в таких условиях? Можно, и Клаус не понаслышке это знает, ведь когда-то и он жил так же, надеясь, что новый день принесёт облегчение и освободит его от пут бедности.       Глупо было надеяться на Бога, которому они так отчаянно молились, потому что в этой жизни надо надеяться только на себя. И в этом случае его надежды оправдались, именно поэтому он уже давно распрощался с нищетой, навсегда выкинув её из своей жизни и пытаясь, так старательно пытаясь забыть о ней. Бесполезно, потому что воспоминания о прошлой жизни заляпали его память слишком яркими пятнами: не стереть и не вытравить, разве что заглушить местью.       Лишь она сейчас двигала им, да желание лишний раз унизить Форбс.       Клаус не сразу находит нужный дом, даже пропустив его сначала, но всё же сориентировавшись и вернувшись обратно. Он подходит ближе, замечая тусклый свет в окне и прислушиваясь к звукам улиц. Вокруг всё та же тишина и безлюдность, будто как только люди возвращались домой, то уже более не выходили оттуда до утра. Да и зачем, если после тяжёлого рабочего дня хотелось просто отдохнуть в кругу семьи. Семьи...       Теперь из его семьи остались он да Ребекка...       Клаус в последний раз оглядывается по сторонам, будто ещё боясь быть застуканным, и в два шага доходит до двери, опуская голову и замечая отчётливые следы мужских ботинок, втоптавших снег в грязь. Злорадно ухмыляется, догадываясь, в чём дело, и желая как можно быстрее убедиться в своих предположениях. Надо же. А Форбс всё-таки решилась, впрочем голод быстро припирает к стенке и не даёт отсрочки. Он даже не стучит, боясь спугнуть и отчего-то захлёбываясь в ярости и разочаровании от всплывающих в мозгу картинок лежащей под кем-то Кэролайн, напрочь забывая о том, что столь поздний визит мужчины к одинокой девушке может здорово подмочить её репутацию. Хотя он, по-видимому, уже не первый.       Холодный и будто нежилой воздух помещения вызывает удивление, и Клаус щурится, пытаясь разглядеть обстановку комнаты. Почти ничего, только небольшой стол, на котором стоит свеча, два стула и настенные полки возле камина, улыбающегося своей чёрной, потухшей пастью. В доме такая же тишина, как на улице, и Клаус напрягает слух, чтобы услышать хоть что-то, осторожно, чтобы не шуметь сапогами, ступает по деревянному полу и застывает, замечая прямо перед собой должно быть ведущую в спальню дверь.       — Туда нельзя.       Тихий шёпот вынуждает его вздрогнуть и повернуть голову на источник звука. У стены, сжавшись в комочек, сидела девочка и, обхватив колени тонкими руками, большими от страха глазами смотрела на Клауса. Точно такие же как у Кэролайн светлые волосы, завивающиеся в маленькие кудряшки, выразительные глаза и красивое, по-детски милое лицо, правда на фоне пугающей бледности и худобы кажущееся неестественным и будто восковым.       Клаус всё так же осторожно приближается к ребёнку и садится перед ней на корточки, чтобы лучше рассмотреть младшую Форбс, как оказалось, так похожую на Билла. Одна кровь.       — Почему нельзя? — ему хочется узнать больше, но Эмили пожимает угловатыми плечиками и надувает губы, будто от обиды.       — Мистер Атвуд сказал, чтобы я не заходила туда.       — Мистер Атвуд? — Клаус морщится, вспоминая этого омерзительного типа, с которым он не так давно имел дело, ведь Форбс нужно было загнать в ловушку, а для этого требовалась помощь арендодателя, по его приказу терпящего долги Кэролайн, с каждым месяцем становящиеся для неё неподъёмными и вынудившие её прийти к нему. — Ладно. Тогда передай своей сестре, что заходил мистер Майколсон и передал это, — он показывает на свёрток в своих руках и выпрямляется, уже собираясь уйти, как Эмили, вскинувшая на него наполненный слезами взгляд, вынуждает его помедлить.       — Кэролайн не проснётся...       — Что? — он хмурит брови, не совсем понимая, что девочка имеет в виду, и чувствуя, как к горлу подкатывает смутная тревога.       — Она спит уже два дня и не...       Она даже не успевает закончить фразу, как Клаус, выронив из рук свёрнутое пальто, кидается к двери и одним махом открывает её, тут же застывая и сжимая челюсти от ярости, потому что между ног лежащей на кровати Кэролайн устроился Атвуд, испуганно повернувший голову на внезапно появившегося Майколсона. Он пытается что-то сказать дрожащими губами, но тут же оказывается впечатан в стену, и даже его умоляющий взгляд не может остановить ярость Клауса, обрушившуюся на него чередой ударов.       — Чёртов ублюдок, — Клаус раз за разом заносит кулак, без жалости опуская его на уже окровавленное лицо мужчины, и лишь когда за спиной раздаётся звонкий визг и плач ребёнка, останавливается, с ненавистью наблюдая, как Атвуд оседает на пол. — Ты сгниёшь в тюрьме, я обещаю.       Он склоняется над избитым и шипит ему в лицо, от злости пиная его в живот и вызывая этим болезненный стон.       — Прошу, мистер Майколсон, я ничего не сделал. Я клянусь, — кровь капает на пол, и Атвуд хрипит, прикасаясь к сломанному носу и пытаясь встать.       — Убирайся отсюда, — Клаус тяжело дышит и с трудом берёт себя в руки, оглядываясь на напуганную донельзя Эмили, всё продолжающую плакать и дрожащую словно осиновый лист. — Чтобы я больше не видел тебя здесь...       — Конечно, конечно, мистер Майколсон, — Атвуд с позором доползает до двери и, опираясь о косяк, встаёт, пошатываясь и стараясь быстрее уйти от рассвирепевшего Клауса, уже подошедшего к до сих пор не очнувшейся девушке. Он скользит задумчивым взглядом по лицу Кэролайн, замечая яркий румянец и капельки пота, выступившие на лбу и над верхней губой, прислушивается к шумному и хриплому дыханию, вырывающемуся из груди Форбс, и поправляет задранную Атвудом сорочку, оголяющую длинные стройные ноги.       Лёгкое касание прохладной ладони к горячему лбу, и Клаус резко разворачивается к хныкающей Эмили, продолжающей стоять у порога и смотреть на свою бездвижную сестру.       — Ты знаешь доктора Брукса, Эмили? Он живёт возле площади?       — Да.       — Хорошо, тогда сейчас ты сбегаешь к нему и скажешь, что он срочно нужен мистеру Майколсону. Ты поняла меня? — Клаус заботливо стирает висящие на ресницах слёзы и делая этим ещё хуже, потому что разбитые в кровь костяшки оставляют следы, придавая бледному лицу девочки жуткое выражение. — Давай, Эмили, твоей сестре нужна помощь.       Но девочка понуро опускает голову и опять надувает губы, вновь заставляя развернувшегося к Кэролайн мужчину повернуться к ней.       — В чём дело?       — Кэролайн не разрешает мне выходить на улицу без обуви...       — Так одень, — он опять начинает злиться, зная, что каждая минута промедления может стоить Кэролайн жизни, а всё не может так просто закончиться. Не может — слишком рано, слишком легко, слишком мало...       Ведь он ещё не получил полного удовлетворения от мести.       — У меня нет обуви, — Эмили шмыгает носом, а Клаус опускает взгляд, наконец замечая её босые ноги и понимая, что их бедность зашла слишком далеко и что Кэролайн уже не сможет выпутаться. Самостоятельно точно.       — Чёрт, — он кидает быстрый взгляд в сторону утонувшей в лихорадочном сне девушки и бросается к выходу, выбегая на улицу и надеясь поймать хоть кого-нибудь, кто сможет привести сюда доктора. И ловит, почти сразу, юркого мальчишку, что пробегал мимо.       Новенький цент, и паренёк спешит выполнить задание, а Клаус возвращается обратно, осторожно прикасаясь к разгорячённому лицу Кэролайн кончиками пальцев и прикрывая оголённую Атвудом девичью грудь простынёй.       Всё не может так быстро закончиться.       Не может...