Бессмертные

   Всё кончено. Он яростно глотнул воздух, глаза распахнулись после долгой агонии, которая длилась… «А сколько дней она длилась? Один? Два? Пять?» Он не был уверен.    Всё, что имело значение, сгорело огнём. Жгучие, пылающие угли, что растекались по телу, вызывая ломку в костях, затухли.   Размытые воспоминания метались и боролись друг с другом. Всё происходило настолько быстро, что он не мог собрать целой картины, удержать хоть одну ясную мысль в голове дольше секунды. Втянув в себя застойный воздух, Карлайл сморщился от сухости в горле… Оно почти горело.    Он находился в подвале, вырытом под чем-то гнилым, об этом говорило обоняние. Обыкновенный смрад лондонских улиц, где он проживал, только усиливался из-за запаха протухшей пищи, который пронизывал плотный воздух погреба. Карлайл протянул руку, чтобы убрать с себя что-то, и удивился, почувствовав овощи. Когда он сгорал, они казались очень тяжёлыми, а сейчас разлетались с лёгкостью высохшей листвы.    Что-то определенно было не так, и он решил вернуться на несколько этапов назад, в свои воспоминания…    Морща нос от зловония порченого продовольствия, сбросил с себя весь мусор и постарался подумать. Он взглянул на ведущую из подвала дверь, благодаря которой в конечном итоге и оказался здесь.    Карлайл закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться. Воспоминания возвращались к нему.    Крестовый поход против отродья Сатаны, которое долгое время нагоняло страх на жителей Лондона, сулил быть трудным и доблестным. Первоначальная идея, что все убийства лежат на плечах создания ночи, озадачила Карлайла. Ему следовало быть более осторожным при устранении того существа. Почему же, к своему личному несчастью, он продолжал вести охоту на ту тварь?    «Отец. Отец хотел, чтобы после его смерти я продолжил дело, вооружившись вилами и клинком… словно это могло как-то мне помочь».    Карлайл покачал головой от ошибочной веры родителя ─ ржавые вилы посодействуют при встрече лицом к лицу с камнеподобным существом. Множество мыслей заполнило его голову.    Отец вёл разъярённую толпу через сточные трубы центральной части Лондона. Карлайл с самого начала чувствовал, что в их плане есть ошибка. Но, как бы то ни было, он никогда не стал бы перечить своему отцу, Симонду, и его мастерски продуманным идеям. Карлайл вёл группу напуганных молодых людей по другой сточной трубе к входу, где видел существо. Сознание подсказывало: когда отец узнает о тайном убежище тварей, убийства в их городе прекратятся. Согласно плану, они должны встретиться в центре, застать создание врасплох, сцепить его серебряными оковами и сжечь.    Сейчас Карлайл горько рассмеялся оттого, что когда-то считал эту тактику успешной.    Их было трое, и они загнали всех охотников в угол. В сточных трубах люди стали слабыми и немощными. Неистовые охотники, прозябая ночи напролёт, неустанно прочёсывали город; как собак водили за собой религиозных мучеников через переулки и канализации. А теперь попались сами.    Карлайл привёл толпу молодых людей на это место, и существа не упустили из виду их лидера. Охотники ошибались ─ голод никак не влиял на скорость бесов, они атаковали с энергичным и безжалостным азартом. Сильнейший из троицы схватил светлые волосы Карлайла и вывернул его шею назад, скрутив в неестественной позе.    ─ Когда боль пройдёт, ты почувствуешь тот огонь, что движет нами, ─ прошептало создание, прежде чем вонзить острые, как бритва, клыки в горло Карлайла. Юноша отпрянул, как только вампир бросил его уже скорченное тело на пол сточных труб.    Он горел всего несколько минут, когда увидел сотворённое существами безумие: опустошённые, ненужные тела разлетались к стенам, ломались и вяло оседали наземь. Крики тех немногих счастливчиков, которым удалось сбежать, эхом отдавались в его ушах, заполненных отчаянным сердцебиением.    Сытая троица направилась к главной трубе, чтобы через неё выйти в город. Он остался один.    Карлайл стал ползти на руках и ногах; лихорадочный огонь стремительно растекался по его телу. Он выбрался наружу, уверенный, что кожа горит пламенем факела, который он держал несколько мгновений назад. Слух уловил пронзительные крики жертв, которым посчастливилось уйти, их вой эхом разнёсся на много миль вокруг. Поставив себя на ноги, Карлайл снова услышал крики и постарался выпрямить своё обугленное тело, выискивая безопасное место, где можно спрятаться. Страх, что монстры вернутся за ним, оказался сильнее всего.    Схватившись за горло, он почувствовал пузырящуюся, стекающую вниз по шее кровь; холодная жидкость успокаивала горящее тело. Дверь в погреб была первой возможностью скрыться, и Карлайл не преминул охотно ею воспользоваться. Спотыкаясь, он, несмотря на агонию, пытался не издавать никаких звуков и не поддаваться желанию завопить что есть мочи, пока языки пламени лизали туловище.    Карлайл приютился в безопасности маленького тёмного погреба. Пламя только распалялось. Сгибаясь, юноша молился, чтобы смерть быстро настигла его.    Но она не приходила.    Он лежал, вымаливая избавление и чувствуя каждый миллиметр пламенной агонии. Конца всё не было.    Время останавливалось, а пламя бушевало.    Но наконец сжигающая, палящая, парализующая боль начала отступать. Он ощутил облегчение, когда огонь стал затухать на его руках и ногах и вскоре полностью отступил к сердцу.    Все дни его короткой жизни промелькнули перед глазами, пока Карлайл лежал там; его тело всё больше и больше распалялось, а огонь сгущался. Но безумное сердцебиение вернуло его в реальность. Сердце ускорилось и заколотилось сильнее, как будто пытаясь освободиться от пламени, но всё оказалось тщетно. Карлайл тяжело вздохнул, пытаясь найти утешение в том аду, что окутывал его.    Наступила тишина, когда последний резкий стук сердца прогремел в ушах. Он лежал, замерев, в страхе, что волны жара вернутся. Но они не возвращались.    Огонь ушёл. Карлайл смог открыть глаза и сделать глубокий вдох облегчения и замешательства.    Прежняя жизнь начала угасать.    Он знал, что его укусило существо в сточной трубе; разум подсказывал — повреждённая инфицированная область на шее должна зудеть и болеть. Подняв руку к горлу, Карлайл нахмурился, чувствуя, что рана уже зажила; кожа оказалась абсолютно гладкой.    Он прищурился от пучка света, проникавшего через щели подвальной двери. Дневной свет. Видели ли его люди? Куда обратиться за помощью? Память нехотя выдала воспоминания о группе людей, с которой он обнаружил убежище существ в лондонских коллекторах.    «Отец, должно быть, ищет меня со своим отрядом… Они ведь заметили моё отсутствие?»    Сев, Карлайл попытался разобраться в своём психологическом состоянии. Он не чувствовал голода, болезни или усталости; он чувствовал, как распался на части и был восстановлен усилиями богов.    «Если это не смерть, то я должен испытывать боль, должен чувствовать голод, я должен распасться на части!»    Его взгляд метнулся вверх, на половицы, под которыми он сейчас сидел; Карлайл почти ничего не помнил об этом месте и как добрался до него. Скрип досок насторожил. Это значило, что он не один в помещении.    — Агард, этот хлеб залежался! Прел почти три вонючих дня! — раздалось сверху.    Карлайл слегка отшатнулся, ясные звуки голосов поразили — они слышались так отчётливо, словно их обладатели стояли прямо за спиной и говорили ему на ухо, а не находились этажом выше.    — И что ты хочешь?    — Пусти меня в подвал за дрожжами, я испеку другой, — произнёс первый измученный голос в ушах Карлайла.    «В подвал? Но в подвале я!» — панически прокручивал он. Карлайл слушал своим новым, особенно обострённым слухом, как два человека наверху перемещаются по комнате.    «Два человека? Как я понял, что надо мной именно два человека? Один голос, скорее всего, принадлежит коренастому мужчине. А женщина моложе и, судя по лёгкой походке, определённо меньшего телосложения».    Карлайл замер. Мозг вычислял странные шумы, а где-то внутри пробуждалась паника. Он знал, что это не нормально, и не хотел пугать невинных людей своим присутствием в их подвале.    Внезапно в горле стало расти горячее, обжигающее ощущение. Ноздри раздувались, взгляд метался по тёмному пространству. Карлайл разглядел каждый угол, каждую древесную щепку на ящиках и каждую песчинку, покрывавшую картофель и репу, что лежали рядом с ним. Положив руку на живот, он понял, что не чувствует голод даже после нескольких дней собственного горения. Еда вокруг не привлекала и не вызывала соблазна съесть её. Вместо этого в теле, разуме и горле возникло странное желание выйти навстречу тем двоим.    Пол над ним снова заскрипел и застонал, когда маленькая молодая женщина приблизилась к погребу. Карлайл вжался в самый дальний и тёмный угол крохотного подвала. Он тихо нашёптывал молитву Богу, чтобы женщина, что бы ей ни понадобилось, быстро нашла это и тут же ушла.    Карлайл начал представлять, что всё это просто сон, и, когда женщина отодвинула щеколду, внезапно учуял кое-что.    Глухое, пульсирующее, обливающееся кровью сердце.    Не медля ни секунды, звук поразил уши, и Карлайл вообразил тёмно-пунцовую жидкость, протекающую через искушающий его орган. В тот же момент какой-то чужеродный, кисло-сладкий раствор заполнил рот, заставляя юношу быстро сглотнуть. Сердце продолжало бешено колотиться, отдаваться в ушах, пока Карлайл горбился в углу.    Маленькая, слегка округлая женщина шагнула в подвал, её дыхание с хрипом проходило через горло. Карлайл жмурил глаза и терпел распаляющийся огонь в горле, слушая, как она в поисках чего-то ей нужного роется в деревянных ящиках. Найдя посудину в нескольких шагах от себя, женщина принялась черпать ею пшеницу для свежего хлеба. Движения её тела порождали какой-то странный сладостный запах, и аромат волнами взмахов донёсся до него.   Карлайл схватился за ворот рубашки и спрятал лицо, чтобы блокировать запах, но ничего не получилось. Обострённое обоняние вновь и вновь улавливало аромат, и он ничего не мог с этим поделать.    Внезапно глаза распахнулись. Всё стало ясно.    Повышенная чувствительность. Горение после укуса. Тот факт, что он не был голоден, как минимум — не нуждался в обычной еде по прошествии почти трёх дней.    Существо, укусившее его, заразило своим ядом. «Он сделал меня созданием ночи! Отродьем Сатаны! Одним из тех, на которых охотятся отец и наша конгрегация*!»    Рассудок кричал, а горло продолжало гореть доведённым до белого каленья огнём, пока Карлайл решал, что делать. Желание схватить плотную женщину начало брать верх, и он каждым миллиметром своего тела пытался сдержать дыхание, что казалось единственным шансом на облегчение.    — Агард, нужно идти в лавку! Эти проклятые крысы снова поели всю пшеницу! — провизжала женщина; её горячее дыхание отражалось от голых грязных стен погреба. Карлайл морщился, в то время как раскалённое пламя безжалостно иссушало горло.    Было очевидно, что что-то не так, и он знал, что именно. Укус изменил его.    Это казалось пыткой длиною в вечность. Женщина наконец нашла, что искала, и поднялась вверх по лестнице. Прыткий проблеск света, мелькнувший в дверном проёме, указал: день скоро уступит темноте ночи. Он знал — нужно уходить и постараться понять, что происходит с его новым странным телом. Покинув погреб, юноша выбрался наружу и тут же оказался окружён изобилием запахов и видов. Карлайл не обращал внимания на изменение зрения в тёмном подвале, но сейчас он мог видеть и чувствовать то, что когда-то попросту был не в состоянии заметить. Его потрясло обоняние, которое возвратило в горло тлеющий огонь.    Протерев глаза, он быстро заморгал и попытался сконцентрироваться. Юноша знал, что должен найти отца и утешить его, сказать, что всё в порядке, но Карлайл никак не мог вспомнить, где находится родной дом. Пока одна часть разума обдумывала это, другая половина переключила своё внимание на пьяного мужчину. Он, шатаясь, шёл позади.    Повернув голову, Карлайл устремил взгляд на другого покачивающегося грузного мужчину, пропахшего пивом и потом, который только что вышел из трактира.    «Как я мог узнать, чем он пахнет, если он находится так далеко от меня? — размышлял Карлайл, а рот вновь заполнялся кисло-сладкой жидкостью. — Почему я так страстно желаю этого мужчину?»    Едва ли он успел закончить свою мысль, как ноги сами поднесли его к пьяному неряхе, который, шатаясь, брёл по переулку.    Карлайл сглотнул жидкость и постарался обуздать себя, прежде чем мужчина заметит его. Стоило ему только подумать, что надо отсюда сматываться, как человек громко выдохнул, расстегнул пальто и, достав бутыль с алкоголем, отхлебнул из горла.    Карлайл, даже не моргнув, почувствовал, как его пальцы разорвали тонкий ворот пальто, отшвырнув клочки ткани на землю. Руки взметнулись к сальным волосам, и он, задрав голову мужчины, открыл для себя пульсирующую кровью шею. Рот Карлайла истекал от предвкушения; он оголил зубы и приготовился вонзить их в плоть.    Мужчина приглушённо вскрикнул от неожиданности и страха; его сердцебиение проникало в темноту.    — А-а!!! Я не хочу умереть от лап ночного демона! — ревел он. Крики заглушали ладони Карлайла, которые он стойко держал на груди мужчины.    Вскоре вопли стали громче; Карлайл замешкался. Его оголённые зубы были готовы вгрызться в липкую от пота кожу.    — Я не хочу умирать! — орал мужчина, дрожа от страха.    «Что я делаю? Я не могу причинить вред этому человеку! Я должен был стать слугой Божиим! Я не могу этого делать!» — кричал ему рассудок. Карлайл резко закрыл рот. Испуганный, он стоял в тишине аллеи, пока мужчина пытался бороться с железной хваткой. Отпустив его волосы, Карлайл замер взглядом на вибрирующем пульсе в шее человека. Мужчина попятился назад, его глаза полнились диким страхом, разглядывая существо в черноте ночи. Карлайл, задержав дыхание, бросился прочь.    Он не замечал, как далеко убежал или насколько быстро скрылся в темноте. Карлайл считал, будто это способно временно затушить огонь внутри. Привычка советовала ему не дышать, а необходимость заставляла увеличивать скорость с каждым толчком.    Остановился он резко; ноздри неожиданно уловили запахи… дерева… ладана… вина… Ароматы нахлынули, и на какой-то миг юноша замер.    Он был дома.    Карлайл, удивлённый, что смог вспомнить, где живёт, несколько мгновений стоял у входа в церковь. «Возвращение… Может быть, то, кем я стал, не так страшно. Я дома».    Утешительные мысли не задержались в голове надолго; желание и неизвестный запах, который ассоциировался у него с людьми, наполнили рот той самой сладковатой жидкостью. Прежде он начинал ёжиться от дискомфорта, но теперь его каменное тело застыло истуканом, пока перед глазами появлялись картинки.    Он вспомнил маленькую деревянную часовню, что находилась по соседству с их скудной жилплощадью. Его отец, служитель церкви, никогда не покупал дорогие вещи, считая это примером алчности. Вдвоём они жили здесь с рождения Карлайла. Юноша вздрогнул от воспоминаний об одинокой жизни с отцом. Всё больше и больше воспоминаний всплывало в его голове.    Он всё вспомнил.    Давление, которое принуждало его присоединиться к церкви и стать членом духовенства, вовек отказавшись от создания семьи. Карлайл учился религии с ранних лет, проводил ночи за изучением библии под светом свечи. Вспомнил одиночество подрастающего мальчика с отцом, который до сих пор оплакивал потерю жены и матери. Припомнил, что, когда не мог прочитать священное писание должным образом, отец бил его своим кожаным ремнём.    Карлайл осмотрелся по сторонам. На тёмных улицах пусто. Уши не улавливали никакого движения далёких от церкви каменных переулков, и он тайком направился к задней двери через часовню.    Петли угрожающе заскрипели под ржавыми болтами. Он отрешённо поджал губы, решая, как поступить дальше. Взглянув наверх, Карлайл увидел: слегка приоткрытое окно отца находилось в двадцати футах над землей.        Протянув руку, он ухватился за торчащий камень. Подтянувшись, почувствовал, что ладонь, которой зацепился за него, вся покрыта песком.    Рука превратила камень в пыль.    Карлайл одёрнул кисть и стал наблюдать, как каждый отдельный кристаллик песка осыпается с запястья и как она остаётся совсем пустой. Замерев, он едва ли мог дышать от накатившей паники.    Живот скрутился от осознания вновь приобретённой силы. Надежды на возвращение домой обычным молодым служителем церкви стали растворяться.     Надежды, что дитя Сатаны не проклял его, также истощались с каждой прошедшей секундой и с каждым новым ужасающим открытием способностей изменённого тела. Скорость. Сила. Огонь в горле, который заставлял Карлайла нападать на людей в течение последних часов.    Схватившись за грудь, он согнулся пополам; глаза защипало от знакомого желания разрыдаться. Мужчинам плакать нельзя, ведь это показатель слабости и моральной неустойчивости, отец учил это подавлять.    Его отец.    Может ли Карлайл желать встречи с ним теперь, когда знает, кем стал? Не может. Просто не имеет права. Он крепче сжал свою грудь, осознав, что впредь ему стоит забыть дорогу домой. Навсегда. Карлайл обдумывал, где сможет заглушить свои воспоминания, а боль увеличивалась.    Быстрый вздох. Сердце в груди, бившееся почти двадцать четыре года, замерло. Никакого сердцебиения. Он стал монстром.    Бросив беглый взгляд на окно, ведущее в комнату отца, Карлайл принял решение: он уйдёт. Уйдёт в дремучий лес, который скроет от него туманный город. Юноша пообещал себе, что никогда никому не причинит вреда.    Карлайл быстро понял, чем стал, и решил сказать своё последнее «прощай». Подпрыгнув, он тихо взобрался по задней стене церкви, осторожно цепляясь руками за камни, и заглянул в окно.    Огонь в горле разгорался, пока Карлайл осматривал комнату отца. Обстановка была проста: деревянный пол, маленький камин и скромный стол в углу, где отец учил и сочинял свои проповеди. Его папа всегда утверждал, что двое мужчин должны жить просто, ничего не усложняя; он верил ─ малое количество имущества приблизит их к Богу.    Карлайл задержал дыхание и вздрогнул, когда отец вошёл в комнату с их семейным другом Уильямом. Он качнулся назад, под окно, прочь из поля зрения, легко повиснув на каменном выступе.    — Случилось то, чего мы и опасались, Уильям? Вы не можете найти моего сына? — спросил Симонд. Карлайл содрогнулся; отец ищет его. Рассредоточившись, он сделал болезненный вздох, прежде чем понял одну ужасную вещь: собственный отец кажется ему аппетитным.    Юноша сморщился и зажмурил глаза, пытаясь настроиться на продолжение разговора.    — Прости… Я сожалею… От него не осталось и следа.    Карлайл услышал, что отец его задумался — Симонд заскрежетал зубами.    — Ты видел у него укус? Ты в этом уверен?    Теперь притих Уильям.    — Да, уверен. Прежде чем сбежать, мы оглянулись… он подвергся жестокому нападению. Мне горько говорить тебе об этом. Монстр атаковал его первым… Эти существа не глупы. Они поняли, что дорогой Карлайл был лидером нашего отряда.    Он услышал, что отец положил на деревянный стол несколько листов пергамента; эти движения направили его запах прямо к окну. Карлайл крепче сжал камень, за который цеплялся, и снова поморщился, почувствовав пальцами растёртые песчинки. Он сжал стальную челюсть и постарался не дышать.    — Тогда… верно предположить… Мой сын мёртв.    Карлайл почувствовал кивок Уильяма, и оба мужчины зашевелились, собираясь покинуть комнату. Но это уже было не важно, он услышал достаточно. Отец думает, что он мёртв, и, пожалуй, это лучше правды.    А правда такова: его сын — монстр.    Подняв взор на ночное небо, Карлайл испугался, что скоро наступит утро. Ему требуется убраться из города раньше, чем случится ещё что-то ужасное. Языки пламени мучительно лизали горло, пока он плёлся по каменным улицам, трепетно сдерживая дыхание и избегая любого движения.    Приобретённая скорость была больной мазохистской шуткой. Она ещё больше искушала его подкрадываться к беззащитным людям и убивать их. Карлайл продолжал сжимать челюсть, когда вышел на окраины города, туда, где не рискнул бы оказаться в старой жизни.    Страшное жжение в горле не прекращалось, даже во время бега. Это напомнило ему, как когда-то в детстве у него сильно болело горло, отчего Карлайл отхаркивался кровью. Только сейчас это казалось в тысячу раз хуже. Горло было единственной пылающей частью тела, пылающей так же, как и он несколько дней в том мерзком подвале.    Карлайл остановился недалеко от стада запряжённых лошадей, которые паслись как раз на окраинах города. По-прежнему не дыша, он оценил загон, заполненный конями и мулами, приобретёнными для перевозок и работы в поле. Их пульсирующие сердца издевались над ним, качая кровь по огромным телам. Карлайл закрыл глаза от мучительного огня в горле.    Тук. Тук. Тук.    Стук больших бьющихся сердец зазывал, заполняя уши своим звучанием, а рот — кисло-сладкой жидкостью. Он стоял, не в силах отвести взгляд. Ноги понесли его против его же воли.    «Нет! Стой! Прекрати это!» — кричал разум. Карлайл резко выдохнул, но, стоило ему взять себя в руки, боль снова дала о себе знать    Вдруг глаза уловили какое-то мерцание в лунном свете. Прежде чем мысль достигла своего конца, он оказался в корыте с водой для животных. Сложив руки лодочкой, Карлайл вобрал протухшей воды и, не обращая внимания на запах, стал пить. Глоток за глотком он поглощал воду и, наконец, остановился, чтобы проверить, не утихло ли жжение.    Но огонь свирепствовал.    Он выпустил на волю бесслёзный рёв; ничего не могло усмирить пламя. Карлайл должен исчезнуть из города, пока не подверг опасности чью-то жизнь. Разум блокирован. Настало время покинуть Лондон.    Оттащив себя, Карлайл долго всматривался в границы города и, развернувшись в сторону холмов, побежал. Он бежал и бежал, пока не оказался достаточно далеко от соблазнов.    Обернувшись, юноша увидел тусклую линию огней, таившую каменные грязные дороги города, где он вырос и прожил свою человеческую жизнь.    Понурив голову, он позволил телу разразиться в очередных бесслёзных рыданиях. Той жизни больше нет. Теперь у него другая жизнь. Он проклят.    Карлайл точно не знал, сколько простоял, разглядывая Лондон с расстояния, когда солнце стало подниматься из-за далёких холмов на востоке.    «Как иронично, что солнце решило проглянуть в тот самый день, когда я очнулся творением темноты», — горько думал он, смотря, как лучи начали будить город дюйм за дюймом, словно прокладывая путь к середине неба. Облака приближались, норовили закрыть собой светило, что было естественно для Лондона, но солнечный свет всё равно пробивался сквозь них.    Вдоволь насмотревшись на покинутый им город, Карлайл развернулся и неторопливо пошёл через холмистые леса. Он закрывал глаза и брёл, медленно моргая, словно решая, что сделать с собой. Его отвлекли пучки света, пробившиеся сквозь листву зарослей и деревьев вокруг. Солнечные лучи проливались сквозь кущи растений, где он бродил, позволяя маленьким проблескам касаться его кожи и согревать её.    Карлайл резко остановился, подняв руку к солнцу. Она сияла светом, не похожим ни на что. Миллионы граней на каменной коже сверкали ярче драгоценностей, которыми украшали себя придворные дамы. Сияние его кожи могло затмить даренные им бриллианты и рубины.    Он ужаснулся.    Каждая грань отражала от себя зелень вокруг, делая солнечный лес похожим на россыпь бриллиантов и изумрудов. Он громко вздохнул, трогая лицо и руки, пытаясь стереть это с себя.    Горло снова воспылало и сжалось, заставляя Карлайла яростно отшатнуться. Отражения скакали и мерцали на листве, когда он сорвался с места. Юноша должен был как можно быстрее спрятать себя. Если кто-нибудь увидит его, у них не останется сомнений, что он монстр.    Карлайл стрелой мчался сквозь деревья, стараясь найти место, скрытое от солнца и любого людского присутствия. Он бежал и бежал, с каждой секундой пути всё больше паникуя, но не находил защиты от солнечного света, который заставлял его сиять лампой неисправности.     Ему наконец повезло. Уединённая и безопасная пещера спряталась за скалистым водопадом, служившим началом реки. И он проводил там целые дни.    Карлайл сидел в темноте, опустив голову, и тихо молился, пока горло разгоралось. Он потерял счёт дням, проведённым в одиночестве пещеры; единственным звуком вокруг была падающая вода, что обтекала его убежище. Юноша слушал, как она проскальзывает через зубчатые камни и, дрожа, обрушивается вниз. Звук смеялся над ним. Вода, которую он так жадно пил из лошадиного корыта, не утолила жажду. Она только ухудшила состояние.    Несвежая жидкость простаивала в его желудке несколько дней; он чувствовал это. Совсем согнувшись, Карлайл вызвал рвоту, что было не очень приятно. В пасмурные дни — с тех пор как нашёл пещеру — он сделал несколько открытий о своём теле, и каждый новый факт был страшнее предыдущего.    Он не мог ни пить, ни есть — организм попросту не переваривал пищу. И, что хуже всего, Карлайл не мог спать. Юноша не чувствовал усталости, не ощущал дискомфорта даже на каменном полу пещеры и не испытывал голода.    Но огонь в горле всё равно бушевал.    Как же, наверно, живо себя чувствует горло. Подняв руки, Карлайл схватился за шею, медленно прощупывая её. Она не была горячей или обугленной, каковой, казалось бы, должна оказаться.    Взгляд его пал на остатки деревянного ствола, который он вырвал из куска коряги в углу тёмной пещеры. Карлайл хотел сделать всё резко, тщательно и осторожно, как если бы он провёл за этой работой несколько часов. Карлайл съёжился. В первый день он попытался вонзить древесный клинок себе в сердце, но тот рассыпался в труху при соприкосновении с кожей. Юноша с недоверием смотрел на себя — на его груди цвета слоновой кости не осталось и следа.    Провалив первую попытку, он нырнул в холодную воду по другую сторону от водопада в надежде, что его лёгкие заполнятся жидкостью и он утонет, погрузившись на дно бассейна. Но тщетно. Через час Карлайл выплыл наружу и откашлялся проглоченной водой.    Его последняя попытка суицида провалилась с ещё большим позором, чем предыдущие две. Дождавшись наступления ночи, Каралайл пошёл вниз по реке, где наткнулся на море с высокими скалами, которые возвышались над разрушительными волнами. Он взобрался на самую высокую точку утёса и прыгнул, приземлившись пёрышком на землю.    Карлайл фыркнул себе под нос, лёжа напротив пещерной стены. Неужели он и вправду был таким дураком, думая, что он и его отец смогут убить созданий, прячущихся в сточных трубах Лондона? Да. Каждый их спланированный вариант убийства существ лишний раз доказывал бесплодность его попыток самоубийства. Его нельзя убить. Это безнадёжно; Карлайл проклят вечность сгорать и корчиться. Он даже покончить с собой не может.    Взглянув на вход в пещеру, которая стала ему домом, юноша заметил, что темнота снова окутывает день. Он сидел, уподобляясь камням, и лениво всматривался в мрак.    Вдруг ветер сменил своё направление, принеся в пещеру запах, из-за которого рот Карлайла заполнился жидкостью, а горло загорелось пламенем, преодолев порог его вымышленных границ возможного. Всё, о чём он мог сейчас думать, был запах, парящий в стенах пещеры.    Карлайл не мог больше терпеть.    Тело взяло мозг под контроль, и он едва ли понял, что летит из пещеры через воду, разрушая стену водопада.    Бьющиеся сердца находились очень близко, и они вот-вот встретят свою кончину. Он подлетел к ним и атаковал.    Юноша не мог думать; глаза не видели; лёгкие не работали. Он не мог противиться жажде. Рот уверенно испускал жидкость, которую с тех пор Карлайл решил называть ядом, и он пресекал любые мысли о чём-то, кроме биения сердец, качающих кровь в венах существ напротив. В голове была одна мысль, и она служила сигнальным фонарём в его заоблачном пространстве перед ураганом.    Кровь.    Как только густая вкусно пахнущая жидкость коснулась губ, он, припав, тут же осушил корчащееся туловище, сжатое в его руках. Уши улавливали приглушённый тошнотворный хруст костей под пальцами, пока Карлайл истощал тело за телом; его чувства полностью одержали верх. Одухотворяющий запах был таким сильным, что вскоре не осталось ничего, что имело бы значение, кроме алой жидкости, которая быстро насыщала его и гасила пожары, разившие горло несколько дней.    И, наконец, облегчение.    «Нет… Нет! Это неправильно! Я не должен этого делать… Я демон…»    Когда пожар в горле оказался потушен, Карлайл стал панически озираться по сторонам, пытаясь понять, что ему теперь с этим делать. Зажмурив глаза, он ушёл обратно в испещрённую темнотой пещеру.    Юноша скрывался там, челюсть сжималась, а руки крепко закрывали рот. Оторвав их от себя, он поморщился, когда увидел дорожку крови.    Он был убийцей.    Он сотворил то, чего обещал никогда не делать.    Он отнял жизни.    Карлайл в отчаянии закрыл глаза. С тех пор прошло три дня, а юноша так и не сдвинулся с места, прячась от стыда на полу собственной пещеры. Он потёр глаза и посмотрел на вход, где опять светило солнце.    Карлайл резко выдохнул, снова почувствовав горло. Когда он присоединился к числу убийц, огонь исчез из него. Страдания закончились. Но какова цена? Отнимать жизни — вот так легко и просто.    Пока Карлайл вспоминал о сотворённых ужасах, снаружи солнце припекало гниющие трупы его жертв. Запах мёртвых разлагающихся тел истязал его в течение всего дня, и он знал, что дальше будет хуже.    «Они заслуживают надлежащего захоронения… Я в долгу перед ними и перед Богом, даже если на мне висит проклятье».    Он замер, вымаливая у Бога сил. Поднявшись, Карлайл медленно вышел из пещеры и шагнул в ожидающий его свет. Поморщился от яркости, сделал последний вдох, и страшное зловоние жертв ударило в нос.    Пройдя к берегу воды, где питался, и медленно подняв взор, Карлайл нарисовал у себя в памяти вид искромсанных опустошённых тел.    Но там никого не оказалось.    Карлайл недоверчиво нахмурился, не заметив ничего, кроме нескольких трупов оленей. Олени. Только олени. Восемь из них оказались разбросаны у берега реки, а их тела — разорваны и обескровлены.    «Наверное, они приходили, чтобы попить воды… А я… опустошил их. Опустошил оленей, но не людей», — думал он, в замешательстве оглядываясь вокруг. Карлайл схватил свои светлые запутанные волосы, понимая, что крепкая хватка помогает ему оправиться от шока.    Он присоединился к убийцам, но это было не ужаснее его человеческой жизни, когда он ел телятину или другое мясо животных. Осторожно избавившись от трупов оленей и по-прежнему стыдясь своего поступка, Карлайл понял главное: он не делал того, чего так боялся.    Он не убивал людей.    Глядя на небо, Карлайл игнорировал запах гнили, пав на колени в беззвучной молитве. Когда солнце озарило его кожу, сделало её мерцающей и блестящей, он молился Богу. Карлайл молил о силе противостоять людям; он молил о разрешении питаться животными и, самое главное, он молил о надежде.    У него не было возможности вернуться в любимый город из-за риска оказаться замеченным — это Карлайл знал наверняка. Он мог бы уйти куда-нибудь и начать всё сначала, избегая людей. То будет одинокая жизнь, но он знал, что сделает что угодно под предлогом безопасности других.    Сознание приняло решение. Находясь в лесу, он мог оставаться вдали от искушения и вблизи животных, которые удовлетворяли его и не пробуждали желание убивать невинных.    Карлайл поднял лицо к небу и тихо вдохнул воздух, давая тем самым себе обещание. Неторопливо закопал опустошённых оленей, коснулся сырой земли неглубоких могил, которые вырыл для них. Сжав губы в тонкую линию, он встал, очистил грязные руки и оглядел водоём с пещерой, которые стали его прибежищем в первые недели вампирской жизни.    Вампир.    Это слово до сих пор скручивало желудок от страха и неопределённости, но, подняв голову к небу и прошептав очередную молитву, юноша поклялся себе творить только добро. Карлайл пошёл дальше, в лес, сжимая свои острые, как бритва, клыки в поисках новой цели.    Его разум принял решение, а он дал клятву Богу. Бродить по миру и убивать встречных людей не входило в его планы, вампиры подстрекают стать проклятыми. Карлайл мог быть бессмертным, он мог быть монстром и навеки проклятым, но у него оставалась надежда.