Русская

Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли - Москва.

Агент Романофф несмело спускается по ступенькам аэропорта, опасливо оглядываясь вокруг. Тысячи километров полёта над бесконечным океаном, и вот она... дома? Всё совсем не так. Совсем. Вдова коротко кивает соседу по салону самолёта и подходит к остановке такси. - Вам куда, девушка? Родной язык сильно режет слух, но слова всё ещё понятны - мелодичны, знакомы, близки. Наташа медлит секунду, не зная, сможет ли заговорить на русском снова, но, наконец, решается. - Ленинский проспект, - произносит она с сильным акцентом, и таксист ловит в её взгляде непонятный страх. Десять лет? Или больше? Кажется, что прошло меньше двух недель: Москва всё такая же - свободная, непокорная, бескрайняя. Как и сама Романофф. Расплатившись, она ступает на асфальтную плитку, громко звякая красными шпильками. Перед опасным агентом, прозвище которой вызывает страх у врагов, возвышается девятиэтажное здание, и внутри Чёрной Вдовы всё как будто переворачивается. Шестой этаж, квартира семьдесят восемь. Наташа проводит пальцами по стене обшарпанного подъезда – ремонт явно бы не помешал. Девушка замечает у двери маленький звоночек и нажимает два раза, потому что с первой попытки кнопка не срабатывает. Секунды тянутся слишком медленно, но после нескольких шагов по паркету дверь открывает женщина лет шестидесяти. - Кого вы ищете? – недоверчиво спрашивает та сварливым голосом, осматривая гостью. Наташа снова запинается, вспоминая нужные слова. - Извините, я, наверное, ошиблась квартирой, - она резко разворачивается и бежит вниз по ступенькам. Слышит ворчание потревоженной женщины, кажется, та считает Наташу сумасшедшей. Ну и пусть. «Не бойся, милая, теперь этот город станет твоим домом, здесь безопасно», - сказал Иван Петрович, впервые открывая Романофф дверь семьдесят восьмой квартиры. И она, маленькая девочка, потерянная и оставшаяся без родных, доверилась ему, доверилась Москве. Наташа бежит по тротуару, не оглядываясь. Прохожие странно косятся, но это неважно – её здесь уже никто не знает. Завтра Вдова поменяет билеты и улетит обратно за океан. Через три дома и два поворота Романофф сбавляет темп. Она не помнит, не знает, куда идёт. Москва всё такая же – коварная, пугающая, манящая. Паника подступает к горлу, кружит голову. А на небе собираются серые тучи, тяжёлые, как груз воспоминаний. Вдова переступает порог полуразрушенного здания и словно возвращается к жизни от наркоза. На полу разбитые зеркала, куски деревянной обивки. Наташа обессилено опирается на стену и скользит вниз. Кажется, сейчас всё взорвётся. «Я не могу больше, я ног не чувствую, - хнычет она, нахмурив брови, - пожалуйста, можно отдохнуть?» - а ответом жёсткое «нет». В этом здании закалялась сталь. Романофф закрывает глаза и видит, как маленькие девочки стоят у стойки, сморщившись от усталости. Ещё одно па, повторение позиций, и они свободны. До следующего урока. Пальцы с большим трудом развязывают ленточки на пуантах, и становятся видны все ссадины и синяки. Романофф не может сдержать слёз впервые за много лет. Её давно научили не плакать. Она сидит на полу, потеряв счёт времени, и не слышит шума улицы. Кажется, что вот-вот Наташу назовут по имени, и она поднимется, поправит юбку и подойдёт к поручням. - Девушка, вам нельзя здесь находиться, - сквозь пелену тишины до Романофф доносится чей-то голос. Вдова встаёт и последний раз оглядывает бывший балетный зал пустым взглядом. - Почему сносят это здание? – спрашивает она, сжимая руки в кулаки. - Оно слишком старое, на его месте построят новый жилой дом, - рабочий в ярком комбинезоне пожимает плечами. Романофф молча кивает и поспешно выходит из зала. Запах запылённой улицы заполняет лёгкие, и Наташа понимает – завтра она не уедет. Снимет номер в гостинице где-нибудь около Кузнецкого моста, потому что там должен быть красивый вид. Ночью выйдет прогуляться, вспомнит каждый поворот и каждый переулок. И обязательно сходит в Большой Театр на балет.