Слишком холодно

Зоя совсем не боится замерзнуть. Ей все равно на этот чертов холод и на эту чертову зиму, честно; ей плевать, что на улице давно за полночь, сильный северо-западный ветер и воздух холодный: всего-то минус двадцать восемь градусов по Цельсию. Зоя держит в посиневших руках темную стеклянную бутылку, в которой плескается огненная жидкость, и не беспокоится: стоит сделать один глоток — и ей станет невыносимо жарко, а горло поначалу вообще обожжет, как будто кипятка хлебнула. Зоя подносит узкое горлышко к губам и вновь делает большой глоток, шумно выдыхая через нос. На Зое из теплой одежды только ветровка; да и та, если честно, в минус двадцать восемь не особо согревает. Зато она сегодня красиво выглядела на вечеринке в капроновых колготках, которые, правда, там же успела порвать: на левой ноге вообще была большая, длинная дырка. Ее, безусловно, красила легкая белая полупрозрачная блузка, ― и абсолютно плевать, что под нее залетает ветер и морозит кожу, плевать! И что какая-то девица пролила на эту блузку красное вино, след от которого высох где-то в районе сердца, похожий на кровь ― тоже плевать. Короткие шортики, открывающие стройные ноги; и белые ботинки, вовсе не зимние, зато подходящие под блузку; на них, правда, несколько раз наступили пьяные придурки, оставляя некрасивый след от своей обуви, но сейчас это не так критично: в темноте этого ужасного пятна не видно. Зоя поправляет распущенные волосы, дергает браслет на руке чуть-чуть повыше, под куртку, ― ибо чертов металл быстро стынет и холодит кожу, стряхивает несуществующие пылинки с рукава и нетрезвой походкой, проваливаясь в снег, следует дальше. Чертова вечеринка, чертова Ирка, потаскуха и дрянь, которая увела у нее первого в жизни парня, хотя, Зоя просто в этом уверена, этой белобрысой дуре он даже не сдался, и… чертов холод! Впервые с того момента, как Зоя идет, шатаясь, по заснеженной улице, она подумала, что было бы неплохо одеться потеплее; но мысль быстро переключается на другую, более пессимистичную, но приятную: сейчас уже ничего не изменишь, и только алкоголь способен дать тепло и расслабление на некоторое время. Зоя улыбается. Перехватывает бутылку поудобнее, запрокидывает голову и делает три мощных глотка, после которых громко, с хрипотцой, выдыхает. Звук эхом распространяется по всей пустой улице. Одна капля стекает по подбородку, а затем влажная дорожка медленно застывает, превращаясь в кусочек льда. ― Тц, ― морщится Зоя; ощущения не из самых приятных. ― Что, неужели тебе тепло? ― шепот на ухо, похожий на дуновение ледяного ветра. Звук тяжелый, звенящий, отдающий слабым эхом и не совсем человеческий. После него прядки волос покрываются тонкой корочкой льда, такой незаметной, что Зоя даже не обращает внимания. Зоя оборачивается и вглядывается в полумрак позади себя: какой, интересно, идиот решил это спросить? ― К черту твой холод, ― непонятно кому твердо отвечает она; хотя, скорее, сама себя пытается в этом уверить, лишь бы дойти до дома и не замерзнуть. ― Вообще все равно. Мне сейчас не до этого, понял? ― Совсем не до этого? ― теперь шепот с противоположной стороны, по-прежнему невозможно холодный и странный. После него слегка кружится и побаливает голова, хотя кто знает, может быть, это от алкоголя, который Зоя выпила в немалом количестве. Зоя снова оборачивается и смотрит; смотрит на пустоту впереди себя и начинает тихо закипать: сейчас она плохо соображает и не желает что-либо понимать, а еще слишком медлительна, ― значит перед ним, быстрым, бессильна. Зоя до дрожи в ногах ненавидит свое бессилие, даже если оно выражается в таких незначительных вещах, ― чтобы играться с этим идиотом и постоянно резко оборачиваться на его болтовню. ― У меня плохое настроение, чтоб ты знал! ― рявкает она в пустоту, заходясь в сухом кашле. Неуклюже переставляет ноги и делает первый шаг, решаясь упрямо идти дальше, не обращая внимания на любые помехи. ― Мне не холодно. Вообще. Совсем. Ни капли, ― Зоя болтает и осознает, что язык заплетается и звуки вылетают какие-то исковерканные, нечеткие. ― У меня, видишь, ― она высоко поднимает бутылку с алкоголем, трясет ее, ― есть от этого мороза средство! И мне не нужно ваших «Зоя, надень куртку и теплые штаны», «Зоя, там очень холодно», «Зоя, да черт с ним, да Зоя, замерзнешь же», ― она крайне неудачно спародировала своих советников. ― Я. Хотела. Сегодня. Выглядеть. Красиво. И я выглядела красиво! ― Ну и как, помогло?.. ― вкрадчиво шепчет некто. Зоя чувствует, как неизвестный собеседник касается рукой ее волос, перебирает спутанные прядки, расчесывая; гладит, как котенка; убирает их в сторону, обнажая шею. Чувствует, как холодные пальцы нежно проходятся от скулы и до основания шеи. И трясется от внезапно нахлынувшего холода. Но как только прикосновения пропадает, возвращается привычное ощущение тепла. ― Не помогло, ― шепчет Зоя, предаваясь воспоминаниям. Губы предательски начинают дрожать, и чтобы успокоиться, Зоя вновь пригубляет бутыль. А в горло «капает» только воздух и резкий запах спирта. Пусто. Кончилась. Черт. ― Он тебя бросил, не так ли? ― только шепот и чьи-то холодные пальцы, на этот раз бережно снимающие куртку с плеч. У Зои, было, промелькнула здравая мысль о том, что она замерзнет, Зоя попыталась вернуть вещь за место, но в голове тут же мелькнуло властное чужое «тебе не холодно» ― и желание напрочь пропало. Зоя видит, как куртка падает в снег. Теперь она в одной блузке стоит, и сильный ветер треплет хлопковую ткань и колышет красивые рюшки. Холодные прикосновения, похожие на неглубокие тычки ножом, прошлись по плечам, вдоль рук и едва ощутимо коснулись замерзших пальцев. ― Мне... мне холодно, ― стонет Зоя, ощущая буквально на несколько секунд температуру минус двадцать восемь, свое плачевное состояние и долгую прогулку на улице. А когда чужие пальцы переплетаются с ее и колющая боль пронзает ладонь и глухо отдает в суставы, Зоя кричит и быстро бормочет: «Больно, больно, больно, пусти». Ее отпускают. И от кончиков пальцев по всему телу вновь медленно, тягуче проходит привычное тепло. Зоя совершенно не понимает, в чем дело, она запуталась и… ужасно устала. Но она точно помнит, что такого продолжительного согревающего эффекта после алкоголя не бывает. Зоя подносит к глазам дрожащие ― вот только уже не от холода ― руки и разглядывает то, что несколько минут назад ужасно болело. В темноте и под действием алкоголя она не различает точных очертаний. Что-то темное, что-то текучее ― жидкость, что ли, ― но вязкое, оно даже с рук медленно на снег капает. Зоя потирает жидкость между пальцами ― но даже простых прикосновений не чувствует. ― Кап-кап, ― сочувственно говорит некто. Зоя видит бледные полупрозрачные руки, которые тянутся к ней; видит ― и глупо моргает. Руки то пропадают, то вновь возвращаются; Зоя то видит их, то нет; и все как будто в каком-то тумане. Руки напоминают пургу: что-то внутри этих очертаний, похожее на снежинки, постоянно движется в разных направлениях. Руки бережно накрывают ее ладони; студится темная жидкость и покрывается льдом. ― Тебя не ценят, тебя не замечают, тебя не уважают, ― утвердительный шепот; полупрозрачные пальцы рисуют замысловатые узоры. Руки ложатся на плечи, чуть сжимая. Зоя смотрит на лед, что держит в руках, смотрит и, кажется, на миг ее сердце перестает биться: лед-то, оказывается, темно-красного цвета. И рубашка вся почему-то тоже в красных разводах. На вино похоже, вот только тогда его пролили не так много и только на левую сторону, не на рукава. Зоя скулит тихо-тихо, всхлипывает и откидывает от себя эту чертову глыбу. Да только она, вот странно, намертво прилипла к рукам. Зоя тяжело дышит, остервенело трясет руками, пытаясь избавиться от этой штуки, постоянно скулит и не может отвести взгляда. А в скором времени лед пополз, едва слышно хрустя, от ладоней выше ― к предплечью, к локтю, выше, выше, выше, по красному следу на руках. ― Тебя не любят… ― продолжает голос, проводит руками к шее, осторожно поглаживая. Зоя поднимает испуганный взгляд, открывает рот, силясь что-то сказать, попросить прекратить, отпустить. Но слова застревают в глотке: перед ней чье-то бледное, лишенное черт лицо: то исчезает, то вновь появляется. Ледяные прикосновения поднимаются от шеи к щекам, следом за ними тяжестью, сковывающей руки, поднимается лед, он уже покрыл плечи. Лед близко. Мизинцы касаются уголков губ, и Зоя чуть не кричит от внезапного холода, безымянные слегка давят на крылья носа, средние пальцы ложатся на уголки глаз, ― и только сейчас Зоя понимает, что плачет, потому что соленая жидкость в мгновенье морозится и приносит ужасные колющие ощущения. Глаза больше невозможно закрыть, а они так больно режут. Указательные пальцы давят на виски. Лед сковывает все горло и, кажется, сужается кольцом все плотнее, Зоя чувствует, как задыхается. На губах ― лед, на носу ― лед, на глазах ― лед. Не закричать, не вдохнуть спасительного глотка воздуха, не заплакать. Она просто задыхается, позволяя льду идти все выше. Нечто наклоняет свое безликое лицо к самому уху. ― …да и не за что тебя любить.       Корка льда покрывает все лицо.

***

― Очередная пьянь. Перепила, вышла веселенькая на мороз, холода, ясен пень, не почувствовала, упала в снег и уснула. Знаешь, сколько таких, а? Нам тут даже делать нечего. Дело на несколько минут… ― Мег. ― Да говорю тебе, точно такой же случай был буквально день назад, разве что там дедок умер. ― Мег… ― Сейчас я все быстро решу, и… ― Мег! Подойди сюда. Мег рыкает озлобленно: сколько в полиции не работай, а желание добровольно пялиться на труп, ― без какой-либо жалости, омерзения или страха, ― так и не появилось. ― Мег, посмотри. И Мег через силу смотрит умершей в левый глаз, на который дрожащим пальцем, ― а холод с утра, все-таки, еще не исчез. И люди на улице, разбуженные в такую рань, ужасно мерзнут, ― показывает ее знакомый. ― Рано утром, зимой, на лютом морозе, провалявшись до этого несколько часов в холоде… И вода осталась… Мег, ― закончив бормотать себе под нос, он оборачивает к ней и нервно смеется. ― Мег, она плачет…