Игры, в которые играют взрослые

Внезапно налетевший порыв ветра заставляет ее вздрогнуть и испуганно оглядеться, от неожиданности крепче прижавшись к доскам забора. Темно и тихо. Улочка маленькая, окраинная, в лачугах по обеим сторонам – ни огонька… Вечер поздний, а ложатся тут почти сразу после заката. Источник света только один – легонько раскачивающийся впереди над перекрестком фонарь. Пляшущий круг иногда выхватывает из темноты короткую сухую траву обочин, но Осина стоит достаточно далеко, чтобы этого нужно было опасаться. Она медлит. Перекресток выглядит безопасным, но патрули Королевства умеют ждать. Второй раз она вздрагивает, когда чей-то холодный нос толкается ей в руку. Осина резко поворачивается, успевая в душе обругать себя за невнимательность и готовясь отразить удар, но встречает лишь две пары настороженно блестящих в темноте глаз. Дубина, худая овчарка-помощница, снова касается носом ее руки и тихонько, едва слышно скулит – что ощущается скорее вибрацией, чем звуком. Бесплотной тенью – черное на черном – проскальзывает мимо напарница Барракуда, опасно подбираясь почти к самой границе темноты, и на доли секунды замирает там. Слух у нее острее, отточеннее, и, по правде говоря, ей бы и идти первой, но Барракуда считает, что это еще одна тренировка для Осины. Та не смеет спорить, хоть пока и не замечает улучшений – авторитет Барракуды основан не столько на трех годах разницы, сколько на боевом опыте. Барракуда издает два тонких посвиста, похожих на птичьи, – можно идти. Дубина в несколько прыжков догоняет старшую и по ее команде первой, крадучись, пересекает освещенный перекресток. Напарницы напряженно замирают, на долгие секунды обращаясь в слух, но вокруг по-прежнему тихо. Они переглядываются, и Осина тоже выскальзывает из темноты, снова скрываясь в ней уже на другой стороне. Пока ждет Барракуду, чуть сдвигает лямки тяжелого рюкзака – узкие, они неприятно врезаются в кожу, – и массирует затекшие плечи. Там, в плотном белом пакете, то, от чего зависят судьбы многих и многих в Королевстве… Напарница уже рядом, внимательно осматривает продолжение улицы, ранее скрытое за ярким светом перекресточного фонаря. Настораживается, заслышав что-то, и, махнув рукой Осине, вдруг ускользает – а кажется, растворяется в мире ночных теней и звуков. Осина, пользуясь передышкой, сползает по забору вниз, обнимает Дубину, грея руки в лохматой и жесткой шерсти. Сентябрьские ночи прохладны, а на Осине только лишь тонкая черная рубашка и плотные штаны – типичный, хотя и нисколько не греющий наряд разведчика. Она устала: за спиной долгая дорога по узким лабиринтам улочек – сначала от базы к цели, а теперь и обратно. Там, на объекте, им с Дубиной пришлось караулить вход, неподвижно замерев на шершавых деревянных досках, сложенных неизвестно для какой цели недалеко от приземистого темного здания, пока Барракуда внутри получала пакет. Осина так же зябко ежилась, а Дубина время от времени касалась головой ее ног, словно желая удостоверится, что хоть одна из разведчиц все еще тут. Минуты растягивались, сливались в неясную давящую массу: Осина боялась, что что-то может пойти не так – а затянувшееся отсутствие напарницы только углубляло страх. Совсем как сейчас. – Чисто. – Врывается в мысли тихий шепот Барракуды – каким-то краем сознания Осина отмечает, что это, наверно, всего второе слово, обращенное к ней за сегодняшний вечер, но за усталостью даже не удивляется. Осина кивает (в кромешной темноте под деревьями это вряд ли очень заметно, но она почему-то убеждена, что Барракуда ее поняла) и поднимается. Снова в одну полосу сливаются заросшие палисадники, неясные очертания изгородей, темные громады домов, вдруг на мгновение выстреливающие слепыми отблесками оконных стекол, – свет вышедшей из-за облаков луны облегчает разведчицам путь, но одновременно и обнаруживает их внимательному глазу. Барракуда, а за ней и Осина с овчаркой, насколько возможно вжимаются в тень, скользят по растрепанным пятнистым границам. Грунтовые дороги с частыми россыпями предательски неустойчивых камешков остаются позади, в какой-то момент вдруг незаметно сменившись брусчаткой– значит, с небольшим опозданием понимает Осина, они уже в средней части города. Отсюда вроде бы и недалеко до базы, но самое тяжелое еще впереди. За очередным поворотом тени становятся резче, впереди – идущее будто из земли ровное искусственное сияние. Негромкий отдаленный лай заставляет напрячься Дубину, но, хорошо выдрессированная, она только становится более сосредоточенной. Идущая первой Барракуда резко взмахивает рукой, и они падают на землю, насколько возможно низко прижимаясь к травяной поросли. Осина подползает к обрыву – овраг внизу залит светом прожекторов: их уродливые конструкции свешиваются с высокого, обтянутого колючей проволокой забора на другой стороне. Острыми полосами-бликами расчерчивают дно железнодорожные пути. Осина прерывисто выдыхает и осторожно косится на напарницу. Им не повезло, не хватило буквально двадцатиминутного запаса – спутанные улочки, по которым они выбирались из города по пути к цели, уже успели перекрыть патрули. Обратно теперь можно попасть только обходными путями – и сейчас самый безлюдный из них лежал через крохотную грузовую станцию у складов. Путь опасен, все равно бесконечно опасен – это слово стучит у Осины в висках, пробегает мелкой дрожью по позвоночнику, но выбора у них нет, и спасти их может только удача, помноженная на опыт напарницы. Барракуда, чуть прищурившись, вглядывается в обманчиво невинный и неподвижный пейзаж. На рельсах чуть в стороне от здания замер маленький, в три вагона состав. В окнах сторожки у склада чернота кажется даже гуще той, что за спинами разведчиц. На всем, подобно свету прожекторов, властно и ровно лежит тишина. Некомфортная, та, в которой все время хочется оглянуться, проверяя тыл. Осина так и поступает. Впрочем, за спиной пусто, а резко вдохнуть и повернуться обратно заставляет легкое прикосновение. Обратив на себя внимание юной разведчицы, Барракуда почему-то не убирает руку, а коротко проводит пальцем по коже. И опять, с нажимом – сверху вниз. Потом прижимает палец, как будто вдавливая в тонкую кожу предплечья что-то маленькое, не больше точки. Снова, коротко… И все время напряженно всматривается в лицо Осины. Разведчице кажется, что она обязательно должна что-то понять, но что? В глазах Барракуды мелькает раздражение, она чуть вытягивает голову вниз – Осина рефлекторно опускает глаза за ней. Длинное касание, длинное, короткое… Длинное-длинное-короткое… Тире-тире-точка! Еще точка, точка-тире, пауза, тире… Прикосновения быстро складываются в команду «за мной», и минутой позже она уже ползет по крохкой глинистой кромке, а где-то в ноги ей дышит Дубина. Они прикрыты лишь ажурной тенью растущего на обрыве бурьяна – обычно его специально выжигают, но сейчас склон зарастал – неизвестно по чьей халатности, но так спасительно для их маленького плана. Осина не сразу разгадывает его, изначально просто как можно тише следуя приказу, но с небольшого бугорка вдруг видит, куда же стремится Барракуда. Туда, где освещенную ровным белым светом низину пересекают две темные тени: широкая – от неподвижного состава на рельсах, и длинная – от растущего на противоположном склоне дерева. Странно, что его не уничтожили во имя безопасности и контроля. Наверху склона, чуть наискось от теней, белый залитый светом забор вдруг резко обрывается, сменяясь чернотой почти сливающейся с чернилом неба. Осина вдруг вспоминает, что там: подходящие почти к самому оврагу домики, отделенные от него только лишь высоким валом земли. Там – привычная темнота и спокойствие отдаленных от центра улочек, редкие и ясно слышимые издалека патрули… Оттуда уже совсем недалеко до базы. Эта мысль действует успокаивающе, но, отвлекшись, она допускает роковую ошибку. Тонкий пласт глины, на который она так опрометчиво оперлась, вдруг с едва слышным шорохом сползает вниз. Рука уходит за ним, и, не успев восстановить равновесие, Осина катится вниз по склону. Густой бурьян смягчает удары, но не может остановить ее падение. Это делает гравийная насыпь под полотном путей. Какое-то время Осина лежит, оглушенная ударом – в висках стучит, на прокушенной во время падения губе кровь, рука неловко подвернута под спину, но вроде бы цела. Окончательно приводит ее в себя нависшая над головой темная человеческая фигура. Ее почти сразу же заслоняет странной формы пятно, и Осина чувствует на своем лице мокрый собачий язык. В темной фигуре Осина вдруг узнает напарницу. – Знаешь, вообще-то я планировала спускаться чуть менее топорно, – шепчет Барракуда, и по одной этой фразе от всегда такой молчаливой напарницы Осина понимает, как та напугана падением младшей. – Я тоже, – признается она, и разведчицы нервно беззвучно смеются. Барракуда осторожно помогает ей снять рюкзак, шарит внутри, проверяя – слава богам, что пакет цел! – и одевает на себя. Потом Осина поднимается на ноги, чуть поддерживаемая Барракудой – колени, кажется, разодраны о гравий (сквозь на удивление целые штаны проступает кровь), – и медленно, стараясь не шуметь, напарницы перебираются дальше в тень, а оттуда – вверх по склону оврага. Осина чуть морщится при каждом шаге: царапины горят и трутся о ткань, но до базы осталось немного. Темнота кажется плотной и совсем материальной, когда они соскальзывают в нее, по-прежнему настороженно прислушиваясь и не слыша ничего, кроме легчайшего шелеста в верхушках деревьев. Кажется, боги сегодня на их стороне. Они успевают сделать не более пары шагов, когда Дубина вдруг одним прыжком нагоняет Осину и резко прикусывает ее руку, заставляя беззвучно ахнуть от неожиданности, – а вслед за этим все они слышат звук шагов – негромких, непохожих и одновременно чем-то похожих на шаги Патруля. В одно мгновение напарницы отскакивают к обочине, прямо в спутанные и жесткие ветки какого-то дерева, Дубина падает на живот в траву около самой дороги, а в постепенно проявляющемся окружении – глаза еще только привыкают к смене освещения – вдруг в нескольких десятках шагов впереди обнаруживается крупная фигура мужчины. Осина не знает, местный это или военный вне патруля, не знает, удалось ли им убраться с его пути тихо, не знает даже, насколько они заметны. Она чувствует только страх, поднимающийся откуда-то из глубины, страх, который становится глубже с каждой секундой, а неизвестный мужчина, остановившись совсем рядом, медлит и вглядывается сквозь ветки прямо в их ненадежное убежище. Но он, кажется, так ничего и не видит, потому что вдруг пожимает плечами и разворачивается. Осина выдыхает – значит, обычный человек, и в темноте он не мог их видеть, – и чуть расслабляется, переступая с ноги на ногу. Под ногой с предательским сухим треском ломается ветка. Мужчина, не успевший даже отойти, вздрагивает и резко поворачивается обратно. Осина чувствует толчок в бок, слышит шепотом выкрикнутое: «Бежим!», – и они, отбрасывая замаскировавшие их ветви, изо всех сил устремляются в противоположную от мужчины сторону. На удар сердца позже срывается с места и быстро опережает их Дубина, и они бегут по темной улице, каждую секунду рискуя запнутся о неровный асфальт и что-нибудь разбить. Громкий, приказывающий остановится окрик только подстегивает их, заставляя ускорить бег – до острой боли в подреберье, до рваных торопливых вдохов. На полной скорости они сворачивают, следуя прихотливому изгибу улицы, ныряют в неприметный переулок, бегут, пока единственным звуком не остаются только удары их ног о дорогу. Тогда они замедляются, переходят на шаг, но не позволяя себе остановиться, переглядываются – в блеске глаз отражается по-прежнему наполняющий их адреналин – острая смесь страха и азартного восторга. Потом Осина переводит взгляд на окружающие их дома – основательные, большие, типичные для средней части Города, – и вдруг узнает их. От базы их отделяют буквально несколько дворов. Несколько минут, и они уже возле массивных и высоких, выше человеческого роста, ворот. Барракуда нащупывает в темноте тайную щеколду, открывает, и они проскальзывают в слабо освещенный едва горящими фонарями внутренний двор. На Осину вдруг разом накатывает вся тяжесть сегодняшней операции – ее первой настоящей боевой операции – да и вообще, первой операции после Выпуска. Усталость охватывает юную разведчицу, и думать она сейчас может только о кровати, которая ждет где-то внутри. Хотя до нее еще так далеко: предстоит отчет об операции, сдача пакета и обмундирования – множество формальностей, о которых сейчас так не хочется думать. Барракуда мгновение смотрит на нее, а потом улыбается – легко и понимающе, – и кивает на сидящую у их ног Дубину. – Заведи ее в вольер, я сама сдам пакет. Осина только кивает, берет собаку за ошейник и вместе с ней идет к ряду сетчатых квадратов, на которых полосами лежит отраженный от стекол штаба свет. Из-за неплотно прикрытых рам доносятся отзвуки разговоров, легкий звон бокалов, стук столовых приборов. У начальства сегодня праздничный ужин. Осина неспешно возится с собакой – снимает ошейник, набирает свежую воду в большую миску, проводит щеткой по шерсти, вычесывая запутавшиеся в ней репья. Ей слышно разговор подошедших почти к окну Барракуды и женщины-командира – они останавливаются у стола, и женщина тут же вскрывает пакет – белые крупные кристаллы падают в подставленный сосуд, – сердито продолжая начатый чуть ранее выговор. – Я знаю, Алина у нас любит забродить где-то на пятистах метрах дороги от магазина до дома, но для чего я с ней тебя отправила? Неужели нельзя было идти быстрее?! Вы ведь знаете, что у меня гости без горячего сидят, а я не могу его подать только лишь из-за того, что в доме так некстати закончилась соль. Что, опять во что-то играли? Взгляд Братиславы через стекло встречается с взглядом младшей сестры, и, легонько усмехнувшись, она подмигивает Алине. А потом спокойно и ровно отвечает: – В этом не было, пришлось идти в тот, что за переездом. Мама, недовольно кивнув, принимает ответ, нагружает старшую подносом, и они обе отходят вглубь домика. Алина продолжает вычесывать собаку, не в силах избавиться от широкой улыбки. Сегодня Игра удалась.