Геминеврин

- Джерард! - Иду, мамочка. Мальчик поднялся со стула и пошел в кабинет отца, откуда его и позвала мама. Он зашел и поздоровался сначала с отцом, который ответил ему коротким кивком, затем с матерью, которая предпочла только удостоить сына одобрительным взглядом. - Вы меня звали? - Да, Джерард, нам пришло уведомление из школы о том, что твои показатели оценок резко съехали вниз. У тебя есть этому объяснение? - Отец, я... - Ты еще смеешь оправдываться? - взвизгнула мать, - тебя хотят перевести на домашнее обучение! Это такой позор для нашей семьи! - Абигейл, - спокойно сказал отец, - иди, я сам с ним поговорю. Мать послушно встала, кивнула отцу и вышла за дверь. Разговор предстоял не из легких. - Ты хоть понимаешь, что это действительно позор для семьи сенатора? - отец Джерарда говорил спокойнее, чем его мать, но суть в его словах оставалась той же. - Я... - Не перебивай, Джерард, такое ощущение, что тебя никогда не учили манерам. - Простите. - Я хотел сказать, что в четверг мы с твоей матерью уезжаем, а тебя оставляем на попечительство госпожи Виллани. Постарайся исправить свои отметки до нашего приезда, иначе о нашей милости и речи быть не может. Ты понял? - Я все понял, отец, - кивнул Джерард. - Вот и славно, - сказал господин Уэй и удалился, оставив Джерарда в своем кабинете одного. Мальчик еще несколько минут сидел, смотря в стену и размышляя о только что услышанном. Когда он понял, что слишком долго задерживается в кабинете своего отца, Джи встал и поспешно вышел. Дойдя до своей комнаты, мальчик не спешил входить, ведь знал, что сейчас там находится его гувернантка, которую регулярно оставляли с ним, и которая не слишком его жаловала. Собравшись с духом, Джерард все же открыл дверь и увидел госпожу Виллани, которая то и дело вздыхала, раскладывая его вещи по полкам. Мальчику никогда не нравилось то, что в его вещах кто-то роется, особенно такие старухи, как его гувернантка. Она была вечно чем-то недовольна, но фактически заменяла ему и мать, и отца, ведь они постоянно были заняты работой. Но как бы она не старалась, (а она не старалась вовсе), эта женщина не могла заменить ему родителей. Часто получалось так, что она нисколько не понимала Джерарда и жаловалась его родителям на недостойное поведение мальчика в то время, как Джер все прекрасно понимал, но не мог нормально выразить этого словами. Он сам не понимал почему, но ничего не мог с этим поделать. Родители узнавали о его "проступках", лишали развлечений, снова уезжали, а когда приезжали вновь верили старой госпоже Виллани, а не сыну. Все было бы ничего, если бы Джерард не был настолько ранимым ребенком. Каждый раз его очень задевало то, что его собственные родители верят гувернантке, а не родному сыну, хоть правота и на его стороне. А мальчик рос. Начинал взрослеть не только телом, но и мыслями. Он понимал, что никогда не сможет завоевать доверие родителей и даже не пытался обрести его. А справедливость была так близко. Родителям и сыну стоило лишь узнать друг друга получше. Смешно звучит, не правда ли? Но его отец был сенатором, которого уважала вся северная Италия, а мать работала в посольстве и всегда была завалена горой бумажек, но все же была не менее уважаема. А сын... А что сын? О нем все забывали на время работы, да и не только работы. Родители Джерарда часто уезжали отдыхать вдвоем, оставляя сына госпоже Виллани, даже не представляя как ему не хватает их внимания. А Джерард молчал. За свою еще короткую жизнь он уже понял, что его слово не имеет никакого веса, ничего не значит, будто он ничего и не говорил. Иногда он приходил к мысли о том, что вполне понимает родителей, они уважаемые люди, естественно, они должны много работать, и если бы они нашли ему гувернантку получше... Впрочем, дальше этой мысли он обычно не заходил. Джи не любил думать о том, чего уже не изменишь. Он просто смирился. - Джерард! - Да, госпожа Виллани? - Опять ты меня не слушаешь, дрянной мальчишка! - Простите, я просто задумался. - Ты не должен задумываться, когда с тобой разговаривают старшие, maschiaccio*! - Этого больше не повториться, - сказал Джер, опустив глаза. Гувернантка лишь хмыкнула и вышла из комнаты, снова оставив мальчика одного. Джерард присел на кровать, думая о том, что вот он снова остается со своей гувернанткой в Ропалло, пока его родители будут выполнять свою работу где-то на другом конце света. Его жутко бесила его беспомощность в этом жестоком мире. Ему было еще ("уже", по его мнению) 15, а он мог лишь сидеть в четырех стенах и, разве что в школу, выходить без своей гувернантки. С одной стороны он понимал, что родители, оставляя с ним воспитательницу, таким образом заботятся о нем, а с другой стороны он понимал, что это вовсе не забота, просто так должно быть, просто это по правилам, что ли? Джерард посмотрел на часы. До обеда было еще достаточно времени, и он, как послушный сын, сел делать уроки, заданные ему на понедельник. Но как только он открыл учебник, мальчик понял, что не в состоянии сам справиться с этими задачами. А помощи было просить не у кого. Так он бы мог сидеть еще очень долго, ломая голову над арифметикой, если бы в комнату не заглянула служанка: - Pranzo servita*, - улыбнувшись, объявила она. - io già vado*, - ответил Джерард, а служанка поклонилась и убежала вниз по лестнице. Так было всегда. Джерард отдавался чему-то с головой, совершенно не замечая времени. Он постарался одеться побыстрее и спустился в столовую.