Мой мальчик

      Джереми зашел в комнату, с силой захлопнув дверь, и ненадолго прижался к ней спиной. Окинув быстрым взглядом спальню, нахмурился и принялся стягивать одежду резкими, нервными движениями. Слегка дрожали руки, трещала ткань, но Джереми лишь яростнее срывал с себя тряпки, которые, казалось, пропахли углекислым газом: тем самым, которым Бонни пыталась убить себя...       На самом деле никакого запаха не было. Но Джереми все отчетливее ощущал его — на одежде, на коже, на собственных волосах.       — Захватывающее зрелище.       Он даже не повернул головы. Оставшись в одних боксерах и сосредоточенно глядя перед собой, отправился в ванную, откуда вскоре послышался рокочущий плеск воды.       Стоя под теплыми струями Джереми старался ни о чем не думать. Все, что ему было нужно, — смыть с себя несуществующий запах. А заодно воспоминания. И боль. Боль от понимания того, что все кончено. Не важно, выберется Бонни или нет — хотя, конечно, это было чертовски важно, и он готов жизнь отдать за ее возвращение… но вместе им уже не быть. Никогда. Словно кто-то выжег это понимание в его мозгу и на сердце. Джереми знал, что в их слетевшем с катушек мире нельзя зарекаться, но эта мысль продолжала стучать в висках, эхом разносясь по закоулкам души. И ему казалось — он заслужил это. Тем, что сдался так быстро: ведь единственное, что занимало его, пока не вернулся Деймон, это секс с малознакомыми, но неизменно распутными девками и выпивка. Он перестал сражаться за нее. Но и не принял свою потерю с достоинством. И плевать, какие причины у него были, плевать, что в одной из них он так и не признался, почти уверенный в том, что спятил... Потому что если нет — так было даже хуже.       Отдернув занавеску, Джереми ступил мокрыми ногами на коврик, обмотал бедра полотенцем и лишь затем поднял взгляд на зеркало. Его лицо перекосилось от бешенства. На запотевшем стекле чьим-то тонким пальчиком было нарисовано сердечко.       — Сука! — прорычал он, выскакивая в спальню.       Казалось, ничего не изменилось за то время, что он был в душе: она лежала на том же месте и в той же позе, удобно расположившись на его кровати в полупрозрачном пеньюаре. Белье, по всей видимости, показалось ей обременительным аксессуаром, так что сквозь тонкую ткань просвечивали темные ореолы сосков, а согнутые и чуть расставленные длинные ноги и вовсе делали зрелище бесстыдным и возбуждающим.       — Прикройся, — он поморщился.       — Зачем? — она пожала плечами, так что тяжелые кудри соскользнули с одного из них. — Мы оба знаем, чем все закончится.       Он сжал кулаки, сверля ее тяжелым взглядом.       — Не сейчас… — Джереми запнулся, темная девичья бровь насмешливо изогнулась. — Не сегодня. Никогда!       — Неужели ты так расстроился из-за малышки Бонни? — невинно поинтересовалась она. — Ну так она жива, и ты можешь дальше развлекаться со своим личным…       Он метнулся к ней, но поймал лишь воздух — она словно растворилась, чтобы очутиться за его спиной и жарко шепнуть на ухо:       — Призраком.       Он резко поднялся, ничуть не боясь толкнуть ее, но неизбежного, казалось бы, столкновения снова не произошло. Тяжело дыша, Джереми уставился на нее немигающим взглядом.       — Пошла. Вон, — отчеканил он, но в его словах и выражении лица уже не было прежней решимости.       Плечи охотника ссутулились, он опустился на край кровати, пряча лицо в ладонях.       — Какого черта! Какого, мать его, черта… — бормотал Джереми, ни к кому конкретно не обращаясь.       — Ну-ну, — в этот раз прикосновение было вполне реальным, прохладная ладошка скользнула вдоль позвоночника.       — Я ведь спятил, да? — он посмотрел на нее через плечо. — Тебя здесь нет, а я просто долбанутый на всю голову охотник на гребаных вампиров?       — Тсс, — она приложила пальчик к губам, — а то все узнают, что ты уже совсем не тот милый мальчик, которым по-прежнему считает тебя сестренка и ее верные вассалы.       Упоминание о Елене заставило Джереми поморщиться.       — А еще я, по всей видимости, конченый извращенец, раз моя эротическая галлюцинация это копия моей родной сестры, — прошептал он, глядя перед собой.       От бархатистого смешка по едва прикрытому полотенцем телу поползли мурашки.       — Во-первых, не родной. А во-вторых, я все-таки куда красивее, согласись… — она коснулась пальчиками его подбородка, предпринимая видимое усилие, чтобы контакт состоялся, и заставила взглянуть на себя: — И ты весьма храбро сопротивлялся, мой мальчик. Первые несколько раз так точно... — к ироничным ноткам в ее голосе прибавились почти ласковые, этот голос дразнил, искушал и напоминал ему о тех долгих, одиноких ночах, когда бестолковые девицы приедались, а она всегда была рядом. — И давай раз и навсегда разберемся с этим вопросом — ты не сошел с ума. Просто твой дар никуда не делся, а скорее даже усилился, и если бы не ты — я бы до сих пор болталась в этом чертовом Неверленде...       Игривости в ее голосе поубавилось.       — Неверленде?..       Прежде она никогда не рассказывала, откуда явилась на его отчаянный зов, обращенный вовсе не к ней. Тогда он обезумел от горя и готов был на все, лишь бы вернуть Бонни. И вернул. Только не Бонни…       — Кэт? — почти мягко позвал он.       — Думаю, Надя что-то нахимичила — так что до пункта назначения я так и не добралась, — сухо пояснила Кэтрин. — Что-то удерживало и тянуло меня обратно на землю. Тени бились какое-то время, но сдались и исчезли, бросив меня где-то… не знаю, в межмирье или что-то вроде того, — она пожала плечами и отвела взгляд.       — Думаешь, это сделала Надя? — спросил он, протягивая руку и касаясь ее скулы тыльной стороной ладони — лучше всего прикосновения удавались именно так, в состоянии легкой рассеянности.       — Это мое единственное предположение, — сказала Катерина, слегка отклоняясь назад.       Он коснулся кончиками пальцев ее губ, подбородка, провел вдоль выступающей ключицы. Иногда они словно проваливались, но затем снова нащупывали трепещущую от прикосновений плоть.       Катерине и правда нравилось: нравились осторожные прикосновения этого мальчика, нравилось наблюдать за его борьбой с самим собой, и ее чертовски радовал тот факт, что он сумел каким-то образом вернуть ее — пусть пока и в виде фантома. И у нее были на него далеко идущие планы... Но для начала следовало окончательно подчинить его своей власти, заглушить голос совести, опьянить телом. Последнее вроде бы неплохо удавалось. Истосковавшийся по утерянной возлюбленной, не слишком опытный в любовных играх, вечно полупьяный первое время — он довольно быстро сдался, принимая ее за плод своего воспаленного воображения. Потом он придавался самобичеванию, уверял самого себя, что просто свихнулся, и приходил в ярость, едва завидев ее. Долгое время он не мог даже взглянуть на сестру, не испытывая при этом острого чувства стыда и неловкости. Но все равно уступал. Снова и снова.       — Знаешь, а ты, наверное, и правда извращенец, — усмехнулась она, выгибаясь навстречу его ласкам.       — Заткнись, — пробормотал Джереми, зарываясь пальцами в густую копну волос.       Периодически его руки все еще проскальзывали сквозь нее. Но чем сильнее становилось обоюдное желание, тем дольше он мог ощущать под пальцами шелковистую кожу, тем яростнее впивался в пьяняще пухлые, вызывающе накрашенные губы, тем явственнее ощущал ее запах. То, что не каждая ласка удавалась, лишь раззадоривало. Это было сумасшествие, сотканное из прерывистых вздохов, скользящих касаний и страстных порывов, из пульсирующего, опьяняющего возбуждения и стремления совершить невозможное. Ничего не скрывающий наряд, бывший лишь плодом ее воображения, растаял без следа, и Джереми в который раз потерял голову…       — И что дальше? — поинтересовалась Кэтрин, приподнимаясь на локте, когда вспышка страсти была удовлетворена.       — Дальше? — тупо переспросил он, продолжая смотреть в потолок.       — Да, дальше. Ты ведь подумываешь отправиться на охоту за спиной своей легковерной сестрицы… Не забывай, я могу следовать за тобой повсюду и подслушивать любые разговоры.       — Я скажу тебе, что дальше, — он резко сел, вновь раздражаясь, — я найду какую-нибудь хорошую ведьму и избавлюсь от тебя наконец!       Кэтрин закатила глаза, ничуть не удивляясь очередной вспышке.       — А теперь давай на минуту забудем о гложущем тебя чувстве вины и прочей, неважной сейчас, ерунде…       — Да что ты можешь знать о чувстве вины? — с горечью перебил Джереми, но смутился под немигающим взглядом темных глаз.       — Ну так вот, я предлагаю сделку, — спокойно продолжила она.       — Сделку? Что же еще ты можешь мне предложить? — издевательски спросил он и невольно устыдился собственной грубости.       Кэтрин, однако, не выглядела оскорбленной.       — Помощь, — коротко ответила она. — Я бывший вампир, к тому же невидима для окружающих — я стану незаменимым помощником в твоей войне. А взамен, скажем, через год, ты попытаешься выяснить, что именно удержало меня от окончательной смерти, и либо поможешь вернуться, либо…       — Неужели ты готова уйти? — удивился Джереми.       Он прекрасно понимал, зачем она с ним и чего в конечном счете потребует. Но смерть?       — Видишь, мой славный малыш, ты еще не все знаешь о Катерине Петровой.       В этот раз спрятаться за сарказмом не удалось: Джереми успел заметить мимолетную тень, скользнувшую по красивому лицу, и это тронуло куда больше ее уловок и вульгарного флирта, заронив в душу смутное, тревожное чувство.       — Ну так что, идет? — она протянула ему ладонь.       Джереми долго молчал, мысленно взвешивая все варианты, все те альтернативные решения, на которые — он нутром это чуял — все равно не пойдет. Казалось, он собирается нырнуть омут со стоячей, черной водой и, вопреки рассудку, хочет этого почти так же сильно, как недавно Катерину. Скорее всего, он и правда ненормальный… Но после стольких смертей и воскрешений — кого этим удивишь?       — Только с одним условием, — наконец медленно произнес он, посмотрев на Кэтрин в упор.       — Каким?       — Никаких больше «малышей», «мальчиков» и так далее, — твердо сказал он.       Его серьезность насмешила Катерину, но она не подала виду.       — Идет, — она снова протянула руку, но вместо того, чтобы пожать ее, Джереми резко привлек любовницу к себе и поцеловал в губы.       Кроме ставшего привычным пренебрежения Кэтрин почудилось в этом поцелуе что-то новое, едва уловимое — робкая нотка в набившем оскомину букете.       Она чуть отстранилась, с интересом посмотрев на него.       — Договорились, мой… — мягкие ненакрашеные губы вновь коснулись его рта, — бесстрашный охотник.