Под маской дьявола

      Его всё больше раздражает её праведность и скрытое в каждом движении достоинство, выраженное и в прямой осанке, и в бесстрастном лице, и в сдержанной улыбке, когда она, получив очередную завуалированную колкость, такую заточенно острую, что порез её едва ли не ощущается на коже, молча справляется с его замечанием, не показывая при этом никаких эмоций. Абсолютно. Как будто её душа выжжена, ну или закалена аристократическим воспитанием, которое так и хочется вытравить. Сломить его и показать Форбс, как низко могут падать люди и как низко может упасть она.       И Клаус, всё такой же высокомерный и циничный, намеренно задерживает на ней раздевающе наглый взгляд, когда она, к примеру, обслуживает его за столом или выполняет работу в его присутствии. Бесполезно — Кэролайн нисколько не обращает внимания на столь откровенную бестактность с его стороны, а сама, вернувшись домой и уложив сестрёнку спать, начинает плакать, искренне не понимая той ненависти и холода, что каждый день ожидает её в поместье Майколсона. Утомлённая размышлениями и непривычной работой, она засыпает, а утром находит в себе силы и вновь идёт в чужой для неё дом, где даже слуги, замечая отношение к ней хозяина и желая лишний раз унизить бывшую богачку, не проявляют к новой гувернантке должного уважения.       И следующий день ничем не отличается от предыдущего: всё то же презрение и всё та же непонятная ей ненависть, настойчиво бьющаяся в сердце и всё больше лишающая её сил. Она действительно устала, так сильно, что, глядя на лист, исписанный аккуратным почерком и гласящий о сумме их долгов, ловит себя на мысли, что смерть была бы куда лучшим выходом, чем бесполезные попытки выкарабкаться и вернуться к достойной жизни, которой она лишилась.       Наверное, только Эмили и удерживала её от этого шага, да ещё врождённое упрямство и имя Форбс, которое до ужаса не хотелось подвести.       В такой обстановке проходит неделя, и Кэролайн учится дышать по-новому, минуя пронзительные взгляды мистера Майколсона и плавно уходя от вынужденного общества слуг, во время обеда устраивающихся за столом и разговаривающих о богатой знати города, которые когда-то были её знакомыми, но сейчас попросту забывшие о существовании Кэролайн Форбс. Её желание избежать неприятных тем вызывает ещё более отрицательную реакцию у людей, считающих это проявлением гордыни и снобизма, а следовательно, и попыток мисс Форбс казаться выше их всех.       И в ответ она получает нарочитое игнорирование и полное безразличие к возникающим у неё проблемам, одной из которых являлся мистер Майколсон, так старательно избегаемый ею, но, как назло, требующий, чтобы именно она обслуживала его за столом, хоть это и не входило в её прямые обязанности.       Она и сегодня этим занимается: сервирует стол к обеду и поправляет цветы в вазах, даже не задаваясь вопросом, почему в этот раз приказано поставить два прибора, и только из случайно оброненной фразы миссис Говард понимая, что к обеду должна приехать мисс Ребекка Майколсон, гостившая до этого в Париже. Любимая и единственная сестра Никлауса, столь же высокомерная и надменная, быть может, даже в большей степени, чем её брат.       Она врывается в дом словно ураган, принося с собой колючую зимнюю свежесть и ворох снега на подоле платья, с улыбкой оглядывает помещение и, замечая Клауса, с визгом бросается на его шею. Целует в небритую щёку и начинает рассказывать о Париже, напрочь забывая о присутствующих слугах, застывших в стороне и ожидающих дальнейших приказов. И только лишь когда она выливает на брата все последние новости, сбрасывает наконец пальто с плеч и проходит прямиком в столовую, на ходу подавая перчатки растерявшейся Кэролайн.       И будто бы осознав, что видит перед собой новое лицо, девушка делает несколько шагов назад и встаёт как раз напротив гувернантки, внимательно изучая её. Прощупывает каждую деталь: от аккуратно уложенных локонов до нервно сцепленных и побелевших от напряжения пальцев.       Красивая, словно кукла. И в будущем могущая стать игрушкой брата, если уже не являющаяся ею.       — Ник? Ты взял на себя обязанности подбора прислуги? — её голос немного раздражён и капризен, словно Клаус превысил свои полномочия и забрал у неё возможность этой самой прислугой распоряжаться.       — Тебя не было, моя дорогая Бекка, — Никлаус, до этого следовавший за сестрой по пятам, лениво проходит к столу и, с улыбкой разглядывая смущение Форбс, устраивается на стуле. — И я взял на себя смелость нанять мисс Форбс на должность гувернантки.       Красивое лицо мисс Майколсон вытягивается, а взгляд наполняется точно таким же холодом, что у брата, и Ребекка, брезгливо скривив губы и даже не удосуживаясь познакомиться, садится на своё место.       — Что ж, тогда ладно. Что встала? — уже к Кэролайн обращается она и указывает в сторону дверей. — Можешь начинать...       И гувернантка учтиво склоняет голову, спешно покидая столовую и недоумевая над поведением незнакомки, потому что перед глазами так и стоит вдруг изменившийся взгляд красивых голубых глаз, потемневших то ли от ненависти, то ли от презрения. Неужели теперь будет ещё хуже? Вдвойне хуже...       Кэролайн возвращается через несколько минут, неся поднос с блюдами и стараясь выглядеть невозмутимо, опускает его на стол. Но даже несмотря на всю выдержку руки её дрожат, а дыхание сбивается, когда она замечает насмешливый взгляд мисс Майколсон, с видимым удовольствием наблюдающей за её потерянностью.       — Покажи мне руки, — Ребекка незаметно подмигивает абсолютно равнодушному к её игре брату и недовольно шипит, когда Кэролайн заминается, не совсем понимая её просьбу.       — Простите, мисс Майколсон, но зачем?       — Ты должна содержать руки в чистоте, иначе я тебя выгоню. Ещё не хватало замарашки в нашем доме. — И Кэролайн поджимает губы от обиды, всё-таки протягивая свои ладони с тонкими и изящными пальцами. — Хорошо. Представляешь, Клаус, Катерина наконец стала примой театра и собирается навестить нас. Впрочем, как и Стефан. Так что, думаю, весной нам стоит ждать гостей, — Ребекка, как ни в чём не бывало, переводит разговор в другое русло и небрежным жестом прогоняет застывшую от унижения гувернантку, которая, как только выходит из комнаты, прижимается спиной к стене и до боли кусает нижнюю губу, боясь расплакаться и показать свою слабость.       И одному Богу известно, с каким трудом ей это даётся, ведь если со скрытыми насмешками мистера Майколсона она уже научилась справляться, то откровенные издёвки мисс Ребекки, как оказалось, бьют намного больнее, глубже и сильней, ударяя по самому уязвимому — женской гордости.       Такую обстановку она выдерживает до конца рабочего дня, ещё не раз убеждаясь в стервозном характере Ребекки, то и дело бросающей в её сторону колкие замечания и придирки. А потом, покинув дом, позволяет себе расслабиться и вдохнуть полной грудью, наслаждаясь красотой зимнего вечера и свежестью морозного воздуха. Прочь грустные мысли и жалость к себе, прочь неприятный осадок от жалящих фраз мисс Майколсон и воспоминания о прожигающем взгляде хозяина дома, который, на удивление, молчал весь вечер, не спуская с неё глаз и улыбкой поддерживая свою сестру.       Но по мере приближения к дому Кэролайн задумывается о другом: о том, что вот уже три месяца она не платила ни цента мистеру Атвуду, отчего-то терпеливо ожидающему, когда же она оплатит долги за жильё. И как в подтверждение своих мыслей, она замечает высокую фигуру арендодателя, стоящего на крыльце и ожидающего её прихода.       — Мисс Форбс, добрый вечер, — он так омерзительно неряшлив и неаккуратен, что Кэролайн волей-неволей игнорирует его протянутую руку и встаёт на почтительном расстоянии, дабы не чувствовать запах дешёвого алкоголя и сигарного дыма, въевшегося в его неопрятную одежду. — Простите за беспокойство, но я пришёл напомнить вам, что вы живёте у меня почти четыре месяца и ещё ни разу не вносили плату...       — Я знаю, мистер Атвуд, но не могли бы вы подождать ещё пару недель? Я лишь недавно устроилась на работу и пока не имею средств, чтобы оплатить долги. Но я обязательно это сделаю, как только мистер Майколсон выплатит мне жалованье, — Кэролайн оглядывается по сторонам, моля Бога, чтобы никто не заметил их беседы в столь поздний час, и поправляет полы пальто, замечая, как взгляд мужчины соскальзывает на её грудь.       — Что ж, я готов пойти на уступки ради такой красивой леди, мисс Форбс. Поэтому вы можете быть спокойны... до конца недели.       — Но...       — Вам не кажется, что я и так проявил к вам снисходительность, не напоминая о плате всё это время? — он приторно вежливо перебивает её и делает шаг навстречу, довольно-таки смело глядя в испуганные глаза девушки. В конце концов, эта дамочка полностью от него зависит, и что ему стоит добиться её расположения. Тем более учитывая её крайне тяжёлое положение, ведь она успела задолжать не только ему, но и владельцам магазинов и лавочек.       И в голове уже рождаются грязные мысли, как она будет расплачиваться своим телом: таким юным и стройным, наверняка идеальным и с белоснежной кожей, пусть и прикрытым поношенной одеждой.       — Вы, безусловно, правы, и я постараюсь отдать долг как можно быстрее. Спасибо за терпение, мистер Атвуд, — Кэролайн пятится к двери и облегчённо выдыхает, когда он склоняется в поклоне и кивает головой, всё продолжая стоять на месте и пристально наблюдать за тем, как она открывает дверь и проскальзывает внутрь, прячась от его неприятного общества.       Но самое страшное даже не это, а то, что завтра ей придётся просить мистера Майколсона, чтобы он выплатил аванс, которым она смогла бы закрыть часть долга, ведь взгляд Атвуда не предвещает ничего хорошего, и она с лёгкостью может оказаться на улице.       А ей нельзя лишиться пусть и такого жалкого, но жилья, потому что вряд ли кто-то даст ей второй шанс. Атвуд не даст точно.