Жевательная резинка

Раз за разом мужские уши пронзает один и тот же глухой звук: ярко-красные губы Китнисс надувают полупрозрачные пузыри из жевачки, после чего так же ловко лопают их. Лицом победительницы завладела маска холодной отстраненности. Она думает о том, что наконец сбежала от того свадебного безумия, что творится в ее доме сейчас. Эвердин бежит от надоедливых поздравлений, громкого смеха и от влюбленного взгляда своего союзника, которому она не может дать того, чего так жаждет Пит. Китнисс бежит в лес к тому, с кем она была счастлива, однако находит такой же взгляд, больно ранящий до самой глубины ее почерневшей души. Ее друг видит, что тонкая куртка, принадлежащая в прошлом отцу Китнисс, не защищает от холодного ветра ранней весны, а потому спешит накинуть на женские плечи один из старых пледов, которые выменял за нескольких белок. Гейл всегда заботился о ней, даже когда сам не замечал этого. Хоторн не давал своей подруге сидеть на холодной земле или ходить с голыми руками зимними днями; он никогда не позволял особенно заносчивым ребятам из школы говорить о ней плохие вещи и всегда провожал ее, когда они задерживались в лесу темными вечерами. Друг никогда не понимал, откуда у нее взялась эта привычка. Китнисс никогда не питала любви к жевательной резинке, точно как и он. В дистрикте она была практически безвкусной, не то что капитолийская. Однако сейчас Эвердин часто лопает пузыри из жевачки. Это успокаивает ее, а заодно и отгоняет голод, когда сама победительница не настроена для приема пищи. На его подруге много капитолийской краски, с которой она выглядит старше своих шестнадцати лет. Несмотря на это, Гейл любил ее любой: здоровой или больной, злой или радостной, разукрашенной или самой обычной. Он видел ее всякой, и для него подруга была самой лучшей. Она изменилась, и Хоторн отчетливо понимал это, как и сама Эвердин. Китнисс уже не могла назвать лес своим домом: ей всегда казалось, что кто-то подстерегает ее в зарослях, а Капитолий наблюдает за каждым движением, несмотря на то, что друг изо всех сил пытался подарить ей спокойствие, чувство защищенности. Победительница теряет тот кусочек жизни, который изредка напоминал ей счастье, и ее друг слишком сильно боится того, что теперь его роль отошла Мелларку. Гейл боялся произносить это даже в собственных мыслях, с которыми оставался наедине бессонными ночами. Ею восхищаются — хотят быть ею. Китнисс Эвердин — та самая девушка, за которую он готов умереть. Он готов быть на ее стороне до смертного конца, даже когда весь мир против них. Эвердин кладет голову на плечо лучшего друга, улавливая знакомый аромат. Китнисс пришла сюда, потому что совершенно точно знала, что Гейл сможет утешить ее: утешить своими поцелуями, прикосновениями, хриплым голосом — так, как раньше она не могла и помыслить. Все было иначе — не так, как с Питом, и ей нравилось это. Иногда победительница ловила себя на мысли о том, что ей нравится данный расклад. Где-то очень глубоко внутри эта мерзкая мысль находит путь к разуму победительницы. Китнисс нравилось, что она любима, ведь со времен смерти отца, она редко чувствовала нечто подобное. Любовь Прим держала ее все это время, однако любовь Хоторна и Мелларка — нечто иное. Одновременно неизведанное и притягательное. Она не любит Пита. Она не любит Гейла. Но оба дороги ей по-своему. Один из них понимает ту часть жизни Китнисс, которую второй понять не в состоянии. Китнисс лопает пузыри точно так же, как его сердце. Она пережевывает его, словно жевачку, и выплевывает вместе со всеми чувствами. Вероятно, лишь только так она может позволить себе любить. Из нее бы получилась превосходная королева сердец, подобная тем, что водятся в Капитолии. Будь Эвердин не такой холодной, отстраненной и верной своим принципам, однако именно это и нравилось Гейлу. Он знал ее такой, а другой ему было не надо. Хоторн часто задавался вопросом: а понимает ли сама напарница то, что держит в своих руках два горячих сердца, которые можно взорвать, словно пузырь, в один момент? Пышная прическа победительницы развивается порывами холодного ветра, отчего несколько волнистых прядок падет на лицо. Легкими, почти неощутимыми прикосновениями кончиков пальцев, которые перекликаются с ветром, лучший друг убирает мягкие волосы Эвердин за ухо. Эти движения вызывают все новые и новые потоки мурашек у победительницы, и та спешит поддаться Хоторну, потираясь лицом о его ладонь. Она просто хочет быть счастливой по собственной воле. Как бы страстно ни желал Гейл, он не может найти в себе силы отвести взгляд от ее лица, задерживая взгляд на идеально очерченных красным цветом губах. Он напоминал Хоторну обо всех летних днях, проведенных в этом лесу, когда они с подругой собирали поспевшую землянику. Иногда ее губы окрашивались в цвет ягод, и уже тогда он ловил себя на мысли о том, что хочет прикоснуться к ним, попробовав запретное влечение. Сейчас он может позволить это себе. Вкус ее губ от жевательной резинки был таким же, как пирог Хейзел, которая готовила его по выходным, когда Китнисс засиживалась у них до допоздна. Теперь его подруга не приходит к ним в дом, а Хейзел не готовит то самое лакомство. На короткое мгновение друзья останавливаются, пытаясь всмотреться в глаза друг друга. Китнисс аккуратно кладет свою ладонь на мужское лицо, большим пальцем пробуя стереть красные разводы на его губах от своей помады. Она не может его отпустить и вряд ли когда-нибудь сможет оборвать все цепи, что связывают их. Не хочет делать этого. С каждым поцелуем Гейл завоевывает ее, прижимая к себе настолько близко, что, кажется, еще немного, и они сольются в единое целое. Но этого не происходит. Вместо этого победительница разбивает его игрушечное сердце на миллионы частичек так, что собрать обратно эту хитроумную головоломку невозможно. Китнисс понимает, что делает больно одному из самых дорогих людей на этой порочной земле. Осколки его чувств, вонзаются в ее покалеченное сердце, принося большие страдания, которые победительница пробует заглушить пылкими поцелуями. Почти получается, пока мысли о союзнике не проникают в секундную идиллию, отравляя все хорошее. И тогда она целует своего друга с новой силой. Эвердин помнит: ей нельзя решать самой. Через несколько часов она уйдет: обратно к капитолийской суматохе, мнимому жениху и вымышленной сказке с заведомо печальным концом. Победительница вернется к своей новой жизни, а он — к своей прежней, однако каждый, лежа ночью в кровати, будет думать о новой встрече: о новых прикосновениях, поцелуях и ласковых словах. Каждый из них не знает, увидятся ли они еще. Смогут ли они, придя на свое место, увидеть знакомый силуэт, услышать родной голос, оказаться в привычных объятиях, однако оба продолжают надеяться и верить. Каждый в свое, но с одинаковыми целями — не потерять то единственное, что связывает их прежней жизнью. Жизнью, где все могло бы быть иначе.