Корабль ждёт!

Небо стало каким-то синевато-лиловым, полным толстых облаков, из которых накрапывал мелкий кругленький дождик. Поддувал несильный, но ощутимо прохладный ветерок. Вечерело, холодало, пришлось накинуть ветровку. Погода для середины июля была, конечно, дерьмовая. Саша так и не помнил, то ли отвратная погода, то ли не пойми откуда взявшаяся дикая скука, то ли нежданно свалившаяся на него свобода в виде отъезда жены с ребенком, но вдруг посреди белого дня он испытал острое желание взяться за не так давно забытое старое. Потребность накуриться свалилась на голову резко и неожиданно, и вот теперь Васильев стоял под низким Питерским небом, блаженно улыбаясь падающим с неба каплям и наслаждаясь дивной легкостью в голове, а из подъезда с громогласным и задорным хохотом вываливался Леша Мещеряков, что-то увлеченно при этом рассказывая Ростовскому, который только молчаливо и вдумчиво кивал, явно при этом не вслушиваясь. Он аккуратно, по-отцовски придерживая за плечи, вел рядом с собой бледную и испуганную Лёльку, то и дело озиравшуюся по сторонам, и явно непонимающую, как она вообще оказалась на улице. Лешу факт игнора Ростовского нисколько не расстраивал, было вполне очевидно, что приоритетной для него сейчас является возможность говорить, просто говорить. Саша улыбнулся еще чуть сильнее, испытав какую-то родительскую гордость и умиление, и с романтической тоской оглядел дворик. Где-то, как будто бы из-под воды, раздавался шум дороги. Надо было ехать. Его постепенно начинало отпускать, а заначки, с выдержкой коллекционного вина, на четверых оказалось явно недостаточно. Стоп? А почему их четверо? Саша слегка нахмурился и даже загрустил от того, что не смог вспомнить сразу. Но стоило слегка напрячь попахивающий сладковато-горьким запахом травы мозг, как с небывалой яркостью в памяти начали прорисовываться события двухчасовой давности. Кажется, он позвонил сначала Ростовскому, с очень интригующим предложением вернуться в начало нулевых. - Саня, ты совсем, что ли? – Николай звучал весьма категорично. – Ты же завязал? И я завязал. И вообще, у меня жена рядом ходит, и дочка в любую минуту вернуться может. Может, ты лучше в гости приедешь? Или загород рванем? - Скучный ты стал, Коля, - Васильев прижал трубку плечом, прикуривая сигарету. – Молча все провернуть можно, но на нет и суда нет. Разберемся. Саша в задумчивости покрутил колесико зажигалки, неприятно скрипящее кремнием. Ростовский в трубке недовольно молчал, а потом с шумным вздохом добавил: - Я позвоню тебе через некоторое время, проверить как ты. Васильев затянулся и, не теряясь, набрал другой номер. - Ну, это немного неожиданно, - с различимой в голосе ухмылкой отозвался Леша. – Но, где наша не пропадала? Все можно, сейчас себя организую. Минут сорок дай мне. - Не забудь M&M`s, - протянул Саша, вальяжно потягиваясь. Через три четверти часа Леша, сам удивляясь своей смелости, оказался на пороге Васильевской квартиры с двумя пакетами шоколадных M&M`s и одним ореховых. - Такого со мной еще не бывало, - усмехаясь, Леша прошел внутрь. - Не курил, что ли? – удивился Васильев. - Курил. Но обычно это было действо запланированное, - пробормотал Леша, проходя в комнату. Саша сосредоточенно, напевая что-то себе под нос, раскладывал зеленые хлопья по тонкой пергаментной бумаге, когда в дверь раздался еще один звонок. - Неужели, копы? – с совершенно каменным лицом риторически задался вопросом он. – Лех, открой, будь другом. - А ты не ждал никого? – Леша чуть нахмурился. Саша, поджав губы, покачал головой. - О, здорово, Леша! - послышался взволнованный голос Ростовского. – И ты здесь? Рад видеть. - Быстро же ты нашел мне замену, - покачал головой Николай, проходя к Саше и подавая ему руку. Тот, не глядя, пожал руку, перехватывая сигарету губами и бережно следя за тем, чтобы не разрушить уже сформировавшийся на столе перед ним фен-шуй. - Тоже мне, примерный семьянин, - покачал головой Васильев, выдыхая себе под нос клубы табачного дыма, в которых затерялись его ворчливые реплики. Так, это все он помнил хорошо. Но тогда, когда все начиналось, их было трое. Откуда взялась Лёлька? И самое интересное, как накурили её? - Лёля, не грусти, не печалься, Лёля! – Леша вырвал девушку из отечески заботливых объятий Ростовского и по-братски обрушил ей на плечи свои татуированные руки. – Жить очень хорошо. Посмотри, какое вокруг все доброе! Я добрый, дядя Коля добрый, Саня добрый, этот асфальт добрый! И он очень рад, что ты на нём стоишь. И ты такая красивая! Лёлька съежилась, ощущая его прикосновения с небывалой остротой, испуганно оглянулась по сторонам и быстро-быстро зашептала: - Леш, душно очень. И холодно. И я хочу под одеялко. Очень. Хочу. Ростовский с Наполеоновски скрещенными руками и Саша виновато переглянулись. Лёльку они довели до явно неиспытанного ранее и при том ещё и не самого приятного состояния. Саша вообще хотел бы ударить себя по лицу за это, но, будучи в благодушно-расслабленном состоянии, ограничился легким укором. Засунул руку в карман, обрадовавшись отсутствию прохожих, которых бы явно обеспокоило их поведение, вытащил оттуда зеленую эмендэмсину с орехом, пожевал её и снова попытался вспомнить, как же так было. Кажется, Лёлька позвонила по делу. Что-то было ей нужно спросить. Он стал, будучи уже весьма под кайфом, под аплодисменты Леши и Radiohead, которым Ростовский подыгрывал, барабаня по столешнице, убеждать её, что лучше встретиться и всё обсудить лично, она и приехала. А потом что было? Нет ответа. Ладно, что сделано, то сделано. Чары Мэри начали уже постепенно рассеиваться, а душа требовала продолжения банкета, а более того его требовали Ростовский и Леша. - Са-а-аш, я чувствую, что нам очень сильно надо торопиться, это чувство разъедает меня изнутри, - протянул Леша, останавливаясь возле Васильева и беспокойно оглядываясь. - Надо, - лениво кивнул Саша и целеустремленно вышел на улицу из двора, закуривая, и поднимая руку, чтобы поймать попутку. Почти сразу остановилась желтенькая корейская иномарка. - Александровский парк, дом 4, театр-фестиваль Балтийский дом, - назвал адрес водителю Саша. - Едем, - кивнул водитель. - Почему мы едем в театр? – слегка нахмурился Ростовский, усаживая Лёльку между ним и Лешей на заднем сидении. - Так надо, - уверенно заявил Саша. - У тебя что, барыга в театре? – удивился Леша. - Ш-ш-ш-ш, - протянул, жмурясь, Васильев, - не стоит говорить слово «барыга» в такси. Таксист истошно рассмеялся, и стало понятно, что, в целом, его мало волнует куда и за чем едут трое джентльменов в сопровождении одной прекрасной и очень бледной дамы. - Одна проблема есть, шеф, - начал Саша, стряхивая пепел за окно. – Нам бы за 10 минут успеть, а то в 19 уже спектакль начнётся. В его пальцах показалась зажатая 500 рублевая купюра. Таксист прокашлялся. - Попробуем, - согласился он и, оглянувшись назад, спросил: - Все пристегнулись? - Саня! – недовольно заворчал Ростовский, пристегивая Лёльку, которая явно боялась ремня, - Это что за подстава вообще? Кто так делает? А если не успеем? - Мы все умрём, все умрём, все-е-е! – подвывала Лёлька, чувствуя, как такси набирает скорость. - Не дрейфь, подруга! – Леша по-медвежьи обнял её и начал, явно не рассчитывая силу, хлопать по плечу. Лёлька приутихла, пораженная свалившейся на неё лаской. - Так, - не в силах открыть глаза, начал командовать Саша, - все успокоились сейчас. Словили спокойствия. Всё мы успеем, ну че вы? Выразительная жестикуляция, впрочем, полностью компенсировала его отсутствующий взгляд. - Ещё минут десять наш корабль* точно никуда не денется, не перекупят до 19, я договорился. - Ну только если договорился, - строгим голосом бросил Ростовский, устремляя взор в невиданные дали за окном. Машина подскочила на лежачем полицейском, потому что водитель уже не хотел тормозить. Раздался дикий ражач Леши и писк Лёли, который потонул в новом приступе хохота её соседа. - Шеф, - вальяжно протянул Саша, - музыку погромче сделай, будь другом? Напевая себе под нос «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду», Саша в очередной раз закрыл глаза, растворяясь в этом вечере, и это ощущение покоя и счастья стремительно заглушало и критические замечания Ростовского относительно того, что «Мы же на красный пролетели!», и редкие всхлипы Лёльки, и победное Мещеряковское: «Не боись, мать! Прорвемся!». «В самом деле, прорвёмся, - подумал Саша, меланхолично улыбаясь, - по-другому в этой жизни просто не может быть».