О правильных улыбках

8. Брать трубку Эмма не стала не только потому, что не хотела рушить очарование момента, но и потому, что на дисплее высветилась физиономия Павла Курьянова. Естественно, девушка не могла представить, что это обернется тем, что Паша явится к ней домой ровно в восемь утра. – Герцег, – протянул мужчина, еще раз ударив ногой дверь. Эмма устало потерла глаза, поправила волосы и запахнула черный шелковый халат. – Ну и? – манерно вздернула бровь девушка, облокотившись о дверной косяк. – Войти могу? – риторически поинтересовался Курьянов, переступив порог квартиры. – Сомневаюсь, что смогу тебя остановить, – пожала плечами Эмми. Паша усмехнулся и провел рукой по золоченой раме портрета мужа Эм. – Руки, – сквозь зубы выплюнула художница. – Знаешь, а мне вот стало интересно, почему ты всегда выбирала не меня? – неожиданно произнес Павел, заложив руки за спину. – Я тебя не любила никогда, – резко произнесла Эмма. – Любовь – полная чушь, – Паша схватил ее за руку, – не ты ли об этом говорила? – Я говорила это не о своей любви в общем, а о той ситуации в частности, – усмехнулась Эмма и, сбросила руку Павла, вспомнив ночной разговор в одном из кварталов Лондона. – А про мою ты можешь так сказать? – очень тихо спросил мужчина, и Эм поняла, что не сможет. Отчего-то вдруг захотелось провести по его волосам успокаивающим жестом и положить голову ему на плечо. Художница искренне верила, что своим хорошим отношением она может заставить Пашу видеть в ней друга, а не привлекательную девушку. Знала бы она, что совершает сейчас главную ошибку своей жизни, но она не знала и не могла знать. – Герцег, а помнишь, ты сказала, что никогда со мной не будешь? – вкрадчиво произнес Пашу, заставив Эмму вздрогнуть. – Помню, – шепотом произнесла девушка. – Так вот, – он прикусил губу и просто в один момент запечатлел наивный и детский поцелуй на щеке Эммы, тут же шагнув за дверь. Эм закрыла лицо руками и медленно сползла по стене на пол, всхлипнув. Совсем некстати ей вспомнился главный герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал», но Герцег отогнала от себя эту мысль, как ничего не значащую глупость. Слепая месть Хитклифа всем членам семейства Линтонов и обычно милый Пашу казались ей полными противоположностями. Слепая вера Эммы в невинность и искренность некоторых людей выражала лишь банальную людскую черту – наделять людей теми чертами, которые мы хотим в них видеть. Эм с детства хотелось, чтобы все люди относились к ней, если не хорошо, то просто равнодушно. Естественно, жизнь на улице научила ее прослеживать скрытые мотивы действий людей, читать между строк и находить двойное дно там, где его старательно прятали. Но, порой, ведомая детской наивностью, девушка могла верить в то, что все люди хорошие. В такие моменты ее легко было одурачить, бесспорно. И, если бы Эмму спросили сейчас, почему она не может ответить Паше взаимностью, то она бы искренне ответила, что всего лишь никогда не понимала его, и, в общем-то, он неплохой парень, она смогла бы быть с ним, потому что он, как минимум, ей симпатичен, но Паша всегда смотрел на нее свысока и, словно предлагал побороться за место рядом, а это было не в ее правилах. Да, это только если спросить Эм сейчас, уже через несколько минут она будет все отрицать и никогда не признает, что Павел ей симпатичен, потому что это ни к чему. Это ни к чему, когда рядом есть понятный и уютный Толя, в кольце рук которого Эмми чувствует себя защищенной. – Котичка, почему все так сложно? – девушка бросила взгляд на портрет в золоченой раме и тут же поднялась, вытерев слезы. Костя Герцег все так же усмехался, окидывая ее пронзительным взглядом. Эмме вдруг невероятно захотелось снять эту картину и накрыть плотной тканью. И, выкурив сигарету после утреннего кофе, она так и сделала. В последнее время Эмма стала непростительно мало времени уделять своей работе, поэтому за один день решила наверстать упущенное. Она провела не меньше двух часов в художественном магазине и оставила там солидную сумму, следом девушка отправилась уладить некоторые вопросы, которые касались благотворительного аукциона, и даже пролистала черновой вариант каталога картин, которые будут там представлены. – Герцег явно спит с каким-то олигархом, иначе откуда такой успех? – патетически вопрошала глупая девица с сожженными волосами. – Если у тебя не хватает таланта на то, чтобы добиваться успеха только с помощью него, то не стоит судить всех по себе, – усмехнулась рыжеволосая девчонка, которую Эм не видела никогда прежде. – Овечкина, ну, ты же не знаешь ничего о этой суке, – похабно засмеялась блондинка. – Я никому не мешаю? – Эмма достала из кармана пачку «Парламента» и вытянула оттуда одного солдатика армии раковой опухоли. – Алиса Овечкина, – с улыбкой протянула ей руку рыжая. – Эмма Герцег, – хмыкнула художница, пожав ладошку сестренке именитого хоккеиста, которая отличалась удивительной весенней красотой, но чем-то неуловимо была похожа на брата. Блондинка залилась краской и, бросив недокуренную сигарету в урну, развернулась по направлению к входу в здание. – Когда я была маленькая, мне казалось, что художник художнику брат и товарищ, – с усмешкой произнесла Овечкина. Эмма хотела что-то ответить, но в ее сумке зазвонил телефон, и у нее появилось острое ощущение, что она услышит что-то не особо приятное. – Герцег, – привычно ответила брюнетка и замерла. – Эмма Константиновна? – переспросил мужской голос голос. – Все верно, – тихо ответила она и ощутила, как руки начали мелко подрагивать. – Вас беспокоят из НИИ имени Склифосовского, ваш отец… – дослушивать Эм не стала, телефон выпал из ослабевших рук. Она наткнулась на обеспокоенный и испуганный взгляд Алисы и попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. – Я могу чем-то помочь? – обеспокоенно спросила Овечкина и Эм поняла, что не хочет оставаться одна. – Едем со мной? – умоляюще произнесла художница, и потянула Алису за руку. Сейчас ей было плевать на сплетни, репутацию, на все, ей просто нужно было как можно быстрее добраться до «Склифа» и убедиться, что с отцом все в порядке. Маленький «Мерседес», конечно, был способен на многое, но даже он не мог себе позволить тягаться с московскими пробками. Эм даже и представить не могла, сколько всего она нарушила, потому что ей банально было на это плевать. Спустя час Эм удалось припарковать… Ну, как припарковать? Банально бросить машину у входа в НИИ имени Склифосовского. Ошеломленная и ничего не понимающая Алиса безмолвно следовала за Эм, видимо, считая, что молчаливая поддержка – лучшая поддержка. – Здравствуйте, – отрывисто поздоровалась Эм с худосочной блондинкой. – Я к Меладзе… – Вы, должно быть, Эмма? – приветливо улыбнулась женщина. – Меня зовут Нина, – она обняла художницу за плечи, – вам не стоит переживать, с вашим отцом все в порядке, лишь небольшая ссадина… – Нина намеренно умолчала о сердечном приступе, который был вызван волнениями, связанными с аварией, произошедшей всего час назад. Все-таки, Константин Меладзе, по мнению Ниночки, был потрясающим человеком. Казалось бы, только что пережил сердечный приступ, а вон как вызверился на Костика, узнав о звонке дочери. – Все в порядке? – с детской наивностью спросила брюнетка и Нина кивнула. – Идемте в ординаторскую, я напою вас чаем, – добродушно улыбнулась женщина и улыбнулась Алисе. – Постойте, когда я смогу увидеть отца? – взволнованно хлопнула ресницами Эмми. – Уже через десять минут вы получите своего отца назад, – Ниночка усадила девушек на диванчик и поставила на небольшой столик перед ними две кружки, которые источали потрясающий аромат. – Вы подождите, а я пойду, узнаю, как там дела. – Какой же бред, – произнесла Эм, не отличавшаяся сдержанностью никогда. – Все будет хорошо, – голосом полным бархатистого шелка произнесла Овечкина, и Эмма была искренне ей благодарна за отсутствие фраз подобных «Вау, ты дочь Меладзе?», после которых девушка начинала неприкрыто хамить и посылать по-мужски. – Спасибо тебе, – улыбнулась художница, положившая руки на бока кружки в попытках унять дрожь. Овечкина лишь поднесла кружку ко рту и тепло улыбнулась в ответ… – Эмми, – раздался хриплый и тягучий голос Константина Меладзе в ординаторской. Этого хватило для того, чтобы Герцег немедленно поднялась и обняла отца за шею, спрятав лицо у него на груди. – Все хорошо? – тихо поинтересовалась она. Меладзе как-то странно кивнул механическим жестом и с усмешкой добавил: – Главное, чтобы у тебя все было хорошо, – Константин склонился к лицу дочери, – если с тобой что-то случится, я не переживу, – едва слышно добавил он. Эм кивнула и обняла отца снова: – Я должна тебя кое с кем познакомить, – она повернулась, – это Алиса Овечкина и она очень хорошая. – Константин Меладзе, – композитор, певец и продюсер поцеловал маленькую ладошку и по-отечески улыбнулся юной девушке. – Костя, – дверь ординаторской распахнулась и Меладзе обняла Вера, руки которой мелко подрагивали. – Идем, – тихо шепнула Эм Алисе и девушки вышли за дверь. Эм закурила, опустившись на лавочку около входа в больницу, и привычно облизнула губы, она медленно выдыхала дым и неожиданно для себя закашлялась, встретившись взглядом с Олегом Брагиным – хирургом, оперировавшим ее мужа. – Поехали, я отвезу тебя, – отрывисто бросила Эмма и побледнела. – Герцег, – насмешливо бросил Брагин, но юная вдова уже лихо разворачивала маленький черный «Мерседес». – Куда едем? – деловито осведомилась брюнетка. – Ты уверена, что хочешь остаться одна? – тихо спросила Алиса, и Эм почувствовала, что девушка сама не хочет оставаться наедине с собственными мыслями. – Не особо. – Тогда я с тобой, – улыбнулась Овечкина. Маленькая машинка уносила девушек в сторону большой и уютной квартиры Эммы на Патриарших прудах, девушки были абсолютно разными, но уже определенное время подозревали, что смогут найти общий язык.