Ночные дождливые прогулки

А в кафетерии «Долго и Счастливо» все равно было шумно, пускай даже никто не чувствовал себя уверенно. Атмосфера пропиталась этим гнетущим чувством взаимного не то недоверия, не то опасения, и даже воздух казался наэлектризованным. Осторожные косые взгляды, редкие жесты, резкие покашливания и приглушенные ругательства добавляли остроты ситуации, так что каждый, кому только посчастливилось волей судьба заглянуть на чашку кофе, ощущал себя будто на пороховой бочке, готовой рвануть в любой миг от даже самой крошечной искры. А ведь загореться тут действительно было чему. Милтон Гримм, чьи волосы еще не пылали первым серебром, но были густы и черны, невольно покосился в сторону группы учеников за несколько столиков позади, откуда всего секунду назад раздавался громкий гогот. Юноша несильно передернул плечами, поджимая губы в кривом подобии злой ухмылки. Однако получив в ответ надменный, смеющийся взгляд, он поспешил отвести глаза. — От них так много шума, — вздохнул, проговорил Милтон, левой рукой приглаживая волосы. Напряжение тревожной змейкой ютилось в его сердце, лишая сладостного покоя и чувства полной безопасности. Глупо, ведь это все-таки их территория, пусть и полная чужаков — по крайней мере здесь ему ничего не должно угрожать. Теоретически. — Черт разберет этих… зверей, — добавил он уже вслух, акцентируя последнее слово. — Ну-у, — протянул сидящий напротив него юноша, откинувшись на спинку невысокого кресла. — Ты слишком критичен к ним — они же не местные. — Боюсь, это ты слишком наивен, Питер, — парировал юноша, недоверчиво глядя на товарища. Тот будто невзначай тряхнул головой, откидывая на бок длинную светло-русую челку, и, растянув губы в широкой улыбке, подмигнул кому-то за дальним столиком. Проследив за его взглядом, Милтон заметил миловидную, но, по-видимому, бойкую девушку; с виду — самая обыкновенная: длинноволосая, рыженькая, стройная, даже красивая, да только лишь хорошо приглядевшись, можно было заметить выступавшие на нижнюю губу кончики белоснежных и острых клыков. Фыркнув и закатив глаза, девушка быстро отвернулась к окну, но Милтон все равно успел увидеть, как ее бледные — даже для альбиноса — щеки тронул легкий румянец. Зато ее соседка — девушка роскошная, но строгая, что видно лишь по одному взгляду на ее неброский темный костюм, прямую, королевскую осанку, резкий взгляд, — одарила их предупреждающим блеском в глазах. Юноша посчитал за благо не любопытствовать. — Милашка, правда? — хмыкнул Питер, должно быть, насилу оторвав взгляд от рыженькой студентки. — Вот с ней бы я замутил. У рыжих просто голову сносит в постели… — Просто оставь подробности при себе, — Милтон опустил голову, точно бы показывая, что этот разговор ему ни капли не приятен; он вообще довольно консервативно относился к вещам «ниже пояса», хотя и успел к тому моменту переспать с парой сокурсниц. — Но… ты серьезно? В его глазах и голосе — непонимание. Шутка ли? Питер ведь всегда был мастером на шутки — зачастую, правда, никак не смешные. — Вполне. — Но ты же не можешь!.. — Чувак, — придвинувшись ближе и понизив голос, быстро проговорил Питер, — просто признай, что у тебя на нее не встанет; зато она как раз в моем вкусе. — Иди ты! — фыркнул Милтон, несильно пихая друга рукой; ему уже можно прощать подобные высказывания, пусть они и казались весьма и весьма обидными. Прикрыв на миг глаза и припомнив образ рыженькой девчушки, юноша незаметно кивнул, словно соглашаясь с нелестным вердиктом друга — не его тип, определенно. Хотя дело тут, скорее всего, заключалось не в цвете ее волос или глаз, не в чертах лица или форме тела… Вот клыки напрягают — это да. — Прискорбно, но ты прав. Не думаю, что она — или кто-нибудь еще из ее сумеречной гвардии — мне понравится. Куда смотрели директора? — Не знаю, но явно в правильную сторону, — Питер нетерпеливо облизнул губы, быстро и неосознанно погружаясь в собственные фантазии. Милтон нахмурился; он уже заранее знал, кого и в каких позах мысленно имеет его друг — хотя тут большого секрета и не было. — Как думаешь, вампирши кусают своих партнеров во время оргазма? — Ни разу не пробовал, — иронично заметил юноша, готовясь подняться с места и демонстративно уйти — мало ему Питера с его постоянно большой сексуальной активностью, так еще и душно становилось. Свежий воздух и трепещущий листву на деревьях ветерок магнитом манили его покинуть кафетерий, оставив за закрытыми дверьми весь тот негатив и напряженность. — Кста-ати… — Питер растягивает гласные — жди беды. Проверено не единожды. Вообще поразительно, как его расфокусированный взгляд за считанные доли секунд вновь нашел заветный столик в дальнем углу. — Та темненькая, — в ответ на непонимающий взгляд Милтона он качнул головой, указывая на уже знакомую строгую даму в черном, — кажется, запала на тебя. — Не говори глупостей, — вздохнул брюнет, опуская взгляд. — О, видел бы ты!.. Ты заинтересовал ее; к тому же такие волчицы, когда скидывают свои овечьи шкурки — сущие Дьяволы в… — Все, хорошо, я понял, — перебил Милтон, побеждено вскидывая руки, — можешь не продолжать. Увидимся. И уже закрывая двери, он не смог удержаться и вновь посмотрел в сторону рыжей упырихи. Или, возможно, в сторону ее холодной подруги. Они неторопливо вели беседу, кажется, полностью игнорируя назревающие ссоры и конфликты вокруг. Свежий ветер ударил Милтону в лицо, принося с собой мысли о том, что она довольно неплоха собой и что совсем-совсем не похожа на монстра. А еще о том, что, кажется, он перехватил ее беглый взгляд. *** Милтон пообещал себе похоронить глубоко в сердце историю о том, как его ночью угораздило оказаться в лесу — да и еще в дождь. Недовольно ворча и то и дело спотыкаясь, он продирался сквозь поросли мелких кустарников и деревьев, идя наугад в сторону, где над макушками елей полыхали вечерние огни школы. Холодный и колючий дождик начал моросить с полчаса назад, и юноша уже успел промокнуть до нитки. Лес никогда не тронет «своих» и всегда выведет их наружу, но Питеру все равно нужно врезать — для профилактики. Сказочник не заблудится, но в свете последних событий и новоприбывших студентов он бы все же воздержался от вечерних прогулок куда-либо. Кто знает, что на уме у этих упырей. Тем более, что в делегации полно оборотней, а лес — их родной дом. Хотя в такую погодку даже они будут сидеть по комнатам, забившись в свои эмо-уголки. В зачарованной лесу зловредных животных нет, но вот протяжный и резкий вскрик лошади заставил Милтона подпрыгнуть на месте от неожиданности и на мгновение побелеть от страха. Волки, медведи, зайцы — это пожалуйста, но скакуны всегда стоят по стойлам и в это время видят седьмой сон. — Хэ-эй! — вскрикнул юноша, щурясь от дождя. Мокрые волосы неприятно липли ко лбу и шее, некоторые пряди настолько длинные, что падали на глаза, закрывая обзор. Однако ни ответного восклика, ни отдаленного, глушащегося дождем перестука лошадиных копыт так и не последовало. Морозец пробил юношу — уж не послышалось ли ему, в самом же деле?! Дождь в этот момент хлынул сильнее, и к дрожи в сердце начало мешаться отчаяние: казалось, он ни за что не выберется из этого полуночного растительного царства. Чувства ядовитой горечью отдавались в глазах и хриплом дыхании; Милтон невольно ругнулся, сплюнув, и сгоряча хотел уже пнуть первую попавшуюся под ноги корягу, но, по-видимому, чего-то не подрассчитал и кубарем покатился вниз по невысокому холму, собирая по пути опавшую листу, мелкие ветки, отбивая себе в болезненные синяки все бока. Грязь неприятной слизкой массой струилась меж пальцев. — Да гори оно все! — в сердцах воскликнул юноша, поднимаясь на ноги; тело неприятно ныло и отдавалось несильной болью при движении. Первые несколько мгновений перед глазами плясали черные блики; должно быть, он неплохо приложился при падении. Нетвердые шаги постепенно переросли в хаотичные, панические. Он был готов бежать, и лишь воспоминания о недавнем приключении останавливали его от необдуманных действий. Кровь пульсировала в висках, шумом отдаваясь в уши; губы Милтона подрагивали, а мысленно он светлой молитвой твердил самому себе успокоиться и подумать. И, наверное, был вознагражден: внезапно деревья будто по велению какого-нибудь лесного духа расступились, пропуская его вперед на узенькую, едва различимую в темноте размытую водой тропинку. Юноша ликовал; он спасен. Спасен! Не помня себя от внезапного счастья, с бешено колотящимся в груди сердцем он, словно позабыв и об усталости, и о боли, быстрее ястреба, увлеченного своей добычей, понесся вперед. Глаза горели неистовым огнем, а с плеч точно свалился тяжкий груз — сказочник был готов плакать от счастья. Спасен… как много и одновременно как мало сокрыто в одном-единственном слове! Милтон ликовал. Он даже не обращал внимания, что по мере того, как тропинка начала подниматься в гору, дождь постепенно обратился в настоящий ливень; чудо, что юноша еще хоть что-то видел. Или, возможно, он уже довольно длительное время просто шел наугад, невольно оставляя все на попечительство судьбы… и неизвестно, сколько бы еще это продолжилось, не раздайся прямо позади него уже успевший закопаться глубоко в анналы памяти лошадиный вскрик. Сказочник побледнел — да так, что оказался белым, как полотно; очередной порыв ветра обдал его, пуская по телу мурашки. Кровь застыла в жилах, а звуки смолкли, словно будучи отключенными чьей-то невидимой рукой; лишь глухие и частые удары сердца били по барабанным перепонкам. Милтон бы бросился бежать со всех ног — конечно, если бы они его слушались. — И мы еще нечистоплотные грязнули? — раздался над самым ухом короткий, убийственно-ледяной хмык. Юноша сглотнул, поворачиваясь нарочито медленно. А строгая дама, знакома ему с полувзгляда в кафетерии, оказалась совсем близко. Она горделиво восседала на могучем коне, чья кожа, Милтон готов был поклясться, в стоящем полумраке была… синей, а глаза горели ровным, но ярким алым пламенем! Острые, но широкие плечи дамы прикрывал один лишь ее извечный черный пиджак, а тяжелые темные волосы мокрыми патлами свисали по спине — незнакомка даже не позаботилась забрать их в пучок, как это обычно делают на конных прогулках. Хотя какая, к черту, конная прогулка ночью по лес в дождь! Но и он, видно, производил вид не лучше. Девушка сощурилась, точно пытаясь разглядеть получше своего растерянного знакомого незнакомца — и уже через секунду залилась громким смехом. Стоит признать, он сейчас был не в лучшей форме: растрепанный, чумазый и до полусмерти перепуганный. Казалось, даже конь, подражая своей хозяйке, с некой гордой надменностью фыркнул, мотнув мордой. — И, определенно, есть за что, — недовольно буркнул Милтон, на что девушка еще раз хмыкнула — да только на этот раз как-то уж слишком злобно. Так, будто укор относился скорее к ней лично, чем в общем ко всей ее полуночной братии. — Думаю, сейчас ни вы, ни я не кажемся лучше, — съязвила она, испустив тяжкий вздох. — В конце концов, мы оба сейчас грязные идиоты, проводящие ночь бог знает где. — И погодка располагает. — Да, именно она, — девушка отвернулась; хотя зачем, ведь в сумраке едва ли возможно различить, как дернулись ее губы, приобретая некое подобие улыбки. Неосторожным, резким движением она дернула узды, несильно ударяя коня каблуками по бокам; тот дернулся, но двинулся вперед — копыта зачавкали по сырой грязи. Милтон старался не отставать, хотя порой делать это удавалось с трудом — земля скользила под ногами, а порой за всадницей приходилось бежать. Он цеплялся за нее с внезапной и непонятной ожесточенностью, как за лучик, способный вывести его из этого пугающего царства зеленого и колючего мрака. Пусть и сама всадница все равно являлась порождением тьмы. А Милтон ее не любил. — Отвратительное место, — внезапно обронила девушка, чуть склонив голову в неких безрадостных раздумьях. Юноша отел было что-то добавить, но его резко оборвали — резко и вкрадчиво, с уже знакомой сталью в голосе. — Я о школе. — Всадница молчала некоторое время. — Скажи, почему вы настолько сильно презираете нас? Сегодня четверо пытались познакомиться со мной, но стоило им узнать, откуда я, то они сразу уходили прочь, даже не сказав ничего — даже тех прозаичных оправданий из бульварных романчиков! — На последних словах сталь становилась острее, а горечь — все ощутимее и ощутимее. В ее тоне звучала обида — та самая обида оскорбленной, брошенной женщины. Милтон отвел взгляд, нервно сглатывая и думая, что, возможно, стоит пустить всадницу вперед и не возвращаться более к этому разговору… но он, конечно же, так ни за что не сделает. Поэтому он лучше промолчит. — А ведь в том, что я больше всех похожа на… обычную, — слово она акцентирует ядом, — ни капли хорошего нет. Если уж презираете — то презирайте открыто. Тогда и наша неприязнь будет оправдана сполна. — Да вы и без того в поводах не нуждаетесь. Задираете друг друга, вовлекая посторонних в свои разборки. Разве могут цивилизованные существа грызться из-за закопанной кости? — С волками поживешь — по-волчьи завоешь, — парировала строгая во всех смыслах дама, нетерпеливо взмахивая рукой; она даже не пыталась скрыть раздражение. Но что же это? Неужели та самая молодецкая горячность, что дурманит голову горячими словами, за которые после так трудно отвечать? Неужто она — причина разгорающегося конфликта, одного из сотен, что уже успела перенесть за всего-то один день школа? Но ведь все мы такие дураки, влюбленные в собственное красноречие. Мы любим жаркие споры. Мы любим, когда нас бранят. Мы любим быть осмеянными. Чтобы потом без зазрения совести дать обидчику в глаз и разукрасить ссадинами лицо. Тогда и дождь обрушится с небывалой силой, заколотит по земле и листве, зальет лицо и ладони. — Впрочем, откуда вам знать? — саркастично пожала плечами всадница. — Дети предрассудков, какой с них спрос?.. А вот за это и в самом деле можно получить в глаз. Лишь то, что перед ним дама, удерживало сказочника от того, чтобы стремительно броситься вперед на обидчика с кулаками. Ущемленная самовлюбленность, чувство справедливости назойливо скреблись на душе, заставляя ее полыхать неистово и ярко, будто в бешенстве. Милтон отчетливо слышал каждую каплю дождя. — Я бы радовался, окажись на вашем месте, — четко, насмешливо проговорил он. — Все же больше шансов быть принятым в нормальное общество. Он видел, как вспыхнули ее бледные щеки, как в изумлении раскрылись глаза и разомкнулись губы. Победа была на его стороне. Всадница закусила губу, хаотично пряча взгляд, пряча выступившие слезинки, и сказала ровно, безэмоционально — и, наверное, первый раз мягко: — Убирайся! Она дернула поводья, и конь, смерив Милтона долгим, настороженным взглядом, фыркнул и двинулся в сторону от тропинки. И тогда, наверное, необдуманное ликование покинуло юношу, оставив после себя лишь некое глухое, горькое чувство вины. Плечи всадницы дрогнули. — Пшел прочь! — выдала она уже более собранно, более резко… но так надрывисто, будто была готова разрыдаться. На последок она лишь одарила его быстрым, но таким злым взглядом, что сказочник был готов провалиться на месте. Куда теперь радоваться своей правоте? Да и неужели она была нужна так сильно, что ради нее можно было бы принести в жертву чувства молодой, пусть и уже неприступной дамы?.. Ноги сами несли его вниз по тропинке. Лишь уже готовый скрыться за деревьями, Милтон не удержался во второй раз. Незнакомка на синем коне с алыми глазами неподвижной темной статуей застыла на том же месте, где он ее покинул, подставив лицо навстречу стене из воды. Капли скатывались по ее щекам и по шее… и Милтон был готов поклясться, что она прятала в них собственные слезы. Гадость на душе уже не исправить даже раскаянием. А дождь между тем кончился. Из-за мглистых пепельных туч выглянула круглобокая луна, а темно-синее — уже не черное — небо украсили россыпи ярких звезд. Они бриллиантами сверкали, собираясь в причудливые узоры, но даже эта восхитительная красота не могла заесть гложущую пустоту. Она права — и как нельзя лучше. Они просто грязные идиоты. На следующий день он попытается извиниться, а имя своей строгой незнакомки узнает лишь под конец семестра. А через тридцать лет на стол уже директору Гримму ляжет письмо, написанное на диво аккуратным почерком.

«Г-н Гримм, Смеем заверить вас, что все формальности улажены. «Школа Монстров» сочтет за честь провести со «Школой Долго и Счастливо» программу по обмену студентами. Обо всех деталях сообщится позднее. С уважением, Директор Бладгуд»

Тогда директор Гримм откинется на спинку стула, вспомнит давнюю историю и попытается рассмеяться, вновь чувствуя себя тем несмышленым мальчишкой.