Прайд медлил: он знал, что вдвоём с Огненным они бой с Отцом не вытянут. Нужно было дождаться хотя бы Хоэнхайма, а ещё лучше – Одли. По его расчётам, алхимики уже должны были появиться, химеры не могли стать им большой помехой (Да и не этого Отец добивался), как и воскрешённые, которых их создатель, скорее всего, отослал подальше, чтобы пока не мешали. Тем не менее, знаменитые ишварские кровопийцы не спешили появляться, и Прайда это тревожило. Он не мог долго скрывать от Отца своих намерений, рано или поздно тот обязательно почувствует, чего хочет первое его творение.
- Прайд, - разрушивший хрупкую тишину голос едва не заставил его вздрогнуть. Он поднял голову, взглянул на каменный трон, мысленно радуясь, что не приходится смотреть Отцу в глаза. – Посмотри, далеко ли наши гости.
Тени послушно выскользнули из мрака, прошли через специально оставленные расщелины в камнях, распространились по всем коридорам. Он обошёл вниманием только одно место: зал, в котором находился центр круга. Возможно, Прайд слишком напряжён и подозрителен, но Отец вполне мог заставить его рассказать всё, что видит первый гомункул, а рисковать ему не хотелось. Отцу лучше как можно дольше не знать, что сейчас творится во втором сердце логова.
Перед его глазами возникло множество картин, расположившихся рядом друг с другом: вот мирно спящие химеры, в другом месте мутанты яростно сцепились друг с другом, в третьем – убегают от Одли, а точнее от вечно лезущего вперёд Алтона и прибившегося к алхимикам Барри («А этот здесь как оказался?» - удивился гомункул). Немного позади них, кстати, держалась Лиза. Видимо, следила за Роем (Точнее, пыталась следить, Огненный наверняка не пожелал бы впутывать её в настолько опасное дело), а потом как-то сошлась с Одли. Прайда даже не удивило, что они её приняли – потенциальная заложница же. «Вот же сволочи, - мрачно подумал он. – Точнее, одна, - тут же поправился он. – Нет уж, второй раз я тебе повеселиться не дам, Многоликий».
Хоэнхайм обнаружился совсем рядом, ему до центра логова оставалось пройти меньше сотни метров.
Отец молчал, но это было даже тяжелее, чем бы он стал торопить с ответом. Он давил на волю даже не глядя, одним своим присутствием. Наверняка Огненный ощущал себя не лучше, хотя пока что их создатель к нему не обращался.
- Мудрец близко, - не стал скрывать очевидного Прайд.
Хорошо, - фигура на троне пошевелилась. – Им я займусь сам.
Сплошная стена напротив Прайда зарябила, как вода, и бесшумно распалась, рассыпаясь на мельчайшие частицы. В образовавшемся проходе показался Хоэнхайм. Он не казался напряжённым, напротив, выглядел почти безмятежным, словно не вызов Отцу бросать пришёл, а на запланированную встречу.
Однако когда он увидел обоих своих сыновей, безмятежность сменилась растерянностью. Он смотрел на них, совсем, похоже, забыв, что рядом – опасный враг, забыв, зачем явился сюда. Прайд отвёл взгляд, чувствуя себя виноватым перед этим человеком. Одной из причин его неприязни к Мудрецу было подсознательное желание затолкать чувство вины подальше, прикрыть его праведным гневом, но он никогда не забывал, что отнял у Хоэнхайма сына. Он всегда помнил застывшее в гримасе ужаса и боли лицо мальчишки, так и не выросшего в государственного алхимика, когда тот увидел клубок теней. Он помнил, как Эдвард невольно поднял руки, защищаясь, как повиновавшиеся воле Отца тени накинулись на стоявшего на самых Вратах мальчишку, действуя так быстро, что тот попросту не успел отреагировать. Он до сих пор слышал этот дикий, нечеловеческий крик попавшей в плен философского камня души, хотя Эдвард уже давно не кричал. И сколько Прайд ни прислушивался, он не мог различить, где мальчик, а где остальные души, но почему-то втайне надеялся, что Эдвард ещё не до конца потерял себя, что всё ещё можно исправить. Раньше гомункул ни за что бы ни пошёл на такое, но теперь, когда он не рассчитывал, что может выбраться отсюда живым, Прайд решил, что постарается вытащить мальчишку из камня. Убегать больше не было смысла – ни от себя, ни от своего создателя.
Отец принимал свою истинную форму: человеческая оболочка сползала с него, как обычная одежда, и, сминаясь, обнажала чёрное нечто, лишь отдалённо напоминавшее человека. Наверное, ему уже очень давно хотелось поглотить Хоэнхайма, потому что другого объяснения такой поспешности старший гомункул не видел: превращение ещё не закончилось, а Отец уже вскинул своё щупальце, намереваясь схватить им Мудреца. Но Прайд был начеку, и тень Отца вдруг столкнулась с другой, поменьше и не такой широкой, и обе замерли над самой головой легендарного алхимика.
- Хватит медитировать, старый дурак! – рявкнул Прайд. Окрик выбил Хоэнхайма из состояния столбняка, и он защитился от следующего удара алхимией, воздвигнув перед собой толстую стену.
- Прайд, - холодно, не повышая голоса, прорычал Отец, когда ещё несколько его теней столкнулись с прайдовыми и остановились, едва заметно подрагивая. – Ты снова решил пойти против меня? Это бесполезно, ты сам должен это понимать.
Отец не торопился атаковать и захватывать. Видимо, верил, что сможет вернуть старшего «сына» на путь, который он считал истинным. Тени Прайда сильно дрожали – ему приходилось прикладывать очень много усилий, чтобы просто сдерживать своего создателя, тогда как тот даже не напрягался и медленно давил, указывая таким образом гомункулу на его место.
Прайд почувствовал, что Отец вот-вот использует свою возможность подавлять волю его созданий, и его самого пробрала нервная дрожь. Он боялся, очень боялся, что не справится, что снова подчинится дикому психологическому давлению. «Ни за что, - одёрнул себя гомункул. – Я больше не собираюсь никого убивать! И тебе я тоже убивать не позволю!»
Отец ухмыльнулся. Он понимал, что априори сильнее, и откровенно наслаждался безуспешными попытками своего творения хотя бы просто остаться на месте. Он предвкушал миг, когда из взгляда Прайда исчезнет непокорность, а он снова станет послушной куклой, и специально оттягивал удовольствие. Торопиться было некуда: насчёт того, что с Хоэнхаймом он справится, Отец даже не сомневался, Одли ещё не появились, а без них не было смысла начинать что-либо.
Их отвлекли: с другой стороны в крупную тёмную фигуру вгрызлось несколько огней, и создатель гомункулов, развернув одну из теней, выпучив на неожиданного нарушителя крупный кровавый глаз. Противостояние с Прайдом его настолько увлекло, что он забыл о втором по старшинству «сыне», который до того ничем не выдавал своих намерений и оставался в стороне.
- И ты, Похоть? – почти что прошипел Отец. Сам факт протеста его неприятно удивил: он считал, что бунтовал только Прайд, непонятно от кого наследовавший человеколюбие и желание защищать чужие жизни, а оказалось, что в сравнительно тихом огненном омуте тоже были свои «черти». – Хорошо, сын мой, ты сам выбрал этот путь...
Он собрался было схватить Похоть, но тени Прайда снова отвлекли внимание Отца на себя и дали Огненному шанс пережить новую атаку и отступить к Мудрецу. Тот выглядел настолько потрясённым, что Похоти его стало жаль. Он врагу бы не пожелал попасть в ситуацию, когда одного сына захватывают в качестве ценной жертвы, а второй вовсе оказывается гомункулом. Хоэнхайм наверняка сомневался, на чьей Прайд стороне: то, что он пошёл против Отца, не означало, что он помогал самому Мудрецу, к которому, между прочим, до недавнего времени относился весьма недружелюбно.
- Мы на вашей стороне, - сообщил Огненный, не сводя глаз со старшего брата, который, похоже, совсем не собирался себя беречь, поставив на кон собственную жизнь. Роя такое отношение Прайда к себе неожиданно разозлило: старший гомункул даже не подумал, что тот же Альфонс вряд ли обрадуется его самопожертвованию. Прайд словно и не надеялся, что сможет выжить после схватки с Отцом. Будь их только трое, Огненный бы с ним согласился, но скоро должны были появиться Одли, у которых есть своя, козырная алхимия, независимая от потоков земли, а значит, неподвластная создателю гомункулов.
- Хорошо, - задумчиво протянул уже успевший прийти в себя Мудрец и попробовал запереть Отца в трансмутированном куполе. Творение Мудреца разрушило его одним пренебрежительным жестом и, схватив тени «сына», стало подтягивать к себе Прайда. Тот сопротивлялся, хватался тенями за пол, оставляя в нём глубокие следы, но ему явно не хватало сил, чтобы остановиться, а огонь Роя был беспомощен против бесконечных тёмных щупалец, как и хвалёная алхимия Мудреца, которую Отец попросту отражал, даже не поворачиваясь в его сторону. Огненному оставалось только надеяться, что это – не предел для Хоэнхайма, и он всего лишь пробует силы и проверяет, насколько силён враг.
- Неужели ошибки ничему тебя не учат? – разглагольствовал Отец, глядя куда-то мимо старшего гомункула. – Или в прошлый раз я недостаточно сильно тебя наказал?
Чужая тень уткнулась прямо в грудь гомункула, угрожая вот-вот проткнуть его и разбить философский камень. Прайд знал, что Отцу ни к чему его убивать, но страх сжал его холодными кольцами: можно хоть тысячу раз повторять себе, что не боишься смерти, что готов отдать свою жизнь, но когда появится настоящая угроза, когда смерть игриво касается тебя кончиком своей косы, остаётся только одно желание – выжить.
Сплошная стена напротив них неожиданно исчезла с громким потрескиванием, верным признаком алхимической реакции. Прайд повернулся, насколько ему позволяли связавшие тело тени, и с облегчением обнаружил Одли в полном составе. На лице гомункула сама собой появилась совершенно человеческая, тёплая и рассеянная улыбка, и ближайшая к Одли тень повторила её, исказив настолько, что она стала похожа на оскал голодного хищника, завидевшего добычу. Он даже не думал, что наступит момент, когда он настолько обрадуется их появлению, но стоило ему увидеть знакомые лица, как на душе стало удивительно тепло. Они были его врагами, но они же стало его надеждой. Надеждой на то, что Отец будет побеждён, что Альфонс будет спасён и защищён сильнейшими алхимиками Аместриса.
Алтон замедлил шаг, склонил голову набок, неторопливо разглядывая присутствующих. К удивлению родственников и Прайда, он не полез, как привык делать, вперёд, а принялся анализировать. Наверное, даже Многоликий понимал, что бездумный шаг и чересчур легкомысленное отношение к этому бою очень быстро сведут его в могилу.
- А? Он что, уже откинулся? – голос смотревшего на притихшего Корнелло Барри был полон вселенского разочарования. – Ну и кто до него добрался раньше меня?
- Я, - с нервным смешком ответил Прайд, не в силах убрать с лица улыбку.
- А тебя что, кирпичом по голове приложило? – изобразил удивление Многоликий, с подозрением разглядывая недавнего врага. – Опа, и этот здесь? – его взгляд различил и Огненного, а затем и Мудреца. – Да тут все в сборе, да?
Отец вытянул отдалённо похожую на ладонь тень и заставил старшего гомункула повернуть голову к себе.
- Прекрасно, - голос создателя ледяным эхом отражался от уцелевших стен. Его пронизывающий взгляд обратился на старшего гомункула, и тот вздрогнул от очень неприятного ощущения: сопротивляться натиску Отца было неожиданно больно – тот усилил давление. Видимо, наконец, воспринял «сына» всерьёз и решил сразу отсечь любую возможность сопротивления. – Хоэнхайм, Брэдли и Алтон нужны мне живыми, остальных убей.
Тихий голос ввинчивался в разум, колол невидимыми иглами, лишал воли. Перед глазами всё поплыло, превращаясь в слишком знакомый туман, чувства притупились. Тени сами поползли по стенам, окружая своих жертв, ощериваясь множеством пастей, превращаясь в острейшие клинки, а он смотрел на всё это со стороны, как будто он сам находился в другом месте, и происходящее его не касалось.
- Прайд… - чей-то севший голос всколыхнул сонное состояние, но этого было недостаточно. Старший гомункул равнодушно повернул голову к источнику отвлекающего шума. В сознании промелькнуло, что этот человек не относится к названным ценным жертвам, а значит, его нужно убить.
«А зачем? – лениво подумал Прайд, сплетая тени таким образом, чтобы человек в синей форме не смог выбраться. – Почему я вообще это делаю?»
В самую сердцевину философского камня вонзили невидимую толстую иглу, и он, беззвучно закричав, согнулся пополам, сжал руками грудь. Крамольную мысль как молотом выбило из головы, и боль отступила, даруя облегчение. Его взгляд скользнул дальше, к лежавшему на полу человеку. Прайд его определённо знал, но никак не мог вспомнить, откуда. Он смотрел на человека как завороженный, осторожно коснулся того тенью, и спящий, чему-то улыбнувшись, несильно сжал тень рукой. Гомункул вздрогнул и тут же убрал своё оружие, словно опасаясь поранить его.
- Приди в себя, Прайд! – кто-то настойчиво пытался достучаться до почти потухшего сознания. Рядом мелькнуло нечто жёлто-оранжевое и очень горячее, и он невольно отклонился. «Огонь? – Прайд уже осмысленнее посмотрел на того, кто породил пламя. – Он опасен. Он может сжечь меня заживо. С ним необходимо разобраться немедленно».
Тень метнулась к порождающему огонь, схватила было, но по ней заплясало пламя такой силы, что держать врага дальше было невозможно. Хотя его самого буквально жгло изнутри, на лице старшего гомункула не дрогнул ни один мускул.
- Кракен недоделанный! – крикнул Алтон, отпрыгивая от следовавших за ним теней, которые игнорировали любые преграды, которые Многоликий трансмутировал.
Жжение не успокаивалось: управляющий огнём человек постепенно приближался к нему, и чем дальше он продвигался, тем больше ранений получал, но они затягивались почти мгновенно, а он не замедлял движения. В его тёмных глазах отражалось пламя, оттенявшее и без того бледное лицо, которое в красноватых отблесках казалось выточенной из мрамора маской.
Следующий огненный шар пролетел настолько близко, что обжёг Прайду щёку. Он в недоумении коснулся обожжённой кожи, перевёл затуманенный взгляд на противника. «Точно, - вспомнил старший гомункул. – Он такой же, как я. И он пошёл против Отца».
Прайд отмахнулся от неприятно резанувшего чувства и направил на Огненного столько теней, что тот не смог бы ни сжечь их, ни избежать удара. Он успел заметить, что Рой растерялся, соображая, как теперь ему поступить, когда тени наткнулись на нечто полупрозрачное, с оттенком синего, и остановились. Не веря, что такая хрупкая на вид преграда могла его остановить, Прайд велел теням снова ударить. Никакого результата. «Знакомо… Это уже было… Когда… это было?» - он схватился руками за голову и медленно осел на пол, не понимая, почему ему вдруг стало так страшно и за кого он настолько испугался.
- Что, съел, гомункулятина?! – совсем рядом, за стеной, мелькнул и исчез Алтон. Мимо пробежал Барри, воинственно размахивая топором и замахиваясь ими на стремительно побледневшие, отрезанные от основного источника живые тени.
Прайд вдруг вспомнил, когда Одли уже применяли барьер подобного типа, и глухо застонал, осознав, что он против алхимии Неба бессилен. Однако на переживания у него не было времени: нужно было как-то выбраться отсюда и помочь остальным. Вскинув голову, гомункул поискал взглядом Отца и обнаружил его не так уж далеко от себя – его создатель пытался подтащить к себе Хоэнхайма, пользуясь уже проверенным способом, но ему неожиданно помешали пробившие потолок яркие синие потоки, похожие на толстые оголённые провода.
Раздражённый неожиданным сопротивлением, Отец попытался вернуть полный контроль над сознанием старшего «сына» и надавил с такой силой, что гомункула прижало к полу. Сопротивлявшегося Прайда скрутило в сильных судорогах, от которых, казалось, вот-вот вывернутся суставы и порвутся мышцы. Но он не собирался сдаваться снова. Он решил, что перетерпит любую боль. Благодаря барьеру Одли он мог не бояться, что заденет кого-либо, и полностью сосредоточиться на сопротивлении.
Мир то блек, когда гомункул почти уступал своему создателю, то снова возвращал прежние краски, а вместе с тем становилась острее и боль, которая скручивала мышцы, била невидимым молотом в голове, добиралась жгучим холодом до философского камня. В пересохшем горле бился дикий крик, но Прайд давил его, стискивал зубы и тяжело, прерывисто дышал.
Гомункул не мог отразить натиск Отца полностью, но тому попытка противостояния мешала нормально вести бой с Одли и освобождённым Хоэнхаймом. Мешал и методично поджигавший толстые чёрные щупальца Рой, чудом удержавший себя в руках, когда увидел Лизу в компании воскрешённого мясника.
Прайд упёрся лбом в восхитительно прохладную стену и судорожно, рвано выдохнул. Его всего колотило, философский камень заходился в бешеном биении, к горлу подкатывала отвратительная горечь, пальцы совсем онемели, словно гомункул долго пробыл на зимнем холоде, а ему хотелось смеяться – громко и немного с издёвкой. Потому что он победил. Пусть даже Отец был отвлечён битвой и не мог устроить долгий полноценный штурм, Прайд смог не поддаться ему.
Радость от маленькой победы померкла, когда гомункул увидел, как на полу начинают светиться плавные изгибы линий, образующие часть огромного круга преобразования, в который входил весь Аместрис. Время лунного затмения пришло неожиданно быстро, и давно ожидавший этого часа Отец активировал круг. План, до того выглядевший почти идеальным, теперь казался Прайду глупым. Он не учёл возможность того, что у его собратьев-гомункулов могут быть серьёзные проблемы с местными охранниками. Он думал, что даже самые сильные химеры не могли их настолько задержать.
«Какого чёрта?! – он покосился на торжествовавшего Отца. – Тут что, есть ещё кто-то, кого я не знаю? Кого он ещё создал? Кто вообще здесь может противостоять гомункулам?»
От внезапно пронзившей его догадки Прайд похолодел: теоретически, Отец мог создать и других гомункулов, уступавших первым семерым. Такие, как они, могли взять не силой, но количеством.
Прайд с досадой ударил кулаком в стену, не соизмеряя силу и стирая костяшки пальцев до крови. Как он мог не подумать об этом раньше? Очевидно же было, что вряд ли Отец ограничится одними химерами да воскрешёнными – иногда паранойя создателя достигала удивительных высот, так что охранять настолько важное место после старшего гомункула мог кто-то, хотя бы примерно равный ему. А он, слишком увлечённый собственными переживаниями, это пропустил.
Ударившая в барьер тень неожиданно встретила пустоту и пролетела по воздуху дальше, чем следовало, едва не пропоров встретившуюся на пути Солярис, а сам Прайд запоздало осознал, что преграды больше нет. Поспешно завернув тень, он остановил её у самой стены, направил в нужную сторону и без труда пробил камень.
Он ещё никогда в жизни так не боялся того, что может не успеть. Теперь, когда активацию круга было уже не остановить, оставался единственный выход – разрушить сам рисунок. Что потом произойдёт с оборванными потоками земли и кто пострадает от освобождённой энергии, Прайд старался не думать. Ликующе воздевший руки вверх Отец, сражавшиеся с его щупальцами Одли, Хоэнхайм и Рой, перетащившая Альфонса подальше от их схватки Лиза, разрубавший танцующую около него тень Барри – всех их сейчас гомункул попросту не видел.
Тень пробила ещё несколько стен, прежде чем Отец потянулся к нему своими щупальцами и, крепко стиснув гомункула одним из них, потянул на себя. Вернувшийся в реальность Прайд попытался отбиться собственными тенями, но тщетно – Отец слишком хорошо знал, когда стоит нанести удар, а также предел сил первого «сына». Таким же образом он захватил и Брэдли с Алтоном, и Хоэнхайма, и Альфонса, после чего уверенно протянул тень по уже проложенному его творением пути, чтобы достать последнюю ценную жертву.
- Развлеклись – и хватит, - прошипел Отец с искрой безумства в многочисленных глазах. Прайд успел увидеть, как в телах пойманных жертв поочерёдно раскрываются Врата Истины, а потом его поглотила тьма, в которой на него обрушился целый шквал диких воплей давно отчаявшихся душ. Их было много – столько, наверное, не набралось бы, даже если соединить пленников философских камней всех семи гомункулов. Прайд видел их – кружившихся в бесконечном вихре, протягивавших к нему руки с призывами о помощи. Помощи, которую он никак не мог им оказать. Он не мог освободить их от вечного пребывания в самом большом в истории этого мира легендарном артефакте, не мог освободиться сам, не мог вернуться и спасти Альфонса…
«Пришло время твоей силе вернуться к истокам, - услышал он в голове бездушный голос своего создателя. – Не сопротивляйся. Ты уже ничего не сможешь сделать».
Прайд и сам знал, что бесполезно пытаться вырваться, когда его философский камень вот-вот войдёт в резнонанс с главным, но просто ждать, когда его личность растворится, не собирался. Пусть гомункул не мог освободиться, в его власти было нанести достаточный вред ядру жизни Отца. Прайд позволил потоку душ нести себя к самому центру. Некоторые из них были поглощены совсем недавно и ещё барахтались в кроваво-красном море энергии, но их неизменно несло туда же, куда и остальных – притяжение философского камня, тем более, настолько большого, было очень сильным.
Когда до легендарного артефакта оставалось совсем немного, гомункул воспользовался тенью. Она была слабее тех, которыми он управлял обычно, и Прайду оставалось только надеяться, что его удар достаточно расшатает тёмно-розовое огранённое ядро.
Знакомый крик настиг Прайда, когда тень, коснувшись камня, беспомощно соскользнула, а Отец не преминул подметить, что его собственная сила ему навредить не в состоянии. Возглас, в котором слышалась смешавшаяся со страхом злость, повторился уже гораздо ближе. Немало удивлённый тем, что Алтону удаётся быстро и уверенно передвигаться в потоках энергии, Прайд некоторое время отстранённо наблюдал за бесцеремонно расталкивавшим другие души алхимиком. Многоликий, похоже, пока его не заметил и старался достичь философского камня. Он использовал для этого обычную алхимию, затем попытался воздействовать небесными потоками, но здесь это было бесполезно уже хотя бы потому, что самой сердцевины истинного облика Отца они не достигали, к тому же, сам Алтон был далеко не самым лучшим пользователем забытой алхимии.
Прайд вышел из столбняка, когда резкое завихрение энергии отнесло Многоликого к появившейся из ниоткуда тени. Увернуться Алтон не успевал, а защититься ставшей бесполезной алхимией не мог. Гомункул долго не думал и, развернув ослабленную, но всё ещё полезную тень, схватил ею Многоликого и дёрнул в сторону. Тот, видимо, решил, что Отцу удалось его схватить, и задёргался в приступе паники. Удерживать его сейчас было сложно, впавший в истерическое состояние Алтон оказался неожиданно сильным. Прайд нырнул в поток душ, дёрнул алхимика на себя, пропуская над самой его головой толстое чёрное щупальце и, притянув его достаточно близко, несколько раз хорошенько тряхнул.
- Где Ал?! – возвращавший алхимика в более-менее вменяемое состояние гомункул сам готов был вот-вот сорваться.
- А мне почём знать?! – убедившись, что тянет его за собой отнюдь не жуткое тене-щупальце, Алтон немного успокоился, но не огрызнуться в ответ не мог – привычка брала своё. – Отсюда вообще можно как-то выйти? – как-то потерянно спросил Алтон., всплывая в потоке энергии чуть выше, чтобы оценить, далеко ли преследовавшее его щупальце. – Или это как с твоими теня…
Прайд с раздражением дёрнул ишварского кровопийцу вниз и сразу же заработал донельзя возмущённый взгляд.
- Тебе жить надоело?! – тихо прошипел гомункул, перебивая собравшегося что-то сказать алхимика. – Высунулся тут… Ты вообще кого-нибудь ещё видел?
Притихший Многоликий помотал головой. Прайд очень осторожно выглянул из бесконечного потока крутившихся вокруг громадного философского камня душ и заметил Альфонса. Тот растерянно брёл среди серых безликих фигур и, видимо, звал его, но в гомоне сотен тысяч голосов голос мальчика совершенно не был слышен.
Алтон успел поймать Прайда до того, как он сорвался в бешеную гонку в толпе забывших себя душ и красноречиво объяснил, почему сейчас гнаться за Альфонсом бесполезно. Прайд даже не слушал, что он говорит: гомункулу показалось, что среди серой массы мелькнула вторая золотистая макушка, и он вырвался, устремился вперёд, расталкивая призраков уже совсем бледными, почти бесполезными тенями. Его собственный философский камень уже почти синхронизировался с отцовским, и Прайд знал, что ему уже недолго осталось – после того, как его камень сольётся с главным, он тоже должен был стать пленником легендарного артефакта.
- У-у-у, а что они такие бледные? – поравнявшись с ним, Алтон ткнул пальцем в бледное подобие теней, которое могло теперь разве что удерживать, но никак не атаковать.
Широкая тень накрыла собой едва ли не всё «небо» и обрушилось на них. Прайд не успел даже испугаться, как его снесло в сторону внезапно отклонившимся от привычного течения потоком энергии. Ничего не понимая, гомункул ошалело закрутил головой.
- Обломись, старикашка! – победно гаркнул над головой Многоликий.
Тень развернулась и снова устремилась к ним. Теперь, когда их больше не скрывал поток душ, Отец мог легко отыскать своих жертв, но на этом его везение заканчивалось: Алтон умудрился подчинить себе энергетические потоки, с помощью которых развивал настолько хорошую скорость, что вот уже несколько минут успешно избегал атак чёрным щупальцем и медленно заманивал его к камню, намереваясь, видимо, заставить Отца проткнуть источник собственной жизни. Ишварский кровопийца слишком увлёкся новым планом и даже не замечал, что таскает с собой Прайда. Гомункул же использовал постоянные перебежки-прыжки для того, чтобы просматривать внутренний мир создателя, надеясь увидеть ещё кого-нибудь из ценных жертв, и не забывая при этом постоянно проверять, где находится Альфонс.
***
Тень появилась слишком внезапно и двигалась слишком быстро, чтобы они успели как-то отреагировать. Их сграбастало всех сразу и потащило через широкую дыру прямо в центральный зал. Жадность успел только подумать, что Прайд не справился и снова поддался воле Отца, когда перед ним предстал создатель собственной персоной. Пристальный взгляд десятков глаз заставил его замереть, приказывая подчиниться воле сильнейшего, и Жадность с неприязнью осознал, что не может противиться. Он не мог даже пошевелиться, не то что отвести взгляд и прервать эту излюбленную пытку Отца.
Создатель, видимо, решил, что забрать силы своих творений не будет лишним – для того, чтобы удержать в себе Истину, требовалось как можно больше энергии. Жадность видел, как Отец открыл Врата в ценных жертвах, как, поглотив Прайда, собирался заставить Алтона открыть Врата Истины, как старшие Одли отбили его, как под удар попала Солярис, слышал её дикий, ни на что не похожий крик. Пропав в ослепительно белом свечении начерченного тенями круга преобразования, она через несколько мгновений появилась там же и, подхваченная тенью, почти исчезла в широкой пасти чёрного чудовища, когда вмешался Нарт: он умудрился нарисовать маленький алхимический круг собственной кровью и разорвать удерживавшее их щупальце пополам, чем отвлёк Отца. На секунду-две, не больше, но этого хватило, чтобы полупарализованная болью Солярис уничтожила обвившуюся вокруг неё тень, использовав врученную ей насильно способность обходиться без круга, даже когда вблизи нет философского камня, и откатилась в сторону, избегая ещё одного тени-клинка.
Вистану почти удалось запереть Отца в уже знакомом Лину барьере из нескольких небесных потоков, но он банально не успел – создатель гомункулов изменил форму и спешно вытек из остававшегося отверстия. Его очертания совершенно потеряли сходство с человеческими, теперь он напоминал большой сгусток чего-то желеобразного и постоянно изменявшегося. Жадность настороженно покосился на Одли, но то ли тем было не до гомункула, то ли они устроили негласное перемирие.
Нарт что-то тихо сказал брату и направился к Отцу. Лину это казалось совершенным безумием, и Шрам, судя по выражению его лица, думал также, но останавливать брата не стал, потому что это было бесполезно: выглядевшим более безобидным, чем его младший родственник, Нарт мог постоять за себя не хуже его и, к тому же, обладал исключительным упрямством. Ишварский алхимик не дал бы себе мешать. У него явно был план, и Жадность примерно догадывался, какой. Только такому человеку, как Нарт, могло прийти в голову атаковать врага изнутри. Своя логика в этом была, но план был чересчур рискованный: у ишварита не было никакой информации о том, что из себя представляет Отец внутри, он не знал, будет ли там действовать его алхимия. А Лин был уверен в одном: психологическое давление в том месте куда хуже того, какое могли испытывать попавшие под теневой купол Прайда. И он очень сомневался, что даже Нарту удастся выдержать такую пытку.
Отец, как всегда, был слишком уверен в себе, и легко проглотил наживку, то есть, Нарта. Из глубины тёмной «капли» всплыла на поверхность сочащаяся удовольствием, устрашающая улыбка. Тень, схватившая ишварского алхимика, метнулась к осоловело смотревшему прямо перед собой Алтону, который ещё не пришёл в себя после того, как чуть не стал ценной жертвой. Наверное, сейчас он пребывал в том же состоянии, в каком был сам Лин, когда Отец смотрел ему в глаза и гипнотизировал взглядом, как удав кролика. Секунда – и Многоликий исчез в громадной, усеянной кривыми зубами, пасти. Жадность огляделся, выясняя, кто ещё остался на поле боя. Брэдли, ранее застигнутый врасплох бесчисленным количеством теней, теперь медленно и осторожно подбирался к Отцу, отсекая тянувшиеся к нему щупальца почти летавшими в воздухе саблями и постоянно жаля создателя гомункулов управляемыми небесными потоками. Отец, которому нужно было время, чтобы полностью активировать огромный круг преобразования, для чего, в свою очередь, требовалось хорошо сконцентрироваться, кажется, злился, но достать Змея второй раз пока что ему не удавалось, как и крутившегося с другой стороны Вистана, и Шрама, который ловил и разрывал подвижные щупальца голыми руками. Солярис не могла подняться, но без дела не сидела: Отца постоянно то окружали каменные лианы, то в его сторону неслись толстые шипы из того же камня, и отбивать всё это, одновременно отвечая Змею, Мудрецу, Алмазному и Шраму, создателю было трудновато.
Лин повернул голову в другую сторону и увидел воскрешённого мясника, который крутился рядом со снайпером. Их же закрывал собой Похоть, чьё пламя тоже помогало напрочь сбить Отцу всю концентрацию, вынуждая обращать на врагов куда больше внимания, чем тому хотелось бы. Ривер просто стоял, привалившись к стене: схватка с химерами, а затем с многочисленными подобиями самих гомункулов и пережитый ужас от близости смерти в виде собственного создателя его совершенно вымотали.
Широкое тене-щупальце вонзилось рядом с Обжорством, вынуждая того броситься в сторону и попасть в ловушку – переплетение сразу нескольких теней. Обернувшись на крик, серый дракон с рычанием бросился на тени, вгрызся в ту, что тянула брата, зубами и стал выворачивать шею то в одну, то в другую сторону, так, как это делают поймавшие добычу крокодилы. Ривер, в свою очередь, воспользовался фальшивыми Вратами и оттяпал оставшуюся половину. То, что его обвивало, опав, превратилось в нечто полужидкое и очень странное.
Повторное нападение на Ривера было последней каплей. Лина было куда труднее разозлить, чем Гнева, и за всю свою жизнь по-настоящему он злился только один раз, когда Отцу вздумалось указать Риверу, что бывает с непокорными и непонятливыми. Сейчас же Жадность был по-настоящему взбешён. Он жаждал разорвать чёрное пугало когтями и зубами, расплавить лавой, уничтожить раз и навсегда, чтобы и следа не осталось. Это желание затопило его разум, заглушив подсознательный страх перед своим создателем. Серый дракон крепко вцепился в целую часть покусанного щупальца, ловко пробежал по нему, несколько раз пригнувшись, чтобы другие отростки его не задели, и с протяжным звериным рёвом выпустил поток лавы в находившийся перед ним глаз.
Отец не был привычен к такой боли, и его выбило из колеи на целых полминуты. Жадность постоянно наносил ему новые раны, ловко перепрыгивая с одного щупальца на другое, и полуослепший создатель тщетно пытался достать до него хотя бы одним чёрным отростком. Дракон делал сумасшедшие кульбиты, кусался, извергал лаву, не ощущая усталости. Его когти выцарапывали глаза, его атаки сплавливали щупальца друг с другом, а зубы неизменно находили самые тонкие отростки и вырывали их из основной массы, причиняя создателю такую боль, что тот даже не видел, как Одли сводят сразу двенадцать небесных потоков воедино, образовывая настолько плотную и толстую стену, что даже Отцу вряд ли удалось бы пробить её.
- Лин, хватит! Вылетай оттуда! – надрывный крик привёл дракона в чувство. Вздрогнув, он покосился в сторону синего купола, в котором оставался ещё маленький зазор, через который мог пройти человек, но никак не дракон. Превратиться в человека он уже не успевал, но и у Отца не было возможности успеть изменить форму и успеть уйти. Но Жадность всё-таки попытался протиснуться через стремительно уменьшавшийся зазор в боевом облике.
Дракон ударился в купол, ткнулся мордой в дыру, в которую теперь и голова-то едва пролезла бы. Он понял, что это конец, но страха почему-то не ощущал. Жадность бросился в сторону, пропуская рядом с собой тене-щупальце, протаранил собой другое. От ответного удара дракона развернуло и впечатало в округлую стену. Он встретился взглядом с Ривером и содрогнулся: в глазах брата было отчаяние и ярость. Не разделяй их барьер, наверняка кинулся бы спасать Жадность, наплевав на то, что его самого могут легко проглотить.
Лин знал, что отсюда ему уже не выбраться, но сидеть сложа крылья и ждать, пока Отец проглотит и его, не собирался. Дракон яростно хлестнул хвостом, открыл пасть пошире и ударил по скоплению щупалец лавой.
***
- Прайд?! – знакомый голос, в котором слышалась обескураженность, заставил обессилевшего гомункула поднять голову. – Ты ещё живой?
Он различил в сером потоке душ светлое пятно, которое приближалось, ловко лавируя между пленниками камня. Отец почему-то перестал гонять новых пленников тенями, так что новый пленник, в котором гомункул признал Жадность, смог беспрепятственно пробраться к ним.
- О, у нас пополнение, - съехидничал Алтон. Его губы сложились в насмешливую улыбочку, но взгляд выражал сильную усталость.
-Ты Нарта не видел? – бесцеремонно отодвинув ишварского кровопийцу в сторонку, поинтересовался у брата Лин. Прайд в ответ только качнул головой: не видел.
- Зато я вижу, - непривычно тихо протянул Многоликий, задрав голову. Прайд даже не посмотрел в ту сторону: его сил едва хватало даже на то, чтобы просто находиться в сознании. Краем глаза он заметил, как Жадность попытался превратиться в дракона, но потерпел неудачу и скорчился от прошившей всё тело боли: бесконечные вопли пленников явно действовали на него куда сильнее, чем на первого гомункула и Многоликого.
- Ты здесь долго не протянешь, - глухо заметил Прайд. Едва видное подобие прежних теней поднялось над его головой, но бессильно опало к ногам и замерло беспомощными полосками.
- Сколько надо, столько и протяну, - процедил Лин, жмурясь от боли.
Души, до того бредущие стройным потоком, который заворачивался крупной спиралью, опоясывая камень, вдруг будто проснулись и стали хаотически метаться целыми группами, налетая друг на друга, сбивая, кувыркаясь и продолжая своё беспорядочное движение. Прайда почти сразу отрезало от остальных и стиснуло в большой группе призраков, которые тащили его куда-то в сторону, причём пленники Отца даже не заметили, что прихватили его с собой. Они шумели, плакали, кричали с таким истерическим надрывом, будто их резали или сжигали заживо. Прайд закрыл уши руками, но это не помогло – необычайной силы вопли вибрировали в нём самом и резонировали с криками тех душ, которые были заперты в его собственном камне.
В горле сильно запершило, и удушающий кашель заставил гомункула согнуться пополам. Зацепив затуманенным взглядом руки, он в ужасе осознал, что выкашливает собственную жизнь, которая выходила из него тёмно-розовыми каплями философского камня, перемешанными с кровью гомункула; но вместе с тем Прайд почувствовал, что соединился с Отцом, присоединился к общему источнику возникновения всех его собратьев.
Гомункул, задыхаясь от кашля и хрипя, мысленно потянулся к источнику и почувствовал сопротивление: Отец вдруг понял, что лучше отпустить «сына», тем более теперь, сам по себе, он был бы бесполезен, но слишком поздно спохватился – Прайд уже соединился с его собственной силой и потянул её на себя, лишая создателя возможности отрезать «сына» от самого крупного энергетического потока.
Облегчение пришло мгновенно: боль отступила, а раздиравший горло безудержный кашель резко прекратился. Прайд с наслаждением вытянул насыщенную чернотой тень, встал на неё и, поднявшись на ней, поискал взглядом ишварита. Тот обнаружился не так уж далеко от главного философского камня, похожего на рубин-переросток. Нарт обходился без круга преобразования и держался на удивление хорошо для того, в ком совсем недавно открыли Врата Истины. Истина, видимо, забрала у него часть внутренних органов – руки-ноги у Нарта были целы, зрение не пострадало, а гомункул знал, что бог алхимиков ни за что не отпустил бы его просто так. Даже зная обстоятельства, Истина не отступала от созданных ею же правил.
Почувствовав угрозу, Отец направил несколько тене-щупалец на перехват ишварита, но Прайд был начеку. В обычных обстоятельствах старший гомункул никогда не смог бы взять силу собственного создателя под контроль, но сейчас ему представился отличный шанс: что-то (а, скорее всего, кто-то) мешало Отцу нормально сконцентрироваться и применить полученную энергию для активации гигантского круга. А может, и Нарт всё же успел что-то сделать перед тем, как Отец его поглотил.
Тени не сразу подчинились ему – только после третьей попытки, когда один из длинных отростков уже схватил ишварита, Прайду удалось остановить их и заставить отпустить ишварского алхимика. Но праздновать победу было ещё очень рано: Отец, пусть и был теперь под контролем своего творения, не собирался просто ждать, когда Прайд предоставит ценной жертве чудесную возможность угробить не только тщательно лелеемый все эти столетия план, но и его самого.
Тени переходили то в одни руки, то в другие, то мешали Нарту приблизиться к камню, то, наоборот, отступали, освобождая дорогу. Ишварит был быстр, но не успевал проскочить, когда тени были подвластны Прайду – Отец перехватывал контроль настойчиво и резко. Убедившись, что подойти к камню не получится, Нарт попытался достать его издалека, но подчинённые Отцу души приняли удар на себя и растворились без следа.
- Ты долго телиться будешь? – прошипел наконец вырвавшийся из окружения тысяч и тысяч душ Многоликий.
Нарт успел только оглянуться на него через плечо. Больше ни слова не говоря, Многоликий перехватил находившийся совсем рядом с ними энергетический поток и унёсся вместе с, мягко говоря, удивлённым ишваритом в сторону философского камня.
Прайд ощутил чужой страх – страх и почти исступлённое желание жить. Будучи соединённым с Отцом, гомункул мог чувствовать малейшее изменение в его состоянии. Сейчас создатель был напуган как никогда: неведомая преграда, в которой Прайд узнал собранные воедино небесные потоки, не давала ему полностью контролировать круг преобразования, а оставшиеся Одли готовились к последнему, решающему удару вместе с Хоэнхаймом, которому удалось вернуть Солярис в прежнее состояние. Тот самый круг преобразования, на который Отец так надеялся, оказался изменённым. Изменения эти были малы и совсем незаметны поначалу, но когда Отец захотел собрать в себе души всего аместрийского населения, до него дошло, что он слишком недооценил ишварский аналог алхимии и её носителя. Прайд не до конца понимал, что именно сотворил Нарт, но каким-то образом ему удалось свести радиус действия смертоносной алхимической метки к минимуму и тем самым обратить её на самого пользователя. Видимо, потому души тогда и переполошились – Отцу пришлось удерживать их от того, чтобы их не унесло в пространство Истины.
Создатель как обезумел: перехватывая тени, он шарил ими вслепую, хаотически, как будто не замечая, что бьёт совсем мимо ценных жертв. Один раз он случайно чуть не зацепил Альфонса, уже только изредка окликавшего брата и, похоже, почти отчаявшегося. Прайд перехватил контроль над тенями, когда они почти коснулись головы мальчика, и отвёл их в сторону.
Гомункул бросил мимолётный взгляд на алхимиков и с облегчением убедился, что им удалось не только достичь философского камня, но и пройти завертевшийся с бешеной скоростью энергетический поток, который в другом случае точно отнёс бы их как можно дальше от легендарного артефакта. Ослабленный Прайдом, сейчас он был почти бесполезен.
Многоликий направил поток прямо на камень, но тот, будучи защищённым от подобного, выдержал. Алтон с досадой заметил, что даже маленькой трещинки не появилось на поверхности артефакта, и неохотно уступил место ишвариту. Нарт положил руку на тёмно-розовую поверхность, а в очередной раз вернувший контроль над тенями Прайд заметил, что на предплечье ишварита красуется сложный узор. То, что это была не обычная татуировка, ясно было сразу: гомункул видел, как она собирает и трансформирует энергию, полученную извне. Этот узор имел алхимическую природу и, вероятно, был изобретением самого ишварита, потому что за свою весьма долгую жизнь Прайд не видел ничего похожего.
Гомункул слабо улыбнулся: всё-таки, он не ошибся, когда думал, что именно Нарт способен уничтожить Отца. Пусть Нарт действовал не в одиночку – оставшиеся снаружи Одли вносили свою лепту, - но одни ишварские кровопийцы могли и не справиться; Отец обладал невероятной живучестью, и была вероятность, что небесные потоки его только ранят, а не убьют. Уничтожить его необходимо было изнутри. Но даже это оставалось почти невозможным, пока создатель гомункулов не отвлекался на внешних врагов: почувствовав угрозу, он сразу устранил бы такого алхимика, превратив в ещё один источник энергии для своего камня.
Никто из них не мог справиться поодиночке. Собравшись же вместе, они смогли ослабить внимание Отца, отвлечь его и нанести решающий удар.
Камень, неуязвимый для теней и распространённой аместрийской алхимии, был пробит насквозь и больше не мог связывать души и Отца. Освобождённые призраки бурной рекой устремились вверх, не зная, зачем, но инстинктивно чувствуя, что должны куда-то двигаться и лучше всего подальше отсюда. Прайд на себе прочувствовал, как раскололось на части огранённое «сердце»: в груди как будто что-то взорвалось. Свернувшись в клубок, гомункул скользнул затуманенным, отстранённым взглядом по ценным жертвам. Благодаря усилиям Алтона и Нарта, они оставались на месте, но долго удерживать поток такой силы они не могли и мало-помалу тоже сдвигались.
Прайд по привычке попытался закрыть их тенью, но запоздало осознал, что вместе с камнем исчезла и сила. Он ничего не мог сделать. Тени ему больше не подчинялись, а алхимией он не владел. Освобождённый гомункул мог только стремительно подниматься туда, где его ждали Врата Истины.
Глаза заслепило бело-голубой молнией, которая ударила чуть выше головы Прайда. За ней потянулось ещё несколько таких же, и гомункул с размаху врезался головой в раскинувшуюся над ним стену, края которой прошили тело Отца насквозь, разрывая уже пустую оболочку.
«Успели», - мелькнуло в сознании Прайда прежде, чем измученный гомункул закрыл глаза и позволил себе погрузиться во тьму забвения.
***
Громадное чёрное тело, вымахавшее до потолка зала, задёргалось в судорогах и осело на пол, превратившись в нечто бесформенное. Брэдли и Мудрец молча переглянусь: оба уже почти не верили, что Отца возможно победить. Он оказался куда сильнее и живучее, чем рассказывали легенды, и чем думал сам Хоэнхайм.
- Это точно всё? – устало уточнил Вистан, упёршись в стену, чтобы не упасть.
- Да, - тихо и печально произнёс Ривер. – Он… мёртв… - гомункул медленно, на негнущихся ногах пошёл к тому, кого боялся всю свою жизнь. Он сам ещё не осознавал до конца, что теперь свободен, да и не до того Обжорству было. Радости от свободы, купленной ценой жизни Лина, не было никакой.
Ривер рухнул рядом с неподвижной чёрной тушей, задев рукой расползшуюся липкую плоть. Он невидящим взглядом смотрел на это месиво, ощущая, как в груди зарождается колючая дрожь, которая превращается в ком и встаёт в горле, мешая дышать. Одиночество всей своей тяжестью навалилось на него, пригибая к земле. Где-то далеко прозвучал голос Огненного. Кажется, он спрашивал что-то у Одли – глухо, устало и безэмоционально.
- Классно мы их пошинковали, да? – радостный голос Барри звучал настолько неестественно для Ривера, что тот даже обернулся. Мясник вытирал клочком шерсти химеры свой топор и делился со снайпером впечатлениями. Лиза, похоже, его не слушала и даже не пыталась делать вид, что ей это хоть сколько-нибудь интересно.
Перед глазами промелькнули картины недавнего боя, когда в зал ворвались взбесившиеся химеры, напуганные активированным кругом преобразования и ошалевшие от запаха крови. Низшие гомункулы пришли следом за ними и нарвались на Шрама и Барри, который радостно отправился рубить так удачно подвернувшихся мутантов. Химер, в основном, либо отстреливала Лиза, либо добивал сам Ривер, если их шкура была слишком крепка для пуль.
Эти воспоминания сменило другое и болезненно хлестнуло невидимой плетью. Обжорство сильно зажмурился, ограждая себя от стоявшего перед глазами дракона, уже в барьере кинувшегося в самоубийственную атаку.
Странный хлюпающий звук заставил его напрячься. Ривер с неохотой открыл глаза, - посмотреть, кого ещё нелёгкая принесла - да так и застыл: из чёрной массы торчала человеческая рука, а из глубины месива из подобия плоти и чего-то ещё алхимической природы донёсся приглушённый голос. Рука подвигалась, ища опору, а Обжорству пришла на ум глупая мысль о зомби. Нервно хихикнув, он осторожно коснулся протянутой вверх окровавленной ладони и тут же отдёрнул руку. В недрах липкой черноты кто-то приглушённо выругался.
Перед глазами мелькнула белая перчатка, потянула руку вверх. Липкая чернота не выпускала пленников из своих объятий.
- Ривер, хватит глазами хлопать, ты мне нужен, - процедил Огненный. Обжорство посмотрел на чёрное нечто, перевёл осоловелый взгляд на Роя, не до конца понимая, что тому нужно. Похоть несильно щёлкнул свободной рукой, и с его пальцев слетела и погасла в воздухе искорка пламени. Ривер встрепенулся и, раскрыв фальшивые Врата, успел проглотить несколько больших студенистых кусков, когда до них добрёл Хоэнхайм и, коснувшись тёмной массы, трансмутировал примерно треть.
Мудреца хватило ровно на то, чтобы образовать в чёрном холмике приличных размеров дыру, сняв верхний слой, и почти полностью освободить ценных жертв. Не такой уж и долгий процесс трансмутации отнял у него все силы, и Огненному пришлось поддержать его и усадить рядом, хотя сам Рой едва стоял.
- Быстрее нельзя было? – вместо благодарности хрипло выдавил Многоликий и закашлялся, обводя гомункулов и алхимика совершенно диким взглядом, в котором ужас соседствовал с облегчением и невероятной усталостью. Следом за ним появился необычайно бледный Нарт, чью руку до этого и видел Обжорство, тяжело скатился с кого-то третьего и отполз в сторону, держась за правый бок. Третий освобождённый вяло помахал руками, ища опору, перевернулся набок и обессилено затих. Ривер подполз немного ближе, и у него перехватило дыхание: третьим оказался Жадность, которого он уже не надеялся увидеть живым. Обжорство бросился к нему, подхватив под руки, оттащил от чёрной пакости, да так и остался сидеть, крепко прижав к себе Лина и низко опустив голову.
Рядом Шрам, придерживая брата за плечи, ругал его на ишварском на все лады. Младшего ишварита колотило как в ознобе, а Нарт только слабо улыбался, скрывая, как мог, сводившие его болезненные судороги: когда он дрался с Отцом, а потом намеренно дал себя проглотить, боль отступила на задний план, но теперь, когда всё было позади, вернулась и безжалостно вгрызалась в правый бок.
Ишварский алхимик покосился в сторону чёрной массы с дырой ближе к краю и увидел обоих Элриков. Младший, похоже, потерял сознание, а что со старшим, мешал разглядеть Огненный.
Новая волна боли заставила Нарта несильно поморщиться. «Как Истина вообще забирает внутренние органы, не разделывая человека? - подумал он. – Пользуется скрытыми в человеке Вратами?»
Шрам вдруг напрягся. Неохотно открыв слипавшиеся глаза, Нарт окинул взглядом источник тревоги, которым оказался Хоэнхайм и в котором не было ничего угрожающего. Однако Шрам, видевший Хоэнхайма в действии, считал по-другому.
- Я могу помочь, - судя по голосу Мудреца, ему самому нужна была помощь.
- Не сейчас, – ишварит качнул головой. – Я могу потерпеть, пока вы отдохнёте.
Хоэнхайм, кажется, хотел возразить, но, видимо, почувствовал, что сейчас не в состоянии трансмутировать даже что-нибудь простенькое, не то что внутренний орган, и промолчал.
В полуразрушенном, заваленном трупами химер и низших гомункулов, зале, царило смятение: алхимики, гомункулы и ишвариты, привыкшие к извечной вражде, ощущали, как между ними зарождается нечто новое, никак с враждой не связанное. Они не стали товарищами, но и врагами их теперь вряд ли можно было назвать.
И только одного участника битвы с Отцом отношения людей и нелюдей совершенно не занимали: не замечая никого, Барри увлечённо чистил лезвие своего топора и насвистывал при этом мотив из песенки про красотку Мэри.
